Район был мутный, волонтёрский. из тех, которые показывают в рубрике "Новости благотворительного криминала". Все фонари были разбиты, и даже луна светила как бы подбитым глазом, выхватывая из темноты грязные подробности, которых лучше бы никому не видеть.
Здесь ничего не стоило нарваться на слишком честного журналиста, слетевшего с катушек священника или террориста из фонда "Помоги по-любому". Но Кристина привыкла к такому: руки её почти не дрожали, в голове было ясно. Доброе дело давно уже стало делом опасным и грязным, чего уж там. Но ко всему привыкаешь.
Миновав заброшенное фабричное здание с битыми окнами, она велела новичку Игорю остановиться и закурила. До времени встречи оставалось минут 15. А место встречи - грязный пустырь с дохлой собакой - они уже нашли.
Игорь, красивый широкоплечий парень, тоже закурил, пристроившись у вверенной ему тележки с помощью. Игорь Кристине нравился, поэтому она искренне старалась подыскать ему что-нибудь получше. Напрягала знакомых, перетряхивала старые подпольные связи, но пока - без результата. В "Зелёный куст" очередь на высадку деревьев была расписана на полгода вперёд, благотворительные столовые "Умоляю, поешь!" подмял под себя Макдональдс, а в "Спаси бабушку" теперь вообще попадали только дети депутатов.
"Разве что... - Кристина затушила окурок и внимательнее пригляделась к дохлому рыжему псу, венчавшему кучу мусора, - разве что в собачий приют его пристроить... там тоже жестковато теперь, но всё-таки не как у нас... в собачьем у нас Катя, она присмотрит... а лучше всего женить бы его на нормальной, простой, но где сейчас такую найдёшь...".
Мысли её потекли лениво, привычным ходом, и рука сама собой потянулась к карману. Маленькое тайное удовольствие, которое она не позволяла себе слишком часто, ведь дисциплина ума для волонтёра - прежде всего! Но пять минут - можно... На экране телефона всплыла заветная папка "Год 2020" и замелькали под пальцами до слёз знакомые кадры: вот старенький врач инфекционки плачет, принимая пару новеньких ИВЛ; вот хорошенькая опрятная старушка жадно хватает гречку и консервы; вот костлявые детишки с трогательно грязными мордашками счастливо дерутся за игрушки и одежду; а вот ветераны - исхудавшие, пятнистые и горделивые, как жирафы, с достоинством принимают маски и лекарства, пуская по одной скупой военной слезинке - каждый из левого глаза, как на параде...
- Херня это всё! Было - и было, работать надо! - сказала она вслух резко и грубо, чтобы самой не расплакаться.
Но со словом "было" набежали вдруг и другие воспоминания, из последних лет. То, что не снималось старательно на камеру телефона, не хранилось бережно в его памяти, но жгло память самой Кристины: как пришлось месяц жрать одно печенье с корицей, доверенное ей гуманитарное печенье, которое никто не хотел принимать... как пришлось валяться в ногах у цыганской общины и позволять цыганскому барону лапать её на заднем сидении, чтобы только приняли в дар тридцать ящиков тёплой зимней одежды... как дрожащими руками ссыпала в море никому не нужную гречку - ночь напролёт, пакет за пакетом, разрывая скользкий от слёз целлофан упаковок зубами...
- Кристиночка... - тревожно и тихо окликнул её Игорь.
- Да? Чего тебе?
- Кристиночка, а у нас сколько коробок с гуманитаркой было?
- Шестнадцать вроде... точно шестнадцать. Что там уже?
- А мне кажется - больше...
- Что значит "кажется"?! Я под роспись шестнадцать со склада брала. Хотели навешать все двадцать, но куда этому бомжу в одно рыло, не унесёт!
- Я только знаю, что на тележке их точно двадцать, Кристиночка, - испуганно уточнил Игорь. - Даже двадцать одна, если точнее... или даже двадцать две...
- Сукин ёж! Ты мне сейчас до сорока пяти доуточняешься! - заорала Кристина, уже догадываясь, какую маркировку обнаружит на лишних коробках. - Ну да! Так и есть! Я тебе говорила за тележкой следить? Говорила?! А ты куда смотрел?! Куда ты смотрел, пока эти твари из "Налетай-помогай" свои коробки нам подбрасывали?!
- На тебя, - вдруг честно ответил Игорь, испуганный ещё больше обычного. - Кристиночка, я же всегда - только на тебя... смотрю...
Если бы ты такой большой и красивый парень, как Игорь, мог всхлипнуть по-детски, он бы сейчас так и сделал, наверное. Но он только вздрогнул всем телом, словно был отражением Игоря в стоячей воде, и будто по этому отражению вдруг прошла волна от страшного глубинного сотрясения.
Кристина, всегда умело гасившая такого рода мужские волны, цинично оскалила зубы:
- Ох, Игорёк... Так ты не благотворить, ты трахаться хочешь?
- В жопу твою благотворительность! - угрюмо откликнулся Игорь.
- И меня что ли - в жопу? - ухмыльнулась девушка.
- Нет! Тебя любить надо... правильно... нежно...
- Неееежно! - проблеяла, передразнивая его, Кристина, чувствуя тем временем, как её затапливают одно за другим нежданные радостные осознания: нормальный, не двинутый, в приют его пристраивать не нужно, волноваться за дурака больше не нужно, вообще ничего ему не нужно, кроме этого "нееежно", а у неё у самой столько накопилось проклятой искренней неликвидной нежности, что смогут благотворить друг другу хоть сто лет подряд...
- Детей заведём! - настойчиво уговаривал Игорь, ещё не понимая, что она уже на всё согласна. - Восемь, десять, двенадцать - сколько захочешь! Будешь прямо дома благотворить, круглосуточно! А хочешь... хочешь, я под машину могу, чтобы позвоночник пополам! Всю жизнь буду твой инвалид нуждающийся, лично твой, только твой, Кристиночка...
- В жопу благотворительность! - скомандовала Кристина, делая шаг навстречу парню, и оба они замерли, чувствуя, что по сюжету здесь положен прекрасный долгий-предолгий поцелуй, который вот-вот случится...
- Вечер добрый! - прокряхтел из темноты надломленный голос.
На пустырь выкатился человечек, похожий на мусорный колобок и зловонный, как тысяча дохлых крыс. Кристина с сожалением взглянула на часы: ну да, время, встреча, пора. Пора начинать нудные тягостные переговоры, любезить, умолять, уговаривать, всучивать коробки, ещё и те, лишние, нагло подброшенные. А чтобы он забрал и лекарства, и гречку, и антисептик, явно придётся задобрить бездомного собственной фляжкой отменного самогона и пачкой дефицитных сигарет. Нарушение, но кто ж об этом узнает?
Бомж тем временем уже деловито копался в коробках и морщил лоб, приговаривая с явным презрением в голосе:
- Шпроты? Не люблю... И бумага фуфлыжная, не трёхслойная... Ананасы я вообще не ем, не козёл... Вот тушёнка - неплоха, неплоха... А ну, малой, посвети телефоном, срок годности хоть нормальный там на банках, с запасом?
Луч света телефона выхватил из полумрака лицо благотворимого - и опытное чутье Кристины тревожно засигналило от смутного беспокойства. Её взгляд принялся судорожно отмечать несоответствия в облике мужичка: слишком хорошая обувь, здоровый цвет лица и целые зубы, явно накладная вонь, из-под которой нагло пробивался запах дорогого мыла...
Но раньше, чем она успела крикнуть "Игорь, бежим!", подставной бездомный выхватил ксиву и заорал во всю глотку:
- Журналистское расследование! Всем стоять! Фиксирую факт благотворительности без лицензии, в нарушение очереди и на чужой территории! Именем общественной пользы, вы...
Кристина не стала дожидаться, пока журналистский следак уточнит, что он там планирует сделать "именем общественной пользы". Она скомандовала привычным рёвом:
- Игорёк! Помнишь наш девиз?
- Ага! - мгновенно сообразил её напарник. - "И пусть левая наша рука не знает, что делает правая!"
На этих словах Игорь от души врезал журналисту по челюсти отменным ударом справа. Нужно отметить, что левая его рука при этом действительно болталась по другую сторону тела весьма непринуждённо, будто и вправду не догадываясь о происходящем.
Кристина с мрачным торжеством напялила на обмякшего следака беличью шубу и варежки из гумпомощи, натянула на него дорогую немецкую маску, сунула ему в руки по банке консервов - и тут же нащёлкала опытной рукой серию до одури трогательных кадров.
- Трофей! Для отчётика, - подмигнула она Игорю. - А вот теперь, мой хороший, бежим отсюда к чёртовой матери!
Когда они скрылись вдали, оставив позади прошлую жизнь, двадцать с лишним коробок помощи и насильно облагодетельствованного журналиста, рыжий дохлый пёс зашевелился на своей мусорной куче.
Щедро одарённый природной смекалкой, пёс умел притворяться гораздо лучше, чем журналист. Челюсть и бока его немного ныли после многочасового лежания с остекленевшими глазами и оскаленной мордой, но и награда была тут как тут.
Пёс с аппетитом сожрал пару кило молочных сосисок, найденные в одной из брошенных коробок. Затем приподнял лапу и окатил точной щедрой струёй журналиста, валявшегося неподалёку. Вылизался, размялся немного - и снова издох на любимой мусорной куче до поры до времени.
Рыжий пес терпеть не мог всего двух вещей: шампуня "Пёсья радость" и благотворительности. Ему казалось, что пахнут они почти одинаково. А ещё рыжему псу чертовски не нравилось, какими ласковыми становились люди, произнося загадочные слова вроде "для твоей же пользы, глупенький!" или "стерилизация".
И он определённо не хотел в собачий приют.