В воскресенье, спозаранку, прошмыгнувши мимо ставен,
Луч нечаянным подарком полумрак нарушил спальни.
Задержавшись на комоде, сообщил, что туч ненастных,
По обещанной погоде - нам придётся подождать.
Приунывший в одночасье, заглянул в трюмо, воочью
Убедившись, что не светит восхищенья благодать:
Слишком тих и неприметен, будто шлялся где-то ночью,
И теперь ему причастья - днём с собой не увидать.
То ль играл с луною в карты, то ль курил чужую трубку,
Или, может, людям, на спор, светляков пускал в глаза.
Или, ночи неподсуден, проникал тебе под юбки:
Ведь желала ты подспудно им тесёмки развязать.
Жёг ли он тебя лучиной, к вожделению причастен,
До истомы, что напастью, губы в стоне закусив,
Заставляет стать мужчину вспышкой огненного счастья
В темноте кромешной страсти, у любовницы в горсти?..
Перебрался на подушку, повыглядывал из уха,
Хной и басмою покрасил перепутанную прядь,
И, пощекотавши щёку, ускользнул от оплеухи,
Обессиленной подруги сон прервавши вдругорядь.
Задержался на трельяже, сам себе покорчив рожи,
Позаимствовал понюшку заискрившихся духов,
Обратив хрусталь витражем, будто бриллиантом ложным,
Из флакона - воссиявший отпущением грехов.
А затем, минут не тратя, - и секунд не тратя тоже,
Он запрятался в буфете и, пошарив чуть, затих.
Шебуршал сухой баранкой, словно мыши злой - заложник,
И бродил там, не тревожа никого из нас двоих.
Только веки опустили, только сон поймал нас в сети:
Ты едва ко мне прильнула, руку сверху опустив -
Расчихавшийся от пыли, как наушница – от сплетен,
Разъярённый - вылез, светел, намереньем полон мстить.
Мигом бросился к иконе над погашенной лампадкой,
Озарив нам облик строгий, на прощения не падкий.
И остался там, болезный, как укор навечный трезвый,
Заверением, что наших - век грехов не замолить.
Тут, из дрёмы злой восставши, распахнул я шторы, ставни,
Затопив слепую спальню водопадами огня.
Где ты, луч, во тьме уставший, из пределов самых дальних,
От забвения нас спасший? Мы в твоей исповедальне
Завтра поутру предстанем, обещанье прикарманив
Ждать. И помнить про меня.