Смотреть мне пришлось довольно долго. Дня четыре.
Первая фаза операции началась завтра поутру. Началась она быстро и слаженно, продолжилась организованно и сосредоточенно. И, в общем и целом, проходила как по маслу.
Наша рота отбомбила строевой смотр. Он уже был отработан до автоматизма. Все всё знают и умеют. Все дружно вывалили под тутовники перед Батальоном, расстелили плащ-палаточки, разложили на них военное имущество. Рогачев прошел, осмотрел. Рогачева к тому моменту назначили ИО командира роты. Ему и оставалось только осмотреть. Потому что Старцев, Зеленин и Рушелюк отрегулировали свои взводы так, что всё чикало-пикало. Сержанты проверили свои отделения, командиры взводов проверили свои взводы и после их проверки Рогачёву оставалось только пройти вдоль строя и убедиться, что всё сделано по-уму, что бойцы обмундированы, экипированы, укомплектованы, отпизжены и обучены на любой вопрос отвечать «Я счастлив!» Ну, или «Служу Советскому Союзу!»
По-утряни, после объявления подъёма, Седьмая Рота, колонной по-одному, резво зашагала к любимому и незабвенному КТП-1. Шагал в той колонне и я. В голове было чисто и свободно. Если вспомнить грусть-тоску, которая жила под темечком перед первой операцией, то это уже теперь можно взять и забыть. Потому что теперь всё поменялось: что было тогда и что стало теперь. Тогда я ехал чуть ли не в прямом смысле умирать: и от физических нагрузок, и от, не дай бог, мин и пуль душманов. А теперь я пёрся на «пионэрскую прогулку». Я знал, что сегодня буду спать в родном ослятнике в расположении нашей роты. Я знал, что жратвы у меня полно, воды полно и за время от сейчас до вечера это всё мне не сожрать. Я знал, что в ущелье Хисарак течёт чистая и прозрачная речка Хисарак, знал, что воды в ней хватит и на сегодня, и на завтра, и ещё на весь батальон до моего дембеля на каждый день. Конечно же, по нам могли стрельнуть душманы. Но они по нам и так стреляют каждый день. И из миномёта, и из ДШК… вон недавно на ПХД разрывом миномётной мины убило повара. Ёптить, повара убили! Где же справедливость? Что должно твориться в Рухе и в Панджшере, если повар изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день встаёт в 4 часа утра, херачит как Папа Карло, кормит весь батальон три раза в день горячим питанием и в благодарность за всё это не может дожить до дембеля. Полномасштабная война здесь творится, вот что здесь творится.
Поэтому, в Хисараке душманы не могут сделать нам ничего нового. Если мы прикрыты с обоих скатов ущелья, то они не могут нам сделать вообще ничего. А если попробуют, то получат крупнокалиберным снарядом из артдивизиона.
Вместе со всей ротой я бодро шагал по дороге к реке Панджшер. Ненавязчиво перекатывал в своей черепухе эти мысли с места на место.
Почти быстро мы дотопали до реки Панджшер. Без приключений. На подвесной мостик залезли, через реку переправились. Тоже всё без приключений. Никто в воду не шлёпнулся, никто не тупил и не отставал. Рота двигалась, как единый, большой организм.
Когда вошли в Мариштан, я начал контролировать куда ставлю ноги. Передвигались только по крупным камням. В общем и целом, действие уже привычное. Поэтому двигались быстро, слаженно. Конечно же, приходилось крутить башкой, конечно же, приходилось прыгать с камня на камень. Но, это происходит всегда, на каждой операции. Зато не на каждой операции наша рота идёт по дну ущелья, возле воды.
Долго ли, коротко ли, но в середину ущелья Хисарак мы добрались без происшествий.
На фотографии ущелье Хисарак, речка Хисарак. Бойцы идут вглубь ущелья.
В середине ущелья Рогачев дал команду. Мы разбрелись по склону хребта в том месте, где недавно мочили душманский «хвост». Разбрелись, выбрали себе позиции так, чтобы вокруг скалы и камни были покрупнее, чтобы проходы между скалами поукромней. Остановились на привал. Разведчики заранее были раcтасованы между бойцами нашей роты. Теперь, когда мы расползлись, я оказался рядом с пацаном из разведки. Мы завалились между огромных валунов, достали сигареты, закурили. Делать было нехер, поэтому мы тупо лежали на тёплой земле и тащились.
- Слыхал анекдот, как пацан пещеру прочёсывал? – Мне стало скучно, я решил потрындеть всякой херни с разведчиком.
- Давай, грузи. – Разведчик невозмутимо пыхкал сигареткой.
- Короче, пацан на прочёске подходит к пещере. Орёт в неё: - «Эй, есть кто-нибудь или нет никого?»
А ему в ответ из пещеры эхо: - «Нет никого, нет никого, нет никого…» Тогда пацан сам себе задумчиво: - «А может гранату туда бросить?» Эхо ему в ответ: - «Нет никого, нет никого, нет никого…»
- Да ну нахрен. Не смешной анекдот. – На лице разведчика вообще ничего не шелохнулось насчёт хоть как-то выдавить из себя улыбку.
- Граната это не шутки. Как-то мы на Кабульской трассе отмечали день рожденья. Из офицеров никого не было. Наши бойцы-наркоманы зарезали собаку по кличке Пятачок. Стол накрыли мощный. Пили, гуляли я до сих пор не знаю кого петух клюнул, но все побежали стрелять. На крыше с одной стороны дома стоял мой ДШК, а с другой АГС Коли Зекунова. Коля побежал к ДШК а я побежал к АГС почему-то. Пьяные, наверное, были. Я присел к АГСу и начал долбить. Потом чего-то оглянулся, как в кино медленно Володя Жарков из Сургута падает. Я подбежал к нему. А ему осколок в живот попал. Перед домом стояло ореховое дерево, граната разорвалась, попав в ствол дерева. Тогда мы выбежали на трассу, остановили БТР. Загрузили Володю. БТР повёз Володю в Баграмский госпиталь. Всю дорогу он рыгал т.к был сытым. Потом ему несколько операций делали в госпитале. Так тяжело на душе. А ты ничего не можешь сделать.
Блин, на войне народ анекдоты понимает по-своему. Подумал я. В это время Рогачёв поорал, чтобы пацаны немного потусовались среди скал, чтобы изобразить какое-никакое движение. Пацаны поднялись, пошарились там-сям, сходили друг к другу в гости. В конце концов Рогачев подал команду: - «Седьмая Рота, уходим!»
- Ну давай, братан, удачи! – Я поднялся с земли и стал затягивать себе на горб свой вещмешок. Руки я разведчику не подавал, чтобы сделать вид что тут нет никого (...нет никого… нет никого…)
- И тебе удачи.
Наша рота двинулась на выход. Пацаны повылазили из-за скал и камней, спустились на тропу к речке Хисарак. Рогачев, скомандовал мне «За мной». Пошел первым, повёл колонну на выход из ущелья к Мариштану.
В этот раз Рогачев вёл роту не по воде. Он вел роту по той тропе, по которой мы сюда вошли. Потому что она была только что протраллена сапёрами и ещё сотней мужиков.
Мы шли резво и быстро, практически пронеслись со скоростью «кульерского» поезда, который едет на Бердичев. Проскакали по всем зауголинкам ущелья Хисарак, подошли ко входу в Мариштан.
Рогачев по тропе подошел к речке. Остановился на огромном валуне, под которым плескалась прозрачная холодная вода. Я подскакал по большим валунам к Рогачеву, остановился на соседнем валуне над водой.
- Наступай только на камни. Между камнями не вставай. – Рогачев в очередной раз инструктанул меня как ходить по Мариштану. Он стоял на валуне и смотрел назад. Контролировал как рота движется по тропе.
– А теперь давай-ка слезем в воду. Береженого Бог бережет. За мной.
Рогачев шагнул с камня в воду речки, погрузился по щиколотку. Через прозрачную ледяную воду хорошо просматривалось каменистое дно. Я, не сомневаясь, шагнул в воду за Рогачевым.
По воде мы прошли метров двадцать. И тут я понял, что я присел на корточки. Практически жопой в речку. Через долю секунды до меня дошло, что я это сделал из-за громкого взрыва. Он был очень громкий, наполненный таким насыщенным звуком, что показалось, что он плотный на ощупь. Может быть это от ударной волны. А может быть просто от страха и неожиданности.
Я резко оглянулся на звук и увидел быстро разрастающееся облако черного тротилового дыма. И летящую над землёй человеческую стопу, обутую в советский парадный ботинок. Стопа кувыркалась в воздухе, описывая пологую дугу.
- Ёб твою мать! – Воскликнул Рогачев, прижал левой рукой панаму к своей голове и опрометью побежал к тротиловому облаку.
Я, скинул ремень пулемёта с плеча. Перехватил пулемёт двумя руками, побежал за Рогачевым. Видимо сейчас придётся стрелять. Поэтому на бегу я следил за действиями командира и старался понять что он делает, где остановится и где мне занять позицию с пулемётом. На берег падать пузом страшно. Ляжешь и попадёшь пузом на ПМНку. И полетят клочки по закоулочкам. Падать в ледяную воду Хисарака? А насколько это необходимо? Вода ледяная, в ней я задубею за считанные минуты. Поэтому я подумал, что остановлюсь в воде и если не будут стрелять, то просто пригнусь на полусогнутых. А если выстрелят, то тогда уже залягу в воду.
Рогачев остановился возле двух валунов, на которых мы с ним только что стояли. Прямо между этими валунами лежало тело бойца, всё заляпанное горелым мясом, кровью и грязью. Боец наступил ровненько на песочек между двумя валунами. А там стояла ПМНка. Это же Мариштан, ё-маё!
Боец был в сознании. Он стонал и протягивал к подбегавшим к нему солдатам избитые осколками руки.
Я остановился в семи метрах от Рогачева. В воде. Повернулся к нашим спиной. Как мог, пригнулся под тяжестью вещмешка и стал просматривать возвышавшийся над нами склон. Если тут засада, если тут духи, то я должен стрелять в них из пулемёта, пока раненому оказывают помощь.
Рогачев быстро организовал круговое наблюдение и позвал сан.инструктора. Бойцов он расположил на больших валунах, ещё кричал на пацанов, что блять, сколько раз повторять – между камнями мины!
Я крутил башкой, как полярный филин. Постоянно просматривал склон, и периодически оглядывался на действия наших. Вокруг раненого образовалась вот такая картина: Сан.инструктор Баратов присел на корточки над раненым. Взял в руки и приподнял голень раненого. Голень представляла кусок полуизжаренного мяса. Из которого торчали грязные от крови и гари кости.
Баратов перетянул всё это месиво жгутом и подставил снизу развёрнутый ИПП. А из голени раненого вывалилось длинное красное от кровищи сухожилие с красной шайбой пяточной кости на конце. Баратов поймал пяточную кость развёрнутым перевязочным пакетом, прижал к остаткам разбитых мышц. Начал обматывать всё это месиво бинтами. Если бы я увидел такое на гражданке, то я непременно вытошнил бы всё, что мог. И ещё половину того, что не мог. Этот вид, эта вонища от сожженного взрывом мяса, вонища от крови…
Всё это время Баратову помогал замполит. Он моментально прибежал к раненому, присел на огромном валуне. Взял в руки это страшное, развороченное и обожженное месиво. Бинтовал, помогал накладывать жгут, сделал укол промедола. Вымазался, перепачкался, но мужественно, а самое важное – грамотно и сноровисто оказывал помощь раненому.
На фотографии Баратов и Замполит бинтуют раненого.
- Блять, сколько раз вам далдонить чтобы не наступали между камней? Когда вы уже усвоите? – Рогачев переводил взгляд с рожи на рожу, с бойца на бойца.
- Это молодой солдат, только с вертушки. Это Хайдаров из пополнения. – Саня Манчинский присел на корточки на одном из валунов над Хайдаровым.
- Пиздрыксь! И улетел моя нога!
- Сука, на выходе! Сраный километр остался и потери! – Рогачев был злющий, как сто чертей. – Уложили раненого на плащ-палатку и бегом в полк!
Понятно, что в полк мы неслись, как угорелые. Фарход Хайдаров в плащ-палатке, он ранен и его надо как можно быстрей доставить на вертолётку. Болевой шок ему сбил замполит промедолом. Жгут наложен, боец перевязали, но всё равно ранение очень серьёзное. Он контужен, у него серьёзная потеря крови и поэтому мы бежали, не жалея ни себя, ни сил.
С таким возвращением в расположение полка, да видал бы я в гробу такие «пионэрские» прогулки! Сука, обидно, аж трындец!
В конце концов измотанные мы ввалились в расположение роты. Хайдарова передали на БТР, который метнулся прямо к выходу с подвесного моста и стоял ждал нас над обрывом. Хайдарова мы сдали, БТР быстро доставил его на вертолётку, а мы с нехорошим настроением пошли в расположение роты.
Вот и прошла первая фаза операции на Хисарак. Началась, как по нотам, закончилась на минах фокстротом.