Вертолёт прилетел за раненым быстро и оперативно. Мы не дошли ещё до поста, ещё продирались сквозь скалы, когда МИ-8 подлетел к гребню, на несколько мгновений скрылся от нас за скалами, затем поднялся и, задрав хвост, полетел в сторону выхода из Панджшера. Ни раненого мы не видели, ни в каком он состоянии не видели.
     Тропа, по которой мы шли, нырнула вниз под нависшие скалы. Здесь, под скалами, начинался жёлоб ущелья, уходящего отвесно вниз. Тропка шла по карнизу над этим жёлобом. Карниз шириной полметра, не больше. Через несколько метров карниз с тропой изогнулся в повороте, и на самом изгибе был разорван большой скальной трещиной. Здесь надо было прыгать вниз и влево. Вчера, в темноте, в этом месте мы точно свалились бы в ущелье. Никаких других вариантов нет. Трещина прерывает тропу, в темноте наступаешь в этот провал – и полетел. Сейчас, по светлому, мы подходили к этому провалу, а ноги у всех лихорадочно тряслись после вчерашнего подъёма. Тряслись и не слушались. Особенно, когда надо присесть на краю, потом спрыгнуть и спружинить ногами. Мы по очереди подходили к краю и спрыгивали. Падали на четвереньки. Вставали. Лезли дальше.
     Из желоба тропа вышла наверх. В заросли какой-то душистой травы, похожей на укроп. Густая яркая зелень, высотой по пояс, укрывала округлый бугор. На верху бугра выделялся сложенный из больших валунов блиндаж. За блиндажом возвышалась скальная стена базальтового хребта. Когда мы дошли до того блиндажа, нас встретили лейтенант и сержант с саперскими эмблемами в петлицах.
 - Ну, здравия желаю, гвардия. С прибытием! – Лейтенант явно подтрунивал над нами. Но нам было не до шуток.
 - Вода на посту есть?! – Первое что выдохнул из себя Хайретдинов.
 - Нету.
 - А как же… – Хайретдинов застыл в ужасе. И все, кто слышал этот ответ, тоже застыли. – Как же без воды-то?
 - Вниз ходим. За водой.
     Мы, один за другим, подтягивались к блиндажу и к лейтенанту, скидывали вещмешки на землю и падали рядом сами.

Хайретдинов из последнего здоровья сделал бравый вид, дотопал до лейтенанта и протянул ему руку: - Прапорщик Хайретдинов. Командир ГэПэВэ (гранатомётно-пулемётный взвод).
 - Командир сапёрного взвода лейтенант Васильев. – Лейтенант пожал Хайретдинову руку. Располагайтесь. Вам теперь тут надолго.
- Сейчас. – Хайретдинов рухнул на тёплую землю и вытянул гудящие ноги. – Сейчас отдышусь и буду принимать у тебя хозяйство.
- А чего тут принимать? Вот оно, всё хозяйство. – Лейтенант махнул рукой в сторону входа в блиндаж. –Тут царандойский (царандой – афганская народная милиция) пост раньше стоял. Блиндаж этот от них остался. Там горка консервов «Глобус», мешок муки, мешок макаронОВ. Это ваше всё теперь. И вот хребет теперь тоже ваш.
 - Нормально так, да? – Хайретдинов снизу вверх смотрел на стоящего лейтенанта. – «Глобусом» этих вояк кормят. За какие же такие заслуги им «Глобус»?
- Да, и имейте ввиду, что царандойцы вокруг поста мин нашпиговали. Мы часть ПМНок сняли, а потом у нас подрыв. Поэтому, что успели проверить, то проверили. А что не успели, дык то не проверили. А вы не шляйтесь вокруг поста без надобности. Там могло ещё кое-что остаться.
 - А где у вас подрыв был?
 - Вот в тех скалах. – Лейтенант махнул рукой на ближайшие нагромождения валунов. ПМНка (противопехотная мина нажимная) стояла в песке между камнями.

   Хайретдинов молча перехватил руку с сигаретой сидевшего рядом Манчинского. Раскурил свою сигарету об горящую Санину.
   Бендер, наскоро отдышавшись, потянул свой вещмешок и меня к ближайшему укрытию. – Пока все сопли жуют, мы уже устроимся. – Скалил он зубы в очаровательной улыбке, с налипшей на зубы коричневой коркой из пыли. Я уверен, что у меня такие же зубы. Во рту всё пересохло, воды нет. Хоть бы во рту прополоскать.
 - Здесь, во-первых, идти ближе всего. А, во-вторых, СПС (СПС – стрелковое полевое сооружение) был. Видишь, камни валяются. Мы с тобой место забьём, а там и Серёга подтянется.

Это не моя фотография, это не Зуб Дракона. Просто Советский солдат возле СПСа, накрытого плащ-палаткой.

 
   Пока мы располагались и приходили в себя, лейтенант рассказал Хайретдинову, как тут следует себя вести. Грит, я в блиндаже ночевал. И ты тут ночуй. Хайретдинов ему: - «А посты, а наблюдение, а служба?» А лейтенант в ответ – расслабься. Сигнальную мину на растяжку перед входом в блиндаж ставишь. И если духи залезут, то пока сигналка посвистит, пока они тебя среди мешков с мукой и макаронами найдут, ты уже из автомата их постреляешь. Надо было видеть лицо Хайретдинова, когда лейтенант говорил всю эту хрень. Если бы не лейтенантские погоны, то Хайретдинов поставил бы его рядом с Мишкой Мампелем и расстрелял бы за измену Родине.
   А дальше, вообще, пошла полная фигня.
   Я с коричневыми зубами подбил на подвиг боевых товарищей. Мы с Бендером пошли и задвинули Хайретдинову мысль, чтобы в два вещмешка напихать пустых фляжек, и пусть сапёр покажет нам, где тут ближайший источник. И тут летёха вообще отколол номер. Во-первых, он позвал своего сержанта: – «Сеня! Поди сюда». Как в детском садике. И дальше: - «Иди, покажи пацанам, где источник. А сам потом в полк иди.»
 - А Вы? – Сеня втыкал в тему с пол-оборота.
 - А я тут побуду ещё пару денёчков. Что мне там делать? Чтобы КЭП мне там мозги трахал? Скажешь, что я тут мины снимаю.
 - Ага. – Сеня развернулся, взял сапёрный щуп и потопал к тропе.
  Классно-то как! Офицер при солдатах… При чужих солдатах! Обращается к сержанту «вась-вась», тот ему отвечает – «ага». И оба они договариваются о том, как ввести в заблуждение прямое и непосредственное начальство. Короче, у Мампеля, Бурилова и Орлова нарисовался на горизонте подходящий командир.
   Хайретдинов одобрил нашу идею с фляжками, но добавил в неё педагогический этюд. За водой пойдут не два человека, а четыре. Мампель и Бурилов, с точки зрения Хайретдинова, выглядели очень свеженькими. Поэтому Мампель и Бурилов идут развивать физические способности. И Герасимович идёт четвёртым, чтобы лич-чно отвечать за этих изменников Родины.
     После этого фляжки моментально очутились в четырёх вещмешках, а военное имущество очутилось на земле. Никого не пришлось уговаривать. Все немедленно отдали нам свои пустые фляжки и проявили в этом редкостный энтузиазм и единодушие.
     И вот сапёр махнул нашим рукой, мол, салют, орлы. И, опираясь на длинный сапёрный щуп, очень резво ломанулся по тропе вниз. Мы четверо – за ним. Сапёр спрыгивал с огромных валунов, опираясь на щуп, как на посох и двигался вниз не просто быстро. Он стремительно нёсся. Мы за ним не успевали. Я, типа, спортсмен. Перед призывом в Армию я с друганом каждое утро пробегал 8 километров. В Армию так готовились. В течении полутора лет шесть раз в неделю – кросс 8 километров. И вот, я бегу за сапёром и не могу догнать. У меня подгибаются ноги, словно они у меня ватные. Это из-за того, что мышцы «забиты» молочной кислотой. Сердечно-сосудистая система не успевает выводить из мышц всю молочную кислоту, которая является продуктом «кормления» мышц. Мышцы сильно работают, потребляют гликоген и глюкозу и выделяют молочную кислоту. А сердечно-сосудистая система не успевает её отводить. Исправить это можно только тренировками. Другого способа не существует. И тогда я вспомнил слова Рязанова о том, что нам (Седьмой роте) повезло. Что у нас будет время пройти акклиматизацию, привыкнуть к высоте, подкачать нижние конечности. Да, да и ещё раз, да. Значит, не надо филонить, не надо шланговать. Не надо сидеть на горе на мягкой попе. Надо ходить во все караваны, ходить за водой, ходить, куда только Хайретдинов будет направлять. Чтобы тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться. Потому что, потом нас с постов снимут и направят в горы. Мы – горнострелковая рота в горном батальоне. Вряд ли нас направят в Анапу полежать на пляже. Так что, занимайтесь лёгкой атлетикой, дорогие товарищи. Она развивает ловкость, силу, выносливость и …  боковое зрение!
   Вот так я нёсся с хребта по тропе за сапёром и думал о сущности бытия. В сущности своей, бытие у нас – так-сяк… КЛАЦ!!! Клацнули мои зубы друг об дружку. Потому что сапёр спрыгнул с огромного валуна, и ему – хоть бы что. А я кинулся за ним, и теперь у меня искры из глаз, вкус металла во рту и наивное удивление – неужели человеческий организм способен спрыгивать с вот такой высоты? Как я не сломал себе ноги?
     С Зуба Дракона сержант привёл нас в самый низ. Туда, где мы набирали последнюю воду. Блин, с таким показывальщиком, … хотя, какой лейтенант, такой и сержант!
 - Всё, пацаны! Вот тут – последний источник. Запасайтесь водой. – Сказал нам сапёр, встал на четвереньки и припал к воде, наполнявшей одну из ямок. Он пил, как неделю не жравши.
 - Ну, хорошо. Запасёмся. – Мы тоже встали на четвереньки к свободным ямкам. И тоже принялись судорожно глотать воду, как неделю не жравши.
 - Пока, пацаны! – Сапёр отпился, встал на ноги. Затем опёрся на свой зелёный щуп и спрыгнул с площадки вниз на тропу.
 - Бывай, братан!
     Минут тридцать мы глотали воду, переводили дух и затем снова глотали. Я знал, что не надо много пить после обезвоживания организма. Но эти знания были из другой жизни, из мирной. Это были знания другого человека, жившего в других условиях. А здесь я знал, что не надо много пить, но всё равно пил. Потому что, сейчас мы наберём воды и уйдём на раскалённый солнцем Зуб Дракона. И мы набрали воды. И пошли на раскалённый Зуб Дракона. А находились мы фактически в самом низу подъёма на Зуб. И мне очень сильно захотелось убить проводника, который нас сюда завёл. Что это за проводник?!
      Несколько скрашивало наше положение только то, что в вещмешке у меня находилось 12 фляжек. Это – 18 килограмм. А боеприпасы и бронежилет весили 64 килограмма. Есть шанс, что сегодня мы поднимемся засветло и не очень сильно вымотаемся.
     И вот мы отпились, намочили свои майки и гимнастёрки, и двинулись на Зуб. Минут через 20 мы начали … СЦАТЬ. Это – не очень романтичная информация, но надо понимать, что с тобой будет, если ты после обезвоживания за полчаса выпьешь полтора ведра воды. В лучшем случае, ты начнёшь сцать, как пожарный брандспойт. В худшем – «положишь» себе почки. Потому что человек – не верблюд. Человек не может запасать воду в организме впрок.
     На наше счастье организмы у нас были молодые и крепкие. Собственно, это взаимосвязанные вещи – молодой организм крепок здоровьем и слаб мозгами. Природа специально так устроила. Иначе наш вид не выжил бы. Слабые мозги регулярно приводят к таким поступкам, пережить которые организм может, только проведя полную мобилизацию заложенной природой прочности.
       Пока мы закарабкались на эту ужасную раскалённую гору и пришли на пост, наши уже понемногу освоились. Хайретдинов разделил участок скального хребта на три позиции и назвал их «Точками». Три точки на посту №12. Моё место на Второй Точке. Вместе с Герасимовичем и Мампелем.
    И вот мы приходим на Зуб с водой. Встречает нас Хайретдинов в сапогах, штанах и с голой волосатой грудью. Потому что очень жарко.
 - Мампель! - Прапорщик аж присел от неожиданности. Он не ожидал такое увидеть: - Где твой автомат?!! Что, гад, душманам личное оружие продал?!
   А Мишка ему: - Он тут, на посту. Я не брал автомат! Я сейчас Вам покажу!
 - Ты МНЕ сейчас покажешь?! Раздерить тебя тридеручим продиром! – Залился в негодовании потоком командирской нецензурной брани Хайретдинов. – Это Я ТЕБЕ сейчас покажу! Герасимович!!! Ко мне бегом марш!
    Бендер возник перед Хайретдиновым. Доложил.
 - Ты что, Герасимович?! Ты с ним заодно, что ли? Ты – пособник?! – Хайретдинов вытянул в сторону лица Бендера свой подбородок. – Я назначил тебя ответственным, а ОН у тебя – без автомата! Ты тоже к врагу собрался переметнуться?!
 - Вы меня назначили ответственным, и я выполнил Ваш приказ. Я его обратно привёл. – Бендер говорил совершенно невозмутимо. Как будто Комендант не зыркал на него своими Командирскими глазищами. – А что он без автомата, так мне от этого только спокойнее.
 - Засчитываю! – Хайретдинов из позы Грозного Коменданта принял позу «вольно», засунул пятерню со скрюченными пальцами в шевелюру на своей груди. – Раз выполнил приказ, значит, засчитываю.
 - Бурилов! – Прапор перевёл взгляд на Бурилова. – А ты, я смотрю, у меня исправляешься.
 - А-а-га-а-а… А я чё? А я ничё. Я, как все… – Бурилов расплылся в улыбке конопатой рожей, густо заляпанной горной пылью по жирному липкому поту. А у меня точно такая же рожа. У нас у всех такая же рожа. Со струйками пота через грязищу. Но для Хайретдинова красота солдата – не в конопушках и не в ровности рожи. Он не балерин для балета подбирает. Для него красота солдата в том, как солдат выполняет боевую задачу. Выполнил задачу, значит красавец. А с лица, хоть на Квазимоду будь похож, хоть на Алена Делона. Хайретдинову не на портрет с тобой фотографироваться.
 - Молодец, Бурилов! Ну, давай, иди отдыхать. – Хайретдинов развернулся и пошагал на Первый пост…
   Я сидел на Втором посту, в полуразрушенном СПСе, вертел в руках коробочку с детонаторами. Сапёр Сеня, перед тем, как уйти, от своих щедрот вручил мне полкоробочки. И прокомментировал, что это – алюминиевые. Они, во-первых, легче, чем медные. Улавливаем, да? Легче-тяжелее – по горам таскать. Теперь всё будет меряться такими категориями: легче-тяжелее, есть вода – нет воды. А, во-вторых, обжимаются зубами. И про зубы тоже надо понять, что говорит человек. Алюминиевую трубочку, наполненную бризантным взрывчатым веществом, одеваешь на огнепроводный шнур. Затем засовываешь эту трубочку себе в рот и аккуратно прижимаешь алюминий к шнуру ЗУБАМИ. Чтобы трубочка со шнура не соскакивала. Медь более прочная, чем алюминий, медь зубами не сплющишь. А алюминиевая трубочка мягкая, она плющится и зажимает шнур. Нормально, да? Трубочка с бризантным ВВ сплющивается внутри твоей головы, у тебя во рту. А что будет, если сплющится с избытком и ВВ сдетонирует?! Ни в каком кошмарном сне не мог себе представить, что придётся засовывать в рот и сжимать зубами трубки с бризантным ВВ. И вот я сижу с детонаторами в руках, рассматриваю их… И тут в СПС вваливается Бендер. Он решил сбегать к Хайретдинову и с помощью своих способностей к убеждению хотел «утрясти вопрос», чтобы вместо Мампеля на Второй пост направили Губина. Хайретдинов коротко и ясно, в двух матерных фразах, объяснил, что Комендант здесь – Хайретдинов. А Герасимович здесь – солдат. Поэтому Хайретдинов командует, а Герасимович делает «кру-у-гом» и БЕГОМ БЕЖИТ выполнять приказ. Классно они поговорили!
     По понятной причине мы все решили, что злой Прапор заметил у водопоя, как Бендер ссорился с Мампелем. И поэтому направил Мампеля на «перевоспитание» к Бендеру. Из чувства мести за Мишкину ночную выходку. Это мы так подумали. Потому что мы были молодые и дурные. А на самом деле, Прапор был гораздо старше нас и гораздо умнее. Ему надо боевой приказ выполнять, а не в детский садик тут играть: кто с кем дружу-не дружу, гуляю-не гуляю. Он ещё внизу, в Рухе, составил список фамилий и перечень оружия. И заранее поделил личный состав на пары: пулемёт-снайперка, пулемёт-снайперка. Поскольку у Бендера и у Серёги Губина были снайперки, то на одной точке им оказаться было никак не суждено. Хоть уговаривай Хайретдинова, хоть не уговаривай.
     Бендер не уговорил, ясный пень. И вот он вваливается в СПС, разъярённый, потому что это всё – из-за Мампеля. Бендер заскакивает в СПС с раздутыми ноздрями, а Мишка в этот момент сидит на попе и матерится на Прапорщика. Говорит, что Хайретдинов приказал написать объяснительную записку о том, как Мампель тёмной ночью ночевал отдельно от подразделения, как собирался вступить в сговор с противником и сбежать в Израиль. Мишка матюгается, почём зря, изображает голос Хайретдинова, кривляется и передразнивает его слова. И тут через стенку СПСа впрыгивают ноги в зелёных армейских штанах и с размаху наносят удар по Мишкиному вещмешку.
 - Бах! У-у-у-у, Мампелюга хренов!
   Мишка, сидя на попе, шарахнулся к стенке СПСа от неожиданности. Видимо, решил, что это разъярённый Хайретдинов. Но это оказался разъярённый Герасимович.
 - Мампелюга хренов! Если бы не ты, то сейчас здесь был бы Серёга Губин!
    При упоминании Серёгиного имени Мишка подскочил. – Это ты, Бандера?! Это ты! Что я тебе сделал? Что ты на меня кидаешься?! – Мишка толкнул двумя руками Бендера в грудь. Перешагнул через стенку СПСа. – Что я вам всем сделал? Что вам всем от меня надо?!
       Я тоже поднялся на ноги. С коробкой детонаторов в руках. Мишка отвернулся, махнул в сердцах на нас рукой и пошёл прочь.
 - Да ты чё? Ладно, да? – Олег удивлённо переводил взгляд с меня на Мишку, с Мишки на меня. Затем засунул руку себе за пазуху, вытащил банку консервов. Протянул в сторону уходящего Мампеля. – Мишка! Да я пожрать принёс. Ладно, да?! «Глобус» принёс. Идём, попробуем!
     Мишка молча развернулся и пошёл обратно к нашему СПСу. Олег опустил вниз руку с банкой. Я положил коробку с детонаторами на стенку СПСа. Вынул из кармана штатный консервооткрыватель, взял из руки Олега банку и проткнул крышку консервовскрывателем.
 - Димыч! Ну что ты делаешь! Это ж – на потом! – Олег выхватил из моих рук продырявленную банку.
 - Ты ж сам сказал, что попробовать принёс. – Я удивлённо смотрел на стоящего передо мной Олега.
 - Правильно! Попробовать. Но это – с горошком! Там соку много. Значит, горошек – на потом. Когда воды не будет. А сейчас надо было фасоль!
 - Принесли же воду.
 - Принесли. Значит, надо фасоль. А горошек – на потом! Ай, ты уже всё- равно испортил. Теперь надо съедать. Открывай уже! – Олег сунул банку мне в руки. Полез в свой вещмешок. Вытащил БУХАНКУ БЕЛОГО ХЛЕБА! – Вот! Жрите, пока не засох. Я для вас, дураков, старался. Тащил сюда на гору. Сдохли бы тут с голоду без меня.
     Вот так мы и прижились втроём на Второй точке. В тесноте, как говорится, да не в обиде. После хавчика Бендер попёрся на Третий пост к Серёге Губину. Ну и я попёрся тоже. Раз уж не удалось уговорить Хайретдинова, то решили отнести Серёге полную полуторалитровую фляжку воды и большой кусок белого хлеба.
 - Держи, братан. Чё с нами не пошёл? Отпился бы там от души!
     А Серёга молча расстегнул пуговки внизу штанины, закатал зелёную армейскую ткань и выкатил опухшую лиловую коленку.
 - Офиге-еть! Что это с ней?
 - Я вчера, как от последней воды на подъём пошли, я поскользнулся на мокрой скале и упал. И ловил же бинокль, чтобы не разбить. Вот коленкой в скалу приземлился. Там хрустнуло что-то. Думал – не дойду.
 - А чё не сказал никому?
 - А смысл? Что изменится? Волшебник, что ли, на голубом вертолёте за мной сюда прилетит? Надо идти, а не скулить «дяденька прапорщик, я ножку зашиб». Ну и я пошёл.
   Я смотрел на Серёгину распухшую ногу. И пытался сопоставить. В чём прикол в этой жизни? Один лезет на Зуб Дракона без еды и почти без патронов, а другой несёт для друзей буханку белого хлеба. Третий ходит за водой без автомата, а четвёртый с изуродованной ногой тащит тысячу патронов к снайперке, ночной бинокль, часть жратвы Бузрукова... И не скулит. И вообще, никому ничего не говорит. Наверное, я что-то не понимаю в этой жизни. Ну, ничего! Прапорщик Хайретдинов мне пояснит. За время службы. Коротко и ясно, в двух матерных армейских фразах.
     Сам для себя прапорщик Хайретдинов выбрал место на Первой точке. Там он нашёл какой-то бачок, и всю воду, что мы принесли, мы слили из фляжек в тот бачок. Хайретдинов решил, что будет каждому бойцу на завтрак, обед и на ужин выдавать по солдатской кружке воды. Поскольку это ресурс особо ценный, то его нельзя расходовать бесконтрольно. А потом, находясь днём на посту, под палящим солнцем, я никак не мог отогнать от себя одну навязчивую мысль. Снова и снова я думал об одном и том же. О воде. Я никак не мог вспомнить: на гражданке, до призыва в Армию, я пил что-нибудь между завтраком, обедом и ужином, или мне хватало той воды, которую я принимал на завтрак, обед и на ужин? Понимаете, о чем я? Вот сейчас, каждый из вас, каждый нормальный человек делает порядка двадцати вдохов каждую минуту. И вы не думаете об этом? Конечно же не думаете. Вы задумаетесь лишь только тогда, когда с кислородом начнутся проблемы. И тогда уже от этой мысли будет не отвязаться. А так, двадцать раз за минуту вдыхаете, и – ни единой мысли по этому поводу.
   И вот я сидел на посту. Моё дело – выискивать при помощи бинокля душманов. А я держу бинокль в руках, и в голове у меня – пил или не пил я в детстве между приёмами пищи. И если пил, то что? Компот?.. Компо-о-о-т! Это же такое чудо! Это – изобретение человечества! И чай. Тоже изобретение. А лимонад! Вы представляете – ЛИ-МО-НАД!!!
     Ну ладно, об этом потом. Об этом чуть позже. А сейчас, мы пришли, и, пока жажда меня ещё не прорубила, пока не началось обезвоживание, пока я ещё в адекватном состоянии, я пошёл обустраиваться на Второй точке.
     И что Вторая точка? А ничего особенного. Камни и скалы. Вот и вся точка. Мы выбрали с Олегом место, где соорудить СПС. Прикинули, как и что будет, если по нам стрельнут из Хисарака. Если с соседнего хребта. Походили, почесали себе репы. И выбрали место в нагромождении скал. Олега позиция будет на склоне в сторону Хисарака. Потом, на гребне, наш СПС. А на другом от гребня склоне, на сторону полка, будет моя позиция. Днём, пока светло, сразу же взялись за СПС для отдыха. Где-то надо прятаться от палящих лучей солнца. И ночью как-то надо будет переночевать. И вот мы взялись таскать камни. Складывать их. Задумали вместо потолка натянуть плащ-палатку. Проект целый развернули, масштабное строительство затеяли. А получилась у нас с первого раза полная ерунда. Камни мы положили, как умели. А умели – только криво и косо. Между камнями образовались огромные дыры и через них ветер гулял, как хотел. Мы засыпали дыры крупным горным песком. И подумали, что мы на свете всех умней. А ночью поднялся сильный ветер, и весь наш песок летал по внутреннему пространству СПСа так, как будто бы в этой стране нет закона о всемирном тяготении. Даже камушки размером со спичечную головку летали и больно клевались. А холодина какая навалилась ночью! В нашем ослятнике по ночам делалось холодно. Но, тут, на горном хребте, тут такое ощущение, что на ночь сюда подкрался Северный Ледовитый океан. А тут ещё наши песчаные затычки выдуло, и нас же этими камушками - по пятаку! В общем, я так скажу: занимайтесь, дети, горным туризмом. Он развивает силу, ловкость, выносливость и… боковое зрение! Ха-ха-ха, скажите. Не требуется нам боковое зрение. И не надо нам уметь строить домики из гав… гов… из подручных материалов. Угу, я тоже когда-то так думал. Я жил в такой богатой, в такой надёжной и сытой стране. Я был уверен, что это будет продолжаться вечно. И вот – крэкс-пэкс-фэкс, и я сижу на хребте Зуб Дракона и жалобно вою на Луну. Потому что мне холодно, все мои затычки из песка превратились в просто грязь. И я вою, а меня никто не слышит. Ветер воет гораздо сильней.
     Вот так выглядела общая картина нашего поста.

Между огромных скал ползают зелёные человечки и пытаются хоть как-то закрепиться на этой вздыбленной земле. А, вообще-то, прислали их сюда не для этого. А для того, чтобы вести боевые действия по охране и обороне данного хребта. Тут в пропасть не улететь бы, ночью не замёрзнуть, днём не изжариться. Какие там боевые действия! Но это – только первое обманчивое впечатление. А второе обманчивое впечатление…
     Я стоял на гребне, и я выпустил из рук камень. Камень покатился, сорвался со скалы и полетел в ущелье. А мне было не жалко. У меня ещё есть. Я просто стоял и впитывал в себя расстилающиеся вокруг и уходящие в горизонт неимоверные пейзажи. Я их не рассматривал, я их буквально впитывал всем своим существом. Когда при мне кто-нибудь говорит, что у данного места есть какая-то там особая аура, тогда я начинаю ржать. Потому что нас учили, что аура, это сказки для плохо образованных людей. Нас учили и в советской правильной школе, и в очень приличном советском ВУЗе, что  то, что невозможно измерить, того не существует. Ауру невозможно измерить. Ни её величину, ни её наличие, ни её отсутствие. В мире существует всего два вида материи: вещество и поле. И один вид, и второй поддаётся измерениям и цифровому исчислению. А аура не поддаётся. Значит, это не вещество и не поле. Значит, это – выдумка. Это – бред. И вот, в тот момент, когда я выронил из рук камень, в тот самый момент я мог бы согласиться, что у горного хребта Зуб Дракона существует какая-то неимоверная аура. Я не могу её описать. Но я её точно ощущал!..
   Потом я успокоился. Потом подобрал другой камень. И подумал, что под понятием «аура» можно подразумевать определённое состояние психики человека. В котором у него эмоций больше, чем мозгов. Он переживает эмоции, а описать их не в состоянии из-за недостатка умственной мощности. И тогда человек начинает городить всякий бред про ауру. Ну, а что ж вы хотите? Где я в Белоруссии мог налюбоваться видами с хребта Зуб Дракона? Нету в Белоруссии никаких зубов никакого дракона. И вот мне исполнилось 19 лет, я стою на скале и вижу то, чего раньше никогда в жизни не видел. Вестибулярный аппарат отказывается давать точную оценку дистанциям и расстояниям, у меня слегка кружится голова, я испытываю чувство, близкое к опьянению. Я испытываю эйфорию! Которой раньше не испытывал никогда.
   Следующий по очереди приступ эйфории долго себя ждать не заставил. Почти сразу же! Почти немедленно он выскочил на меня из-за скалы. Вернее, это я на него выскочил. Или наскочил... Он стоял и никого не трогал, этот ПОМЗ (противопехотная осколочная мина заградительная). Ждал, когда придёт какой-нибудь дурень, типа меня, и потрогает. Скорее всего, в последний раз.
    Как мы помним, мы оборудовали позиции. Собирали камни для СПСов, изучали подходы к позициям. И вот я засунулся в очередной проход между скалами, а там стоит вот такая славная зелёненькая игрушка.

Нравится?! Из блестящего проволочного ушка (это эр-образная чека) болтается кусок серебристой проволочки, похожей на струну. И рядом лежит перекрученная гимнастёрка, перемазанная бурыми пятнами. Такое ощущение, что солдат получил ранение в грудную клетку, гимнастёрку с него сняли, бросили, а его самого перевязали и унесли. А гимнастёрка осталась. Видимо, сработал ещё один ПОМЗ. Тот сработал, а этому обрезали растяжку и оставили. И что теперь делать с оставшимся ПОМЗом? Сделать вид, что я его не заметил? А потом Олег или кто-то из пацанов точно так же напорется на него здесь. И будет рядом лежать ещё одна гимнастёрка!
     И вот тогда я кайфанул во второй раз. Вспомнил, что сапёрСКИЙ сержант насыпал мне в ладошку жменьку металлических штырьков. Это – предохранители. Берёшь такой штырёк, вставляешь в верхнюю дырочку взрывателя. (Видите его на рисунке?) Вот туда его надо засунуть.

«Предохранительная чека» – называется по правильному этот штырёк. И потом можно выкручивать взрыватель из мины. Это на тот случай, если ты криворукий или нервный. Если сделаешь неправильное движение, Р-образная чека выскочит, и тогда предохранитель ударится о зелёный корпус и не позволит ударнику пройти глубже и подорвать заряд. Нормально так всё придумано, да? Только под предохранитель надо ещё трубочку одевать, чтобы ударник глубоко не вошёл. А у меня трубочек нету. И нервы не железные. Страшно мне. Вставил я предохранительную чеку, протянул к мине дрожащие ручонки, а у самого такая скребущая по душе мысль: а что будет, если ударник всё же достанет до капсюля-детонатора? Кирдык мне тогда будет! И следующая мысль: вот, если выживу, то переверну ударник, выдерну р-образную и посмотрю – защищает предохранитель без трубочки, или, всё же, достанет ударник. Третья мысль – конструкторы не идиоты, чего ты себя нахлобучиваешь. Крути и не бойся!

     В общем, у ударника на резьбе всего пять витков. Всего пять оборотов, и ударник выкручен. А у меня за эти пять оборотов такая буря эмоций в голове пронеслась, что ни в сказке сказать, ни пером описать…

     Пока поднимались, было хреново. Пока шли, было тяжело, жарко, не хватало воды и кислорода. И вот мы дошли. Воды нет, кислорода нет, днём жарища, ночью холод собачий. И всё в минах. Дошли, блин!