Утро подкралось к нам незаметно. Дневальный подал команду «Рота подъём». Все уже хорошо усвоили, что по этой команде наступает светлое время суток. Солдаты зашевелились, стали сползать с нар, натягивать на себя обмундирование. Сегодня никого не надо было выгонять ботинком из коек, никто не проявлял остроумия, никто не грозил «миномётным обстрелом». Как и вчера вечером, сегодня утром все проявляли организованность и сосредоточенность. Не было такого, как показывали по телевизору: продудела труба горниста, все весело и дружно сверкнули лысыми бошками из-под одеял и в сию же секунду забегали по казарме со скоростью электровеников. Не было у нас такого. Не было у нас казармы. Были сосредоточенные мужики, которые делали нужное мужское дело. Лица у тех мужиков были по сути ещё детские. Ну ладно, не детские, а юношеские. Но, поступки были как у настоящих сосредоточенных мужиков. Мы сами мало по малу начали обращаться к своим товарищам словом «мужики». Нам нравилось такое обращение. Мы считали, что заслужили это слово.

      К расположению батальона водилы подогнали прогретые БТРы. Рота почти мгновенно закинула на крышки движков вещмешки. Мужики закрепили их на крышках двигателей, запрыгнули на броню сами, уселись на стылое железо. Рогачову не пришлось никого убеждать подсрачниками. После покаталок по Панджшерской дороге, после разнообразных видов подорванной и сожженной техники, все быстро осознали, что здесь не Союз. Здесь с тобой никто шутить не будет. Либо ты сделаешь то, что надо, либо из тебя сделают груду горелого мяса. А это никому из нас не хотелось. Брат Андрюха Шабанов на спокойной ноте мне позавчера рассказал каких трёх вещей он не хочет на войне. Первое, это не хочет попасть в плен. Потому что видел останки тел, которые побывали в плену. Выглядели они так жутко, что не приведи Господь такой смерти. Поэтому Андрюха приловчился носить с собой НЗшный патрон (ПОСЛЕДНИЙ патрон), который для себя. Второе, это он не хочет сгореть на технике. Потому что тоже видел, как это происходит. Увидел и сразу же расхотел на всю жизнь. А третье, это если подрыв, то чтобы не выше колена. Опять же всё из-за того, что видел, как взрывом из человека выдёргивает ногу вместе с частью таза. Так что дело не в подсрачниках Рогачёва. Он один раз напрягся, самый первый раз, а потом война очень быстро и доходчиво всем всё объяснила. Теперь Рогачёву достаточно было стоять на БТРе и наблюдать как сосредоточенно копошатся его бойцы. Рогачёв стоял, смотрел, всё контролировал. Мимика его командирского лица изображала оценку «ну, хер с ним, сойдёт».
       На БТРах наша рота резво заехала в уже знакомый сад Баранхейля. Бойцы были очень осторожны, все спрыгнули с брони, никто не подорвался. Взгромоздили себе на горбы наши вещмешки и довольно живенько пошли на подъём к Четырнадцатому посту.
Лазить по горам мы уже слегонца приловчились. На нормальном (не солдатском языке) это обозначает, что акклиматизацию мы прошли, дополнительные эритроциты вырабатывать наш организм натренировался. Поэтому пёрли мы, что дурные. Никто не тошнил, ничего не задерживало движение роты вверх.
       В районе того времени, когда маленькая стрелка часов показывает слово «ужин», а большая показывает «прозевали», наша рота выскочила за Пятнадцатый пост.
       Задолбались из-за подъёма мы сильно, но нас всё равно погнали по хребту дальше. Задолбанные мы поматерились внутри себя, но всё равно пошли вперёд. А что солдат ещё может сделать? Только материться.
       До вечера мы шли по хребту вверх. Вышли из-под прикрытия Семнадцатого поста. Семнадцатый раньше прикрывал наш правый фланг, теперь это прикрытие кончилось. Теперь нас могли обстрелять с левого фланга через ущелья Пьвушт, с правого фланга через ущелье Гуват. И с фронта.
       Не то, чтобы я накаркал. Но, нас обстреляли с фронта. Открыли по нам огонь из ДШК с нашего хребта. С высоты, на которую мы двигались. Рота рассыпалась веером за камни, залегла. Я оказался как-то не «очень рядом» от Рогачева. Куда я смотрел – наверное на укрытие, которое заранее себе выбрал, а не на Командира. В очередной раз я выступил как-то не очень популярно. Но, Рогачев не стал скучать без меня, он занял позицию рядом с ротной Стоседьмой радиостанцией, которая в этом походе каталась на спине у Сани Севрюкова. Стоседьмая мощнее, чем моя 148-я, и пусть мы ушли ещё не очень далеко от Рухи, но Рогачев забыл обо мне в обмен на Стоседьмую. Я не обиделся. Потому что это спасло меня от полного морального разноса, от обещания тренироваться по поводу умения выбирать позицию рядом с командиром и много ещё от чего спасло.
       Под обстрелом душманского ДШК Рогачев залег рядом с Севрюковым. Туда же прибежал Старцев. Вдвоём с Рогачевым они принялись наводить артиллерию на высоту, на которой «засветилась» позиция духовского ДШК. Наши офицеры смотрели в бинокль, водили пальцем по карте, разговаривали в Сашкину радиостанцию. А артиллеристы никак не могли попасть дымовым снарядом по занятой душманами высоте. Снаряд, видимо, перелетал через хребет и улетал в такую даль, в такие гребеня, в такие скалы, что разглядеть столб дыма не представлялось возможным. Может быть в пропасть какую-нибудь било орудие – поди ты найди это облако дыма в безбрежном океане гор, скал и пропастей. В тот печальный момент я лежал за грудой валунов, надсадно дышал и думал, что пока они наводят, дык хоть передохнуть появилась возможность.
       Потом я передохнул. Потом ещё раз передохнул. А Рогачёв со Старцевым всё водили пальцем по карте и выкрикивали корректировки в радиостанция. Я так сильно напередыхался, что подумал - хрен они вообще найдут этот дымовой разрыв, потому что это невозможно. Высотка на хребте была маленькая, хребет был узенький, склоны у него очень крутые. Если орудие сделает недолёт или перелёт, то ты даже не увидишь долетело или перелетело. Нет снаряда и всё. Выстрел в полку есть, а разрыв не найти.
Но они нашли. Рошачёв со Старцевым всё же умудрились проинтуичить как изгибнулась траектория полёта этого хитренького дымового снаряда.        С пятого или шестого выстрела артиллеристы всё-таки дали столб белого дыма на нужной нам горке, на которой приармянился к восточному скату духовский ДШК. Всё-таки наших офицеров и наших артиллеристов научили кое-чему в военных училищах. Меня потиху начала распирать гордость, почти как «распиратором». За Рогочева, Стрцева и тех, кого я не знал, но знал, что они точно есть. Вот это была квалификация у мужиков! Вот это был уровень!
       В ближайшие 47 секунд на горе началась пляска из черных тротиловых разрывов. Духам конкретно не прокатило. Духам улыбнулась тоска-а-а-а.
- Ф-р-р-р-р-р-р! – Над нашими головами пролетел с жуткой скоростью осколок. Очень большой, судя по звуку. Такое ощущение, что вырвало донышко снаряда, толщиной в ладонь и размером в ладонь. Эта железяка, с жутким вращением пролетела над нашими головами практически горизонтально, как будто даже не теряла скорость.
- Ипа-а-а-ать-копать! Вася Спыну, лежа за большим угловатым валуном, повернул своё потное, чумазое лицо ко мне.
- Слыш, Касиян? Слыхал, чё тут летает? Такое если в скворешник попадёт, то весь позвоночник в трусах высыпется.
       Вася - молдован. Поэтому позвоночник «высыпется» не «в трусы», а «в трусах».

 - Слыш, Димон! – С другой от меня стороны подал голос Петя Носкевич.
- Помнишь анекдот? Сын с Афгана пришел домой, накрыли стол, уселись выпивать с отцом и дедом. Сын такой, начинает: -«Вот мы в Афгане как развернули свои «Грады»! А дед ему говорит: - «Иди на хрен со своими «Градами». Вот мы в грамадзянскую ка-а-а-ак долбанули с наших канонов, дык только с нашей стороны восемьдесят человек упало. А что ж тогда там делается?!»
Я начал тихонечко хихикать. Анекдотец оказался очень вовремя, очень кстати и очень в тему. А ещё мы успели отлежатья-отдышаться. Если бы нам дали по небольшому ведёрку воды, то мы вообще были бы счастливы и все дружно остались бы здесь жить. Лишь бы только больше не идти никуда.
       Однако, идти нам пришлось. После того, как долбанистические осколки крупнокалиберных снарядов разогнали всё живое с впереди маячащей горки, наше командование снова дало нам команду «Вперёд». Для командования было очень важно, чтобы наша рота поддерживала высокий темп движения вперёд. Почему? А потому, что душманам не надо было давать время на то, чтобы они смогли утащить в горы минно-взрывные устройства и боеприпасы, которые недавно к ним притянул из Пакистана караван. Сами душманские бойцы, конечно де, при любом раскладе, сумеют удрать от нас. Потому что они перемещаются по горам гораздо быстрее, чем мы. А склад боеприпасов самостоятельно перемещаться по горам не умеет. Ему для этого носильщики нужны. Чтобы понять всю тоску и печаль работы носильщика, попробуйте как-нибудь на досуге взять в каждую руку по итальянской мине TS/6,1

затем попробуйте побегать в такой позе по горам для развития «общей ерундиции». А Старцев с Рогачёвым пусть сзади будут под-задоривать прямо под зад крупнокалиберными снарядами.
       Полагаю, что через тридцать секунд подобного марша вы немедленно согласитесь с тем, что план нашего командования был вполне рациональным, выкинете куда попало эти сраные мины и пуститесь наутёк в противоположном от Старцева с Рогачёвым направлении.
Печальная нотка во всём этом повествовании состояла в том, что наша горнострелковая рота должна была двигаться по горам с такой скоростью, что мне местами хотелось самому сдохнуть, а не столько душманов нагнать и принять против них строгие меры.
       Однако, при составлении плана операции моего мнения командование, как всегда, не спросило. Поэтому пёр я на фоне вечереющего неба по горному хребту, голодный и злой. Хрипел, матюгался и плевался в глубине души своей, ибо очень клокотало в ней моё негодование насчёт разработанного командованием плана операции.