Знаете, что я вам скажу?
    Мечты не имеют калибра, и на самом деле это - аксиома. Вот, например, если вы мечтаете сейчас о мире во всём мире, то мечта эта, безусловно, благородна и велика, но она ничуть не крупкокалибернее, чем мечта голодного о батоне, жаждущего о стакане воды или алчушей платинового цвета волос женщины о соответствии цвета волос на её голове, укутанной полотенцем, заявленному на пачке с краской "Блонд № 12". Хотя, казалось бы, ну где батон по сравнению с миром во всём мире? Но это для вас, а для голодного очень уж даже и наоборот. Я вот, например, помню, как мы с Вовой мечтали о хлеборезке, пока переживали землетрясение.

    Землетрясение-то было так себе, детское, конечно, но нас тогда выгнали из общежития посреди летней ночи и объявили, что ночевать мы будем на спортплощадке сегодня. Никакого имущества в виде одеял, подушек и матрасов брать с собой не разрешили, конечно, это же армия, а не институт благородных девиц и слова "комфорт" и "удобство" стояли в словаре употребляемых слов намного дальше слов "якорь" и "йод", то есть написаны были карандашом на задней обложке из тёмно-синего коленкора. Ну и ладно,  дело было летом, и севастопольские летние ночи можно переживать даже в одних трусах, а то и вовсе без них, не чувствуя никакого дискомфорта для горячих юных тел.
Расположились мы как попало: на скамейках, траве и асфальте, в качестве подушек используя части тел товарищей. Это же был девяносто первый год, и гомосексуализм тогда был ещё не так моден, чтоб стесняться положить голову на плечо товарища с целью поспать. Мы с Вовой устроились на скамейке обратным валетом, положив головы на плечи друг другу и сцепившись ушами, уставились в ночное небо Севастополя. Сон не шёл: хотелось ананасов в шампанском и на яхту с пышногрудыми красавицами. Ладно, хотя бы тушёнки с хлебом, хрен с ними, с красавицами.

 - Слушай, Эд, мы же завтра в камбузный наряд заступаем. Надо нам с тобой в хлеборезку проситься. В хлеборезке - самая лафа, точно тебе говорю!
- Вован, ты прошлый раз говорил, что самая лафа в греческом зале, а позапрошлый раз, что на лагунах, а позапозапрошлый,что бачковым. И везде мы с тобой, как каракатицы, были заёбанные и воняли комбижиром.
- Не, ну чё ты? В греческом зале зато повариху сняли!
- Не, ну если то, что пока ты её фачил, я вместо неё кашу по бачкам раскладывал, считается, что "сняли", то да, было дело, конечно.
- Ну начинается утро в деревне!
- А ещё, когда ты курил, сидя у неё на коленках, а я отдувался перед двумя ротами пятикурсников за то, что каша в бачки не так наложена, то мне показалось, что сексом-то я тоже занимался, а вернее -  со мной.
- Зато другу помог, чо. Почётно же! Не ссы - проедет и по твоей улице грузовик с сахаром!

     Проехал, конечно, только ни я ни Вова, лёжа тогда на скамейке, и не предполагали, что грузовик будет такого размера. Не знали мы, мечтая о хлеборезке, что один из нас погибнет, а второй будет мотаться всю жизнь по городам и странам, но, хуй с ним, хотя бы жив останется.

 - Ну, Эд, ну подумай сам: хлеб загрузил, порезал, выдал, хлеборезку почистил - и всё,считай свободен! И делать нечего, и хлеба свежего сколько хочешь!
- Вован, вот у вас, спортсменов, есть один недостаток: вы хреново выстраиваете логические цепочки. Вот скажи мне, друг, как эта тонна хлеба попадает в хлеборезку? А лотки из-под него куда потом деваются? Трансглюкируются, может? Так что-то я трансглюкатора-то как раз и не заметил у нас на камбузе.

    А Вова был кандидатом в мастера спорта, между прочим, по подводному ориентированию. Не знаю, что это за вид спорта, но плавал он так, что дельфины в севастопольской бухте чесались от зависти в подмышках, плевались и уплывали жить в Турцию. Вот вы много дельфинов видели в Севастополе? Это потому, что там Вова несколько лет жил. Я плавать любил всегда, но для Вовы это понятие было вообще возведено в абсолют: любую свободную минуту он считал необходимым потратить на море.

- Эд, погнали на Сухари,  занырнём! У нас полчаса ещё до уборки бачков со столов!

    Сухари - это бухта Сухарная, которая была как раз под нашим камбузом и абсолютно не была приспособлена для купания, но разве могло это остановить двух дельфинов, пусть и с ногами? Как, впрочем, не могло их остановить и то, что бухта была под отвесной практически скалой за забором училища, территорию которого покидать было строжайше запрещено.
    Однажды, помню, нанырялись с ним и сидим на деревянном пирсике из трёх досок,  Вова курит, а я рисую ему спичками обгоревшими силы, которые возникают при закручивании двутавровой балки.
- Ой, ребята, а вы курсанты? - на пирс приползли две местные девушки подозрительной наружности. Мы с удивлением посмотрели на наши синие форменные трусы, на сложенную в кучку робу, и Вова сказал:
- Нет, прекрасные незнакомки, мы инвесторы из Австралии, ищем где бы нам тут припарковать нашу шикардосную яхту.
- Ой, да вы ещё и шутники!
- Да, но только у нас сейчас сессия, и поэтому нам некогда отвлекаться на менее прекрасные, чем сопротивление материалов, вещи!     Те, вроде как отстали, но ненадолго, когда мы перешли от скручивания к изгибанию, они опять напомнили о себе:
- Мальчики, а достаньте нам крабиков!
- Они же флиртуют сейчас с нами, да? - прошептал Вова.
- Ну очевидно же!

    Вова молча нырнул на глубину метров в пятнадцать и выплыл оттуда с камнем, размером с мою грудную клетку.
- Вот , - кинул он каменюку к ногам приставучих барышень, - поковыряйтесь: тут парочка точно есть, а нам обратно на службу пора!

    Но этот случай был в наш прошлый наряд по камбузу, а в следующий мы планировали стать хлеборезами.

- Эд, ну ты вечно всё опошлишь! Подумаешь, лотки! Зато бачки мыть не надо!
- Резонное замечание, чо уж! Давай рискнём, конечно!

     С соседней скамейки кто-то нагло захрапел в тишину уже почти украинской ночи.

    Мы, ошарашенные, сели. Отовсюду начали появляться остальные не менее изумлённые головы. Понимаете, когда двадцать семь человек не могут уснуть, а один вдруг начинает храпеть, то это - форменная наглость. А если двадцать семь человек - курсанты военно-морского училища, то это ещё и крайне отчаянный поступок, опасный для здоровья.     Мы собрались кружком вокруг храпящего курсанта по прозвищу "Слон" и стали держать совет, как его наказать. И если вдруг вы всё-таки оканчивали институт благородных девиц или схожее с ним учреждение, то вот это как раз то самое место в рассказе, на котором вы должны остановиться и,поборов своё любопытство, перестать читать.

    Стандартные приколы типа "барабан", "велосипед", "аэроплан" и "муравьи" мы сразу отмели, как технически не выполнимые. Сейчас расскажу про них, да, ведь люди со слабой психикой читать уже перестали - я же их попросил об этом в предыдущем абзаце.

    Барабан: с испытуемого стаскивается одеяло с целью обнажить его грyдь, на грудь бросается раскалённая на зажигалке монета и накрывается сверху тазиком или железной кастрюлькой.

    Велосипед: спящему человеку между пальцев обеих ног вставляются свёрнутые в трубки бумажки и поджигаются.

    Аэроплан: вы же представляете себе, как устроена панцирная кровать? Так вот, из специальных зажимов на спинках вытаскивается сам каркас и ставится обратно сверху, но так, чтобы цеплялся он только микронами и, если человек бухается на свою кровать просто жопой, то он просто отбивает себе жопу об пол (ну максимум получает спинкой по плечу или ломает ключицу), а если человек, как гусар, плюхается на кровать всем телом, да ещё с разбегу, то вот это и есть то, что называется "аэроплан".

    Муравьи: самый коварный трюк. Вокруг матраса боевого товарища наматывается крепкая нить, конец её с достаточным запасом крепится снизу, кровать застилается до первозданного вида. Тут главное не уснуть раньше, чем жертва, а вот когда жертва засыпает, то тот, который спит на соседней койке, аккуратно достаёт конец нити, затягивает его к себе под кровать и начинает медленно наматывать. Трюк этот, при должной подготовке и организации способен свести с ума слабоподготовленный мозг и привести к полному коллапсу психики испытуемого. Конечно, сначала он не хочет просыпаться и пытается вытряхнуть муравьёв или крошки из-под одеяла не вставая, потом он вскакивает и стряхивает их руками, потом он снимает простыни и вытряхивает её в окно или коридор, потом он просит разрешения включить свет в каюте, но ему говорят, что он охуел в конец и нехер жрать под одеялом, тогда и крошки колоться не будут.

    А тут что? Ну спит Слон на лавке под синим небом и спит, как его отчебуречить-то? Не из лёгких задачка, да? Но не для будущих стратегов! Тихонечко подсвечивая себе спичками, мы с помощью пилоток расслабили гайки снизу под досками на скамейке со Слоном, распределили роли, шёпотом их отрепетировали на соседней скамейке и потом...

    Шестеро человек взялись за доски скамейки с обоих концов и под управлением седьмого начали ритмично изображать ими продольную волну. Остальные начали вслух изображать страдание и горе с треском рвущихся тельняшек, они орали "Земля уходит из-под ног!", "Трещина, ребята, осторожно ОГРОМНАЯ (с визгом) трещина!!" и "Мы все умрём!" или просто букву "А".

    Знаете, до этого, когда я смотрел всякие мультики с сюжетами, где герой мгновенно перемещается в случае опасности на большие расстояния и высоты, то я думал, что это всего лишь фантазия авторов, но нет, видимо, просто их авторы в своё время тоже учились в военных училищах. Слон, который мирно похрапывал на лавочке под фривольно мерцающими звёздочками, ровно через одно моё моргание стал ближе к этим самым звёздочкам на одну липу. Ну... не на целую липу, а на ноль восемь её высоты. А какие у него были глаза!!! Боже же мой, их было видно с земли даже в темноте!

- Хуясе, - сказал я, - и этот человек не может подтянуться два раза?
- Я думал, что такие скорости при нашей гравитации вообще невозможны! - поддержал меня Вова.
- Да ладно, Вова, не пизди,  помнишь, как на мачте от акулы спасался?

    И все начали в красках и соку вспоминать тот самый случай с Вовой и акулой, что даже не сразу услышали писк Слона с липы:
- Ррррребятааа! А помогите мне слезть! Как мне слезть-то теперь, ребятааа?

    Ну помогли, конечно, не садисты же. А было то землетрясение на самом деле или не было его вовсе, так никто из нас и не почувствовал. И в хлеборезке оказалось ровно так, как я и предполагал: сначала мы с Вовой таскали миллиард (по ощущениям) лотков с хлебом на второй этаж, потом резали этот хлеб в постоянно ломающейся и клинящей хлеборезке, потом ещё ремонтировали лотки, которые расшатались и из которых торчали гвозди, и грузили их обратно в машину. Заебались, как каракатицы, но да - комбижиром от нас не воняло.

    И вот понимаете, ну чем наша мечта о хлеборезке была мельче мечты о мире во всём мире в ту ночь? Мир во всём мире - вот же он вокруг нас прямо сейчас, во всяком случае, в данный момент и в данной части мира. Вокруг, в темноте, бубнят о чём-то своём наши товарищи, в траве стрекочут насекомые, которых, видимо, забыли оповестить о надвигающейся опасности, ласково шуршит тёплое море совсем рядом, где-то на северной стороне орёт кто-то пьяным голосом песню ВИА "Сектор Газа", в самом городе за огоньками в окнах домов нас ждут девушки, и не все ещё даже знают об этом, но мы-то знаем,что никуда они не денутся - то есть жизнь полна жизни, уж не взыщите за тавтологию, и только мечты о хлеборезке не дают покоя двум мечущимся душам в полоску.