Вы много всего уже знаете о подводниках и их жизни, если более-менее почитываете мои рассказы, но одна сторона их жизни всё-таки до сих пор оставалась для вас за серой завесой тайны. Вы сейчас, конечно, подумали, а что же это за она, если даже про онанизм мы уже читали? Так вот, я скажу вам, долго не томя, что подводники своими могучими плечами не только держат щит Родины, но и двигают её же науку вперёд. Ну или в сторону Архангельска - тут уж как получится.

Первый раз с толстолобыми столкнулся лично я, когда мы собирались стрелять ракетой с Полюса.

- Ребята! - радостно сказали нам представители БелВМБ. - Вы не представляете, как вам повезло!
- Уже страшно! - склонил голову командир.
- С вами в море пойдёт представитель! Нашей! Российской! Науки!
- Ээээ. Зачем, стесняюсь спросить? - задал риторический вопрос командир.
- Они изобрели какую-то стойку телеметрии и могут теперь отслеживать полёты баллистических ракет! Ну... думают, что могут и хотят поэтому проверить! А так как ракетами у нас сейчас никто не стреляет, то выбор их очевиден!
- Нууууу, а что от меня-то надо? - не совсем понял командир. - Всё же решено уже?
- Ну, в общем-то, да, но решили уважить, так сказать!
- Ценю, - обрадовался командир, - давайте сюда свою науку!

На борт занесли какую-то стойку с аппаратурой и старичка.
- Я профессор Иванов! Здравствуйте! Я пойду с вами в море!
- Да ладно? - командир поднял пилотку бровями. - Ну сходите, пока, чаю попейте в кают-компанию, товарищ профессор.
- Хуй! - твёрдо сказал командир представителю БелВМБ. - Хуй я возьму его в море! Да мне всё равно, хоть академик! Это, на секундочку, подводная лодка! Ему сколько лет? Шестьдесят пять? А медкомиссию он прошёл? А в подплав он годен? А хоронить я его где буду, если он кони двинет от недостатка кислорода и скачков давления? В торпедном аппарате? У меня нет свободных! Полный боекомплект! Вот вам моё категорическое не-ет!

      Представители БелВМБ пожевали губами, посовещались с телефоном и, взяв профессора со стаканом чая под руки, убежали. А мы-то уже под всеми парами стоим и бьём копытами в нетерпении, ну понимаете, самим же интересно, получится у нас всплыть на Полюсе и стрельнуть ракетой с Западного полушария или утонем нафиг? Интендант, опять же, за стакан казённый волнуется. А оперативный (самая ненавидимая на флоте должность) "добро" на выход не даёт, приказывает ждать.

      Ждём, значит, сидим, ждём, ждём и ещё час, и второй, начинаем уже недопустимо расслабляться на боевом корабле и ронять свой боевой дух в стаканы с чаем и кофе, как приводят к нам на борт капитана. Ну по погонам-то он капитан, а по внешнему виду - доцент чистой воды, ну или там аспирант, я в этом плохо разбираюсь, короче - пиджак.

- Здравствуйте! - радостно и в нарушении Устава здоровается капитан со всем центральным постом.

       С непривычки-то сложно определить, кто есть кто в центральном посту подводной лодки, если это не фотосъёмка для прессы, и она в море собирается выходить, и бирок на груди не видно по причине курток, ватников и валенок. Красота подводников, она, понимаете, не в белых подворотничках на рабочей одежде. Ну вот и сидит, стоит и ходит в центральном посту человек десять. А лица-то у всех одинаково суровые, и брови нахмурены, поди разбери, кто тут главный? И все, главное, молчат такие, насупились и делают вид, что не понимают, кто это тут нарушает своим писком мерное жужжание воинского долга над головами.

- Здравия желаю, товарищ капитан! - здоровается командир в звании капитана первого ранга.
- Здравствуйте! - радостно протягивает ему руку капитан. - А кто тут главный у вас?
- А самый красивый и с виду умный, то есть я! - бодро докладывает командир. - А вы с какой целью интересуетесь? Может, депешу какую из штаба привезли?
- А! Нет! Я ассистент профессора Иванова, Николай, и мне сказали, что я должен с вами в море пойти, чтоб за детищем профессора следить и работу его обеспечивать!
- А в море бывали до этого?
- Нет.
- А на подводной лодке?
- Нет.
- А с семьёй попрощались?
- Зачем? Я же всего на пару недель!
- Хафизыч, вызови-ка доктора в центральный, чувствую, что разговор наш зашёл в тупик.
- Доктор! - строго сказал командир доктору. - Ставлю перед тобой задачу государственной важности! В течение пяти минут провести медкомиссию над этим бравым и отважным капитаном и выдать мне заключение, готов ли он по состоянию здоровья идти с нами в море!
- Как это? За пять минут-то? - не понял доктор.
- Доктор, ну я же не спрашиваю тебя, как мне Фареро-исландский противолодочный рубеж преодолевать? Не спрашиваю. Вот и ты у меня не спрашивай как тебе медкомиссию проводить, температуру померь, не знаю, давление, зубы посчитай, что там у вас ещё делают?
- За пять минут?
- Уже за четыре, доктор! Много разговоров и мало дела! Ты, прям, философ Сенека, а не офицер атомного флота, так поразглагольствовать любишь!

Доктор с капитаном убежали, и ровно через три минуты (которых как раз хватило, чтобы дойти до амбулатории) доктор доложил:
- Годен!
- Это точный диагноз, уточни у него, Хафизыч!
- А точный диагноз ставит только патологоанатом в морге, да и то не всегда! - огрызнулся наглый доктор, ну потому что по Лиственнице, а не лично, поэтому, видимо, осмелел.

      Потом начали размещать стойку с телеметрией. К чему её подключали, я вам не скажу, потому как знать вам этого не положено, но размещали её в девятнадцатом отсеке, сразу за центральным постом. А в девятнадцатом отсеке было всего две жилые каюты - командира дивизиона живучести и командира боевой части связи. Размещением стойки руководил капитан Николай, и поэтому сначала её опрометчиво разместили возле каюты Антоныча (который и был командиром дивизиона живучести, но вы это и так уже знаете). А у Антоныча же чутьё было, как у осетра, который на нерест шёл.
- Эдуард, выгляни-ка в девятнадцатый, что они там копошатся.
- Да, Сан Антоныч, каюту Вашу загораживают бандурой какой-то!
- Таааак! - заорал Антоныч. - К связистской каюте её ставьте, не к моей! Я её быстро вам лбом расшибу!

   Капитан, может, ещё и засомневался бы, слушаться Антоныча или нет, но мичмана, которые ему помогали, знали, что Антоныча лучше слушаться. Полезнее для здоровья и общего душевного равновесия организма. Стойку поставили к каюте связиста, закрепили подручными средствами, чтоб не свалилась при качке и подключили к тому, к чему вам знать не положено.
- Эх! - радостно потирал ладошки капитан. - Весело тут у вас, хорошо!

     Капитан к этому времени провёл на лодке полчаса, из которых десять минут бегал до амбулатории и обратно и двадцать минут грузил свою стойку. Конечно, после тихого и плавного течения научных мыслей по коридорам НИИ, ему было весело. Он же ещё не знал, что впереди его ждёт месяц абсолютного бездействия в замкнутом пространстве.

      Потом, конечно, его было даже немножко жалко. Понимаете, спать вдоволь и ничего не делать, это, бесспорно, хорошо и вызывает зависть у подводников, но одно дело, когда это происходит на суше и ты можешь, например, посмотреть в окно, позвонить другу и даже прогуляться по какому-нибудь проспекту под липами и по асфальту, покуривая папироску, а другое дело -  находиться в железной банке без окон и дверей, а вокруг тебя все чем-то заняты, и душу излить некому потому именно, что они-то заняты постоянно и дела им до твоей души как бы и нет; ну откровенно и в лицо они тебе об этом не говорят, но ты же и так всё понимаешь. Взгляды вот эти недоумённые, когда ты спрашиваешь, чем бы тебе заняться, чтобы с ума не сойти, пожимания плечами не потому, что им не хочется тебе помочь, а потому, что они и правда не знают, чем тут можно заниматься кроме того, чем занимаются они. А ещё старые мичмана очень любят пугать зелёных юнцов, ну в крови у них это, может, не знаю. Любят, например, при погружении натянуть нитку поперёк отсека и потом при всплытии показать, как она звонко лопается, и вот тебе только что рассказывали, что ты в прочном корпусе, а прочный корпус он же прочный, ты на это надеешься, а тут на тебе - не такой уж он и прочный, что ли?

       Капитан пробовал сидеть во всех рубках по очереди: и у акустиков, и у связистов, и у штурманов; он сидел в центральном посту и на пультах управления энергетическими установками, играл в преферанс с докторами и пробовал помогать турбинистам чистить фильтра на испарителях, но он ничего не знал из того, что делал (кроме преферанса), не понимал, что он делает и зачем, то есть не было у него необходимости этого делать, а время - оно особенное на подводной лодке. Оно непрерывное совсем, и если у тебя нет часов и календарика, то в днях, часах и времени года ты запутаешься ровно через неделю. Что капитан и сделал с успехом, подтвердив выводы психологов Советского Союза о том, что если подводников не ебать круглосуточно в подводной лодке, создавая им искусственные трудности, которые они так любят преодолевать, то они становятся нежными и сходят с ума от безделья.

    Но капитан держался, сразу было понятно, что он не просто так, а будущий учёный! Он ходил с красными глазами, как все, научился курить, ругаться матом и командовать вестовыми. Он даже из ДУКа один раз стрелял с трюмными! И наконец, вот он,  момент истины: мы изготовились к стрельбе!

      Перед стрельбой он волновался больше, чем ракетчики - за сутки начал протирать свою стойку снаружи и внутри, что-то там проверять и настраивать в сорок восьмой раз и ходить с торжественным лицом, а ракетчики наши после того, как командир написал на ракете "Лети с миром!" вообще были спокойные как удавы, и делали вид, что уж по Архангельску-то они точно попадут, даже если у них пропадёт электричество, гидравлика, и выйдет из строя насос затопления шахты.

    После удачного старта все в центральном обрадовались, захлопали в ладоши и по спинам товарищей, некоторые даже закричали "ура"; обниматься, конечно, не стали, потому как за месяц плавания уже порядком друг другу надоели, и тут командир дивизии вспомнил про капитана.

- Наука! - крикнул он в девятнадцатый. - Как там наша ракета?

Капитан, торжественный и в наглаженном РБ, зачарованно смотрел на череду мигающих лампочек и скачущих стрелочек, от волнения он даже забыл свой ПДА, что считалось у подводников ходить голым, если ты не начхим:

- Идёт по плану! Прям как по ниточке! - доложил он блестящими глазами в центральный.
- Не препятствуй! - крикнул ему командир дивизии. Крикнул и забыл.

Потому крикнул, что на флоте нет такого доклада, на которые не положен ответ его получившего, а если ответить нечего, ну например, "Солнце садится" или "Наблюдаю стаю дельфинов по правому борту", то начальник и отвечает это самое "Не препятствуй".

- А я и не собирался! - бодро доложил капитан.
- Ну хорошо, а то мы забоялись уже! - отсмеявшись, одобрил его уже командир.

А после возвращения в Северодвинск капитан Николай никак не мог покинуть лодку.

- Не понимаю, - смеялся он в центральном, - мне так надоело тут у вас от безделья, и давление это всё время скачет, ну и страшновато, да, но вот не могу уйти никак! Всё кажется, что уйду, и часть моей жизни какая-то важная закончится и пройдёт как сон. Не понимаю, но не хочу, чтоб проходила.
- Вот потому мы и не уходим, - подбодрил его Антоныч, - тоже боимся все, а когда уходим, то страдаем потом!

Капитан пожал всем руки и побрёл от нашего пирса прочь. Сначала брёл медленно и понуро, но чем дальше удалялся, тем увереннее и быстрее становился его шаг, пару раз он оборачивался и махал рукой, а потом исчез за поворотом и пропал как сон, и мы так же исчезли из его жизни. Как сон.