Как удобно было бы жить, если бы все люди были одинаковыми, иногда думаю себе я. Не внешне, конечно же, а строго по внутреннему своему содержанию: есть вот младенцы и дети с абсолютно одинаковыми характерами (можно даже не делить по полам), женщины, мужчины и старики (этих тоже по полам можно не делить), от которых всегда знаешь, чего ожидать и, соответственно, как реагировать.
Несколько скучно стало бы, не спорю, а художникам и поэтам с писателями про заек – так и вообще тоска зелёная: ну что ты напишешь без душевных мук и терзаний с сомнениями. Ну Репку, ну Колобок, а дальше-то что? Всё, блин, даже «Наша Таня громко плачет» не выйдет – нет поводов для вдохновений, хоть ты тресни, и никаких тебе «Отчего люди не летают как птицы?». Но зато какая практическая польза была бы от этого в быту, вы только представьте! Вот отчего люди ругаются, ссорятся и трудно заводят себе друзей, а потом с ними уже ругаются, ссорятся и сетуют на то, что вокруг одни подонки? От того простого и очевидного факта, что все люди разные, и нет никакой возможности найти рядом с собой идеального человека для раскрытия ему души и совместных походов на рыбалку, потому что идеальный человек для каждого - это он сам. Он сам - умный, добрый, отзывчивый, в меру щедрый, достаточно воспитанный, эрудированный до нужной степени и красиво говорит вслух. А остальные? Вы только посмотрите вокруг: вот тот глуповат, у того денег в долг не допросишься, а тот так и вообще считает, что блатной шансон – это музыка, и удивляется, отчего некоторых от него тошнит, а вон тот вон колхозник, вы только на него поглядите, вообще вместо «шаверма» говорит «шаурма» - ну как с ними со всеми можно водить какое-то общество?
На самом деле просто (сейчас научу): я, например, всегда чётко понимаю, что самый идеальный человек на Земле – это я, а остальные в любом случае будут обладать какими-то недостатками (по сравнению со мной, само собой, – если сравнивать, то только с эталоном!), но ряд недостатков я готов терпеть, даже не обращая на них никакого внимания, и легко их игнорирую, и только некоторые из них настолько не вписываются в мою картину мира, что люди, у которых я их нахожу, не имеют никаких шансов на сочувствие, понимание и какую-либо взаимность в моих глазах. Вроде как довольно просто, вы не находите? Но не у всех почему-то так получается, что и натолкнуло меня на мысль о возможной пользе от одинаковости – представляете, все вокруг – друзья? Что это, по-вашему, как не самая лучшая утопия, о которой вам было известно до настоящего времени? Да и с борьбой полов и процветающим на её почве сексизмом было бы покончено в один момент! Нашёл себе партнёра, подходящего по размеру – и всё считай, счастье в рукаве, не надо страдать, притираться, находить компромиссы, работать над отношениями и даже бороться за них – это сколько освободившегося времени можно потратить на саморазвитие и духовные практики? Да, блин, праны в атмосфере не останется – всю сожрут! Вот как хорошо жить станет!
Для чего я тут всё это развёл, я уверен, к этому моменту уже подумала часть читателей, а часть так и вовсе читать перестала. А для того, что мне надо, чтоб вы чётко понимали, что все люди – разные, а не только для того, чтоб проверить вашу реакцию на возможный синопсис для чего-нибудь.
И командиры подводных лодок – тоже разные, потому что они – люди. И в этом рассказе речь пойдёт не про Александра Сергеевича, а про другого командира, с которым мне довелось служить в другой дивизии и на другой подводной лодке – зла я ему не желаю и поэтому имени его раскрывать не стану, сколько ни уговаривайте, и, к моей большой удаче, Константин Соколов его тоже не знает и угадать не сможет, так что хоть на этот раз, но мне точно повезёт! Командиры подводных лодок - в некотором роде особенная категория людей и даже трудно их описать, не прибегая к французскому, но можно сказать, если коротко, что несмотря на то, что их объединяют некоторые признаки, а именно: острота ума, огромный багаж знаний и умений, умение мыслить и действовать по строго обозначенным алгоритмам, но при этом проявляя неординарность мышления, умение находить рычаги давления (подход, если по-научному) к абсолютно разным людям, как рассусоливая в бытовой и повседневной жизни, так и с помощью двух-трёх слов в нестандартных ситуациях; есть всё-таки одна особенность, которая делает каждого из них уникальным, как, впрочем, и каждого человека на Земле – это характер. Из-за этого самого характера встречаются как такие, которых называют в экипажах папами, не потому что так принято, а потому что так хочется, так и люди с характерами, окрашенными некоторыми признаками низости, вульгарности и наплевательского отношения к людям – мудаки, одним словом.
Тот, например, о котором сегодня пойдёт речь, вполне мог себе позволить позвонить офицеру (семейному и с детьми) домой среди ночи и потребовать принести ему в ресторан сигарет, потому что у него кончились, а в ресторане дорого. Или перед отпуском лично выдавать отпускные каждому и, выяснив, куда он едет, говорить, какой подарок он хочет, чтобы тот ему привёз. Причём это был широкий спектр: от шитой фуражки до сала или самогона. Был он отнюдь не дураком, но откровенным карьеристом и показушником, что вкупе с теми нюансами его поведения, о которых я рассказал, естественно, привели к тому, что мы с ним враждовали. Вражда эта не была острой, а скорее вяло протекала, лишь иногда вспыхивая острыми конфликтами – как хорошо, когда вам друг на друга наплевать, правда? Даже враждовать и то можно вяло!
Разжился как-то флот деньгами настолько, что разрешил нам провести планово-предупредительный ремонт системы воздуха высокого давления силами БСРЗ (берегового судоремонтного завода), что не могло не радовать: система ВВД - вещь крайне опасная при небрежном к себе отношении и способна в одиночку погубить подводную лодку со всем экипажем на борту. С подготовленным экипажем – нет, но с тем, который был в то время – да. Опасность её заключается в том, что воздух высокого давления, который она вырабатывает (компрессорами), хранит (в баллонах) и раздаёт потребителям (в основном на систему продувания балласта), крайне чувствителен к чистоте своей арматуры и полном отсутствии на её поверхностях любых горюче-смазочных материалов, трещин, сколов, раковин, эмульсий – короче всего того, что с радостью начинает гореть и взрываться в присутствии воздуха, сжатого до четырёхсот килограммов на сантиметр квадратный. Ухаживать за ней было тем более сложно, что по штатному расписанию на лодках этого проекта совсем маленький экипаж – конструкторы посчитали, что создали лодку если и не автомат, то полуавтомат уж точно, а такие мелочи, как обслуживание матчасти, их не фачили ни в один сустав. А тут специалисты с БСРЗ ревизию проведут, всё почистят, помоют, протрут и высушат хлопковыми тряпочками – красота, да и только! У меня из живых-то трюмных старшина команды Вова по прозвищу «Потрошитель» и матрос третьего месяца службы, то есть абсолютно непригодный к самостоятельным действиям внутри корпуса.
Вова крайне милый и добрый парень, очень компанейский, уважительный и отзывчивый, а кличку свою получил отнюдь не за свирепый нрав и тягу к убийствам, а за оставшиеся ещё внутри него белорусские корни.
В центральном:
- Вова, ты журнал трюмный заполнил?
- Заполняю па трошки!
За столом:
- Вова, ты чего филонишь-то?
- Да я пью, пью. Па трошки я.
На погрузке:
- Эй, чулела! Майнай па трошку!
- Какую патрошку, Вова!!! У нас нет патрошки! У нас насос!!
- Ну хуй с вами, давайте насос, раз нет патрошки!
Юморной, в общем, был парень, но неторопливый, отчего и употреблял часто выражение «па трохи» (понемногу) в уменьшительно-ласкательной форме, через что и получил прозвище «Потрошитель».
Вова сегодня стоит на вахте и сейчас спит в каюте, а я сижу в центральном и предвкушаю. Гражданские же специалисты придут, ё-моё, в кои-то веки!
- Центральный, верхнему! Прибыли гражданские специалисты для ремонта системы ВВД!
- Проверяй документы и в центральный!
- Ой, а можно мы в корму сразу пойдём? – это кто-то из них кричит.
- Отставить корму! Сначала в центральный!
Ну порядок такой, надо же проверить их на отсутствие бомб и трезвость. Инструменты и материалы их рассмотреть опять же, и потом подписывать разрешение на работы. Спускаются долго. Пыхтят и таскают из третьего, где люк, во второй, где центральный, огромные вэвэдэшные ключи, приспособы свои, ветошь в тюках, тазики, вёдра и картонные коробки. Что-то много этих коробок, да и странные они какие-то: маленькие.
- Ну всё! Подписывайте, да мы в корму пойдёт!
- Постой, паровоз, список-то где? Давай сюда. Так, теперь ведомость. Показывайте. Так.. ключи… так…ёмкости… так… так… спирт. Где спирт?
- Так вот же! – и их старшой, широко улыбаясь, ещё шире показывает руками на эти коробки.
Так, блядь, что-то тут не то – я первый раз, что ли, на флоте - не знаю, как выглядит спирт? Беру ближайшую ко мне коробку, чего это, думаю, работяги-то мнутся как-то, открываю. А там стройными рядами, как терракотовая армия, только из стекла, стоят ряды и шеренги лосьона «Огуречный» и, радостно дзынькая, смотрят на меня зелёными крышечками.
- Не понял, - говорю, потому что и правда не понял, - это что такое?
- Это огуречный лосьон! – радостно сообщает мне старшой.
- Я вижу, что не шато марго, а зачем здесь лосьон в таком количестве?
- Перемычки ВВД мыть им будем! Он дешевле спирта!
- Ну охуеть теперь! Спасибо вам, ребята, от чистого сердца, что хоть не портвейн, но идите-ка вы отсюда и желательно нахуй!
- Ды ты чё, командир! Вот, смотри, 90 процентов спирта же, ну! Ну какая разница!
- А одна даёт, а другая – дразнится, вот тебе и вся разница! – я от шока даже не могу искромётно шутить и говорю стандартными фразами.
- Ай, ну что ты, ну давай договоримся!
- Давай, - говорю, - конечно. Вот ты сию же минуту избавляешь человечество от раковых заболеваний и пожалуйста, хоть вообще не мойте! А иначе – ноги в руки и бегите, пока я от шока не отошёл.
- Ну можно я в гальюн зайду?
- Ну зайди.
Смотрю вниз – он проскакивает мимо гальюна и бежит к каюте командира, как будто я не понял, куда ему надо, ага. Минут через пять оба прибегают в центральный.
- Так, чего ты выёбываешься? – спрашивает меня командир, напуская на себя грозный вид.
- Отчего же Вы таким странным словом называете выполнение мной должностных обязанностей?
- Оттого же! – командир хватает флакон и читает состав. - Ну! 90 процентов спирта! Нормальная жидкость! Пусть моют!
- Во-первых, в отличие от Вас я этикетку прочитал, а не сделал вид, что читаю, и спирта там 70 процентов, а не 90, а во-вторых, даже если бы и 95 было, то из-за остальных пяти я бы работы всё равно запретил.
- Так! Записать в вахтенный журнал, что я разрешил начать работы! Я распишусь! Давайте свои наряды, я подпишу разрешение! Наберут тут на флот не пойми кого!
Ну ладно, думаю, что тут спорить-то? Не зря же я труды Владимира Ильича учил – мы пойдём другим путём! Ухожу в каюту и пишу там записку дрожащими буквами на клочке бумаги:
«Мэйдэй! Мэйдэй! Спасите наши души! Работяги пришли на борт с огуречным лосьоном и собираются мыть им перемычки ВВД!!!! Я запретил, но командир меня не слушается в виду классовой вражды между нами! Позвонить не могу из-за конспирации! Записку, пожалуйста сожгите, а лучше съешьте! Товарищ капитан первого ранга! На вас уповаем! Кто, если не вы? Где вы – там победа!».
Перечитал, похвалил себя за в меру добавленные нотки паники и лести, сложил записку в мыльницу и бегу к Вове-потрошителю. Трясу его изо всех сил:
-Вова! Вова! Вставай! Жопа!
- Чего это я жопа? Я после вахты, имею право!
- Да не ты жопа, а у нас жопа!
Вова садится на кровати и, часто моргая спросонья, ждёт инструкций – золото, а не боец!
- Вова. Вот мыльница. В мыльнице – записка НЭМСу. Беги в штаб, но в штаб не заходи, чтоб не спалиться, обойди вокруг и в окошко ему мыльницу забрось и запомни – если что, я буду всё отрицать!
- А что случилось-то?
- Работяги собираются ВВД лосьоном огуречным мыть, командир разрешил.
- Врошь?
- Вова, оставь свой белорусский акцент и сомнения в моей вменяемости! Беги, Вова! Беги!
Вова не верит до конца, но вроде как чувствует опасность спинным мозгом как опытный подводник, хватает мыльницу, вскакивает в тапки и прямо в чём мать родила бежит в штаб. Выражение в чём мать родила для подводника означает в РБ и тапках.
Ну всё, теперь можно и успокоиться – Вова не то что до штаба, он и до Москвы добежит, если надо, при этом никому не попадётся и в точности всё исполнит. А НЭМС уж точно в обиду не даст.
На НЭМСов (начальников электро-механической службы) мне вообще везло всегда. Хотя, думается мне, что если механик дослужился до звания капитана первого ранга на боевом флоте и занимает должность заместителя командира дивизии, то априори он не может быть тем, с которым не повезёт. Это же всё-таки не люкс какой-нибудь, а свой человек. От сохи, так сказать. А тот НЭМС, к которому бежал сейчас Вова, был мало того что строгим, но справедливым, так ещё и довольно колоритным представителем этой когорты: высокий, плотный, широченный, с квадратной шеей и маленькими гусарскими усиками. Чтоб подчеркнуть своё пролетарское происхождение, по штабу он всегда ходил в лодочных тапках и с расстёгнутым галстуком, который висел, как после эякуляции, на зажиме в виде позолоченной лодочки, и прямо любил, как он сам говорил, потрогать этих напыщенных командиров, люксовских выкормышей, за вымя. А тут-то уж такой повод, что сам Босх велел!
И тут я вспоминаю, что на улице-то ранняя весна совсем, а Вова-то мой прямо в тапочках и побежал, а там тебе и лужи, и сугробы, и лёд - ну прямо вот все бонусы заполярной весны на щербатом асфальте! Жалко стало мне Вову и дай, думаю, гляну я на него в перископ, авось ему от этого теплее и суше станет. Ну мало ли. Смотрю в перископ – а Вовы уже и не видно за штабом флотилии, добежал уже, значит, – может же, гад, когда захочет! От безделья, неопределённости и муторных ожиданий начинаю водить перископом туда-сюда и играть в морской бой в полном три-дэ. Вожу, вожу, и такое необычное чувство, знаете, когда вы мельком увидели какую-то настолько странную картину, что даже не придали ей значения в связи с её невозможностью и уже смотрите в другую сторону, а до мозга доходит, что вы только что увидели, и он такой вспышкой яркой эту картинку зажигает в голове. Вот оно самое. Смотрю внимательно. Ого!
НЭМС бежит в нашу сторону прямо в тапочках и с этим галстуком расстёгнутым, который на животе у него вихляется, как маленький чёрный флажок с оборочками. Брызги от него во все стороны, комья снега – вообще дороги не разбирает. И лицо красное такое, как … красный цвет вот прямо красное.
Я вот сейчас точно же ни в чём не виноват, начинаю я уговаривать сам себя. Точно не виноват, но всё равно – страшновато внутри-то.
Спускается. Дышит тяжело, что понятно – чай не мальчик уже.
- Где? – рычит на меня.
- Рабочие в корме уже.
- Нахуй мне эти рабочие! Лосьон где?
- А вот, одна коробка осталась, остальное унесли уже.
НЭМС начинает распихивать пузырьки с лосьонами по карманам. Два – в брюки и по два в каждый карман куртки, ещё два сжимает в руках.
- В корме, говоришь? Зови.
Сам становится у переборки в третий отсек, широко расставив ноги и держа в чуть разведённых руках бутылочки с лосьоном. И так их держит, что костяшки пальцев побелели – нормально он завёлся. Если бы сейчас из третьего во второй отсек ехал танк с фашистами, то из танка бы сильно завоняло, без вариантов, но работяги, видимо, уже успели по флакону накатить и идут во фривольном настроении и расслабленные.
- О, здоров, Егорыч! – кричит их старшой.
- Хуёрыч! – отвечает НЭМС и начинает метать флаконы в работяг. Сначала те, что в руках (судя по звуку – одним попал в тело, а другим промазал), а потом, выхватывая по очереди из карманов. Двумя руками, как ковбой, бьёт, при этом приговаривает:
- Егорыч. Да мой. Егорыч! Тебе! Сука! В рот! Не влезет. Я вас, блядей, научу Родину любить.
Из третьего начинает вкусно пахнуть свежестью, огурцами и спиртом. Вокруг всё железное, и флаконы разбиваются со смачными звонкими бэмсами, щедро поливая вокруг себя лосьоном. Работяги сначала опешили, но потом дали дёру в корму. Егорыч, держа на весу последний флакон, бежит за ними – хочет бить наверняка, так как в отсеке уже и так свежо, а рабочие всё ещё недостаточно покалечены. Те заскакивают в четвёртый и держат оттуда кремальеру, НЭМС безуспешно её дёргает и бежит обратно в центральный, я успеваю сделать вид, что я и не смотрел вовсе, но, когда он с лосьоном наперевес заскакивает, начинаю оправдываться, что я сразу хотел их выгнать и нет моей вины в том, что так произошло. НЭМС раздражённо отмахивается от меня, бормочет: "Так, переходим ко второму акту" и хватает переговорное устройство. Включив на нём кормовые отсеки, орёт:
- Десять! Минут! На одиннадцатой даю ЛОХ в корму! Не потравлю ЛОХом вас – дам ВВД в отсеки! Мне похуй! Меня в тюрьму не посадят – я двадцать лет на железе! Я уже психический мутант, а не человек! Десять! Минут! У вас!
В центральный поднимается командир – его привлекает шум и непонятные запахи, увидев НЭМСа, он начинает приветливо улыбаться:
- Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга!
- Ага. Ты. А ну-ка пошли к тебе в каютку отойдём, мил чеаек.
И так с флаконом и уходит. Каюта командира далеко, и, к сожалению, из неё ничего не слышно, но дрожь по переборкам доходит, да, НЭМС там орёт. Жирные, сочные яти, уи и ецы просачиваются через систему кондиционирования и гроздьями свисают с подволока – им явно тесно в командирской каютке. А в конце глухой «звяк» явно ставит точку в судьбе последнего флакона лосьона «Огуречный». Рабочие в это время спешным порядком выгружают коробки в люк третьего и явно собираются бежать с поля боя. От командира НЭМС приходит уже спокойный, как лев, съевший антилопу.
- Кто дежурный?
- Йа, – тоненько пищит из-за перископа наш молоденький минёр.
- Вызови мне машину из дивизии. Не буду же я в таком виде разгуливать по территории.
- Есть вызвать машину!
НЭМС садится в кресло и смотрит на меня:
- Чего я сюда в тапках-то прискакал, а?
- Не знаю, тащ капитан первого ранга, торопились, наверное.
- Эти-то ушли?
- Сбежали, побросав орудия своего труда. Только лосьон и забрали.
- Пиздец, да?
- Сам в шоке, тащ капитан первого ранга!
- Ладно. Если что – звони немедленно! Если утаишь, пойдёшь на поводу – порву, как Тузик грелку. Веришь?
- Ага.
- Не ага, а так точно! Ладно. Я пошёл. Надо валидолу. Или корвалолу. Или валокордину….
Так, бормоча название седативных препаратов, НЭМС уходит. Минут через несколько в центральный заглядывает командир, видя, что НЭМСа уже нет, смелеет и врывается в центральный, пылая гневом:
- Ты, сука, меня сдал?
- Никак нет, - говорю, - собирался, не скрою, но не успел даже ботинок надеть!
- Звонил? Минёр, он звонил?
- Никак нет!
Командир хватает трубку и звонит на коммутатор, там выясняет, что да – никто с борта не звонил; потом звонит в штаб, там выясняет у дежурного, что в штаб никто из его экипажа не приходил.
- Только ты! Больше некому! Но как, сука, как?
А у меня после слов «Только ты» всегда в голове Элвис петь начинает, даже не знаю, с чем связано, но вот триггер такой стоит там где-то. И командир ещё больше бесится от моего блаженного внешнего вида, не, ну а как? Элвис же красиво поёт – настоящее блаженство.
В центральный спускается Вова – всё произошло так быстро, что он только сейчас вернулся из штаба: обратно-то он не бежал, а крался, да потом ещё у работяг пока пару флаконов лосьона отобрал в качестве моральной компенсации.
- Так! – набрасывается на него командир. - Где был?
Вова хлопает синими глазами и включает белорусский акцент, вообще он обычно разговаривает без него, но в напряжённых ситуациях всегда включает – так он выглядит более беззащитным и вызывает к себе больше милосердия. По его собственному мнению.
- Таш командир. Ну хде я был у робе и тапках? Покурыть ходил. А што? Нельзя уже курыть?
У Вовы мокрые носки и штаны по колено, но командир в гневе этого не видит. Никогда не пытайтесь что-то выяснить в гневе, запомните. Сначала – валокордин, потом - расследование.
- Ладно, иди!
- Дык я и иду! – бубнит Вова спускаясь вниз. - Никого не трогаю, как на вахте через сутки - так войди в положение, Уладимир, а как покурыть сходить - так тут же и выебут тебя ещё!
Ну артист, говорю же вам! Командир ещё пометался по центральному некоторое время и, затаив на меня ещё больше злобы, ушёл. Через пару дней работяги вернулись с нормальным спиртом и провели ППР системы ВВД ко всеобщему удовольствию.
Так что и такие бывали командиры, правда, хочу заметить, что крайне редко, буквально в единичных экземплярах. Вот тогда мне первый раз и пришла в голову мысль, когда я сравнивал Сан Сеича и вот этого, другого, что, в принципе, была бы определённая польза в том, чтобы люди были в чём-то похожи друг на друга. Ладно, пусть не огульно все на всех, а хотя бы по профессиям, должностям и рангам – от этого некоторые вещи стали бы более правильными. Это фантастика, скажете вы? А кто нам может запретить фантазировать, позвольте вас спросить?
