А случалось ли с вами когда-нибудь такая ситуация, что вы думали, будто жутко куда-то опаздываете и безумно торопились: бежали, роняя волосы, орали на таксиста, подталкивали вагон метро, бросали нервы горстями в костёр своего сомнения, а потом, когда оказались в нужном месте, вышло, что час ещё в запасе и кофе тут не продают, удобных стульев нет и выйти наружу уже невозможно? И вот вы, как очарованный сайгак стоите у стеночки, топчетесь от одного конца помещения в другой и ровным счётом не понимаете чем себя занять на нескольких этих квадратных метрах: если было такое, то вы точно понимаете ощущения прикомандированного на чужую подводную лодку.

На выход в море, лодка должна быть укомплектована людьми полностью: непрерывная вахта и уход за матчастью, но понятно, что своих может и не хватать и надо где-то кого-то взять, чтоб дыры в этой нехватке заткнуть. Опять же понятно, что брать надо на аналогичном проекте и заранее, чтоб, типа, врос, но, по факту бывало, что хватали первых попавшихся, буквально, тех, кто не успел спрятаться: лодки-то в дивизии все одного проекта и чо ему врастать, он же не ноготь - разберётся!

А заняться-то ему в море, особо, и нечем, если он, например, техник-химик: это не он же сдаёт задачу, а экипаж ТК-20, а с него и спроса-то никакого, знай себе в КДП на вахте сиди, спи, да приёмы пищи не просыпай.

Но не только это обстоятельство послужило спусковым механизмом истории, к которой я вас так исподволь подвожу.  Ещё важной традицией у прикомандированных было покинуть борт чем скорее, тем лучше: трап с пирса не всегда подавать успевали, как они улетучивались и удивительно тут, лично для меня, было то, что оставалось решительно непонятным, а куда, собственно, им торопиться в городе Заозёрске?

А ещё жил на выходе в море этот самый техник-химик, по фамилии, допустим, Щеглов, в каюте с местными связистами, которые не от зависти, естественно, а от исключительно от скуки, решили над химиком немного подшутить, а то чо он!

Щеглов, как любой нормальный прикомандированный, активно ликвидировал дефицит сна, – ведь сегодня возвращение в родную базу, а там, кто его знает, как со сном: семья, друзья и телевизор могут ведь и не дать и, поэтому, надо что? Правильно – отоспаться впрок и пусть отоспаться впрок невозможно, но спится-то, при этом,  хорошо!

И вот спит себе Щеглов, сны просматривает, может быть даже и цветные, как вырывает его в реальность грохот цепей, шипение раций, топот, гвалт и это без всякого, заметьте, предупреждения!

Как же выглядит эта реальность в выпученных глазках Щеглова? Три мичмана-связиста в полном швартовном обмундировании, - штаны, валенки, ватники, жилеты, рукавицы, шапки, цепи пристяжные, рации, - топчутся в каюте, шумно обсуждают успешную швартовку, предстоящий вывод ГЭУ и у кого они будут после обмывать успешный поход и блестящую сдачу задачи.

– Ребята...а чего это...а? – не смог точнее сформулировать вопрос сонный ещё Щеглов.

– Мощный ты, Саня! – ответили ребята, – Мало того, что проигнорировал швартовку, сука, так ещё и проспал всё!

– А мы чего, того уже?

– И того и разэтого! Прикомандированные уже водку, небось, в эсэсе хлещут, а ты молодец, вишь, с нами решил до конца!

– Я? С вами? Ненене, мне пофиг, я прикомандированный! Сами тут это! А я – это!

Не совсем ещё проснувшись, но уже в предвкушении свободы, Щеглов покидал в сумку личные вещи, РБ,  переоделся в наружную военную форму: ботинки, брюки, китель, шинель и шапка и немедленно, пожав на прощание руки связистам, побежал на волю.

Ближайший к четвёртому люк на свободу в семнадцатом. Его почти никогда не открывают в базе, но вдруг и чего по кораблю бегать?

Щеглов заглянул во второй:

- Что люк? Задраен?

Минный матрос встрепенулся и чуть не упал с кресла:

– Конечно...а...что?

Нечего делать, как тратить время на ответ и Щеглов побежал в другую сторону.

Вахтенный четвёртого, тоже в швартовном обмундировании, помахал вслед. Вахтенный шестого, уже, видимо, успевший переодеться, спросил:

- А вы куда, тащ?

- А послужи с моё, салага, так будешь знать, что такое привилегии!

Вахтенный восьмого, трюмный мичман, очевидно от зависти, открыл было рот, но после, сообразив, видимо, про блатной статус прикомандированного, немедленно его закрыл.

В девятнадцатом вахтенный шебуршал в дизель-генераторной, а в восемнадцатом Щеглов заглянул в центральный – не то попрощаться, не то похвастаться.

– О, дусты бегут с корабля! – вроде как даже обрадовался командир, – Никто не знает, товарищи, к чему эта примета? Нарядный какой, будто военный! По какому поводу такой красивый?

– Домой я, тащ командир! Чо тут, без меня уже справитесь, а я же, чо, - прикомандированный!

– Домой? Не, ну, в принципе, раз прикомандированный, то да, нечего и возразить тебе! Ни пуха, как говорится, ни хрена в ухо!

– Спасибо!

Даже командиры подводных лодок знают, кто такие прикомандированные и какой с них спрос!

Нижняя крышка рубочного люка оказалась задраена.

Это было странно, хотя, в теории, допустим, возможно.

Но вот чтоб глубиномер показывал шестьдесят метров, при стоянке у пирса, это уж, извините, никакая теория объяснить не могла. Шестьдесят-то метров он показывал, как вы понимаете, не над уровнем моря, а как раз ровно наоборот.

  А тут и сонный морок окончательно выветрился и ну да: общесудовая вентиляция не работает, переборки межотсечные задраены и подводники ходят в ПДА: ну какой нормальный подводник будет носить противогаз в базе!

Цугцванг!

Всплыло откуда-то в голове у Щеглова это ёмкое слово и я его понимаю: минуты четыре прошло с момента начала попытки его поспешного бегства с корабля, который в подводном положении чухает в базу, а, значит, весь экипаж корабля уже в курсе и ждёт сейчас удобного момента, чтоб навтыкать стрел сарказма в беззащитную спину непутёвого мичмана.

Шахматист какой растерялся бы в такой ситуации, но мичман Щеглов был не шахматистом, а можно сказать, что вовсе даже и наоборот – химиком, поэтому терялся он недолго, а потом переоделся прямо под рубочным люком обратно в РБ, вещи свои спрятал где-то там за секретными щитами секретного оборудования и какими-то дикими нехожеными тропами пробрался обратно в каюту, не попавшись никому на глаза.

В каюте пили чай связисты и встретили Щеглова дружным хохотом: так, видимо, сильно обрадовались возвращению боевого товарища.

Щеглов хотел было попросить их никому не рассказывать, разругаться, пристыдить и поугрожать, но, понял, что действия эти абсолютно бесполезны, махнул рукой на неминуемые последствия и выдал только:

- Вот вы...гондоны ушастые! Чаю хоть налейте!

А чего это, возможно спросит въедливый читатель, писали вы про прикомандированных в начале рассказа, что, мол, это им заняться нечем, а у вас вон тут и связисты, похоже, не сильно пашут!

Ну. Возражу я вам на это: а чем, по вашему, так сильно могут быть заняты связисты в подводном положении?