Странно не то, что некоторые невероятные вещи многим кажутся очевидными, а то, что некоторые очевидные вещи многим кажутся невероятными.  Тонете в глубине этой мысли? Сейчас брошу вам спасательный круг.

    Один из наших замполитов был вот прямо классическим персонажем: приставляй его тушку к любому рассказу Покровского или любой народной байке – сольётся и отсвечивать не будет. С остальными мне везло, да, люди были порядочные, несмотря на то, что по должностным обязанностям положено им было быть сволочами, а вот этот…

    После развала страны он года три носил с собой конспекты пленумов ЦК КПСС  и формы донесений с корабля на корабль и бережно хранил в сейфе: всё ждал, пока Партия вернётся и призовёт обратно в свои ряды, а он тут как тут – во всей красе, с саквояжем и членскими взносами в конвертике. Но Партия, хоть по факту никуда и не ушла, а просто поменяла цвета и название, в ряды звать не спешила, а вместо этого приказала начинать проводить среди рядов полудиких без руководящей руки и при отсутствии идеологии корсаров воспитательную работу, для чего скинула вниз примерный перечень тем занятий по этой самой работе.

    «Примерный» в данном случае слово довольно условное и дань традициям русского языка, не более: никакой военный не станет прекращать думать об охране рубежей для того, чтоб начинать думать над чем-то другим (рубежи важнее), а просто перепечатает шапку, удалив это самое слово, с  перечнем чего угодно и отнесёт на подпись вышестоящему начальнику, а так как тот сделает то же самое, то всё у них чудесным способом совпадёт – профессионализм называется.

    Зам даже обрадовался сначала: можно же браться за работу! Скучно, знаете, - мало того, что взносы никто не сдаёт, несмотря на все увещевания, так ещё и нахуй уже начинают посылать без особого стеснения. Раньше-то как: любой боевой офицер считал своим долгом замполита презирать и смотреть на него сквозь пальцы (в основном сложенные в фигу), но только самые дерзкие, слухи о которых перерастали в легенды, манкировали политическим благонадёжием  открыто, напоказ.  Навсегда оставались они командирами групп и дорастали максимум до звания капитан-лейтенант, но зато после девяносто первого года обрели право говорить: «А я вам говорил!» А тут всем можно это делать – как замполиты тех времён это выдерживали? Ума не приложу.

      Утвердившись в своём праве указаниями из Центра, зам распечатал перечни тем, по которым командиры групп должны были воспитывать свои группы, и торжественно вызвал всех к себе в каюту. Ох и не знал он, что его коса воспитательной работы найдёт на камень управленца левого борта Борисыча, ох и не знал.

    Командиры групп, потолпившись на проходной палубе восьмого отсека, получили каждый по листку и дружно отнесли их в гальюн восьмого отсека (пять шагов от каюты замполита).  Замполит,  сколько  об него ни бился помощник со старпомом, так и не научился печатать на матричном принтере с двух сторон и экономить тем самым корабельную кассу, он гордо барствовал, оставляя вторую сторону листа чистой: поэтому первым делом перевернув лист (привычка из девяностых), командиры групп удовлетворённо хмыкнули: вот, мол, и от зама польза случилась.  Так бы листки эти и сослужили свою одностороннюю службу в военно-морском флоте, если бы Борисыч от скуки не перевернул один перед тем как хорошенько его размять.

- Ребята! – закричал Борисыч, врываясь в свою каюту (мы сидели в ней, дули в чай и ждали, когда Борисыч вернётся с места о раздумьях о Вечном и достанет плюшки из своей сумки). - Да это же просто праздник какой-то!

    И начал тыкать в нас буквами с листка.

- Э! – листок мы узнали. - А ну-ка, покаж с другой стороны!
- Да чистый, чистый, не очкуйте! Вы его читали? Что? Ну достаньте сами плюшки: видите, мне некогда!
- Да нет, чего нам его читать,  это же не Донцова - никакой интриги.
- Вова, а при чём тут Донцова?
- Да так… в голову больше никто не пришёл.
- А зря вот вы такие дуболомы! Пехота, блядь, вы после этого, а никакие и не моряки! Вот же, смотрите, тут же вот, чего только нет: и оптимизм с верой в светлое будущее, и чувство долга, долг с большой буквы, перед Родиной, и романтическая устремлённость, а? Каково вам, крысы трюмные? Романтическая, блядь, устремлённость!  Общественная активность, вот смотрите - общественная активность есть.  И этот опять, патриотизм!  Вот для чего, я вас спрашиваю, коллеги, мы свергали существующий строй, чтоб опять вот это вот всё на наши головы?
- А мы свергали?
- Ну не противились же!
- Ну это да…
- Ну. Долг с большой буквы опять! Патриотизм! Так. Дайте чаю хлебнуть.

Похлебали молча пару минут.
- А хотите, я его доебу? – неожиданно предложил Борисыч. - Вот этой вот его бумажкой, до полного изнеможения чувств!
- Борисыч, да тебе-то что,  у тебя же и группы-то нет!
- Ну и что! Я же командир группы? Командир группы! И откуда зам знает, что у меня её нет? Вот зуб даю, что не знает!

    И это было верно, тут никто спорить не стал бы: Борисыч был командиром группы дистанционного управления. А по штатному расписанию группы дистанционного управления только из командиров и состояли, но зам об этом даже и не догадывался, руководствуясь формальной логикой ( которая на флоте мало того что не всегда работает, так  иногда и вовсе сбегает с него с дико выпученными глазами), что если есть командир группы, то должна быть и группа, а иначе чего он тогда командир? Компенсирующих решёток и стержней аварийной защиты? Ага, пульта «Ураган» он ещё командир, вы скажите. На самом деле – да, но, по мнению зама – небывальщина.  Говорю же вам – полное отсутствие воображения и ширины мысли.

- Ну так что? – Борисыч всё ждал ответа, пока его плюшки таяли. - Доебать?
- Да чего нет-то, если да? Дело благородное!
- Учитесь тогда, салажата, у дяди майора!

    Борисыч, кстати, на моей памяти был последним солдатом, который получил звание на ступень выше положенного по должности: представляете, какой авторитетный чувак был?     Идём на цыпочках к каюте зама (Борисыч уверенно топает), ждём за дверьми.

- Шу шения, тащ капитан второго ранга! Да не, пусть приоткрыта будет, жарковато тут у вас, нет? Мне так да. Вопросик у меня к Вам, по делу.  
- По делу? Надо же! Конечно! Задавайте!
- Вот здесь вот у Вас, смотрите, я тут изучал перечень тем, надо же, знаете, подготовиться, личный состав - он же не то чтобы совсем, но мозг имеет, к нему с кондачка не подскочишь!
- Совершенно верный подход!
- Ну так. И вот не знаю, как вот к этой теме подступиться, вот, смотрите, пункт восемь: «Патриотизм».
- А… ну да, есть такая тема, а что тут непонятного?
- Ну я бы сказал, что вообще ничего. Что это вообще такое?
- Патриотизм?
- Ну.
- Ну как что такое патриотизм?
- Ну так. Что такое патриотизм?  Научите меня, серого, а я уж своих потом, так сказать, по самые помидоры.
- Ну как же Вы не знаете, что такое патриотизм?
- Ну вот такой пробел у себя нашёл и прошу Вас его залатать. Я же механик, что с меня взять?
- Странно даже такое слышать.
- Но тем не менее.
- Это же очевидно. Патриотизм – это любовь к Родине! Всё у Вас, а то мне в штаб пора по делам?  - мы за стенкой понимающе закатили глаза.
- Нет, подождите, штаб не волк – в лес не убежит. Я, понимаете, спасибо маме, конечно, что не родила минёром, но страдаю от своего прагматичного склада ума, да и вообще от того, что он у меня есть. Я  как сугубо примитивная душа сермяжного порядка привык, знаете, оперировать конкретными понятиями, а не вот этой вашей метафизикой или, прости меня, оспаде, философией.
- Позвольте, да где же здесь метафизика?
- Да везде. Вот мне была непонятна одна неопределённая величина, а Вы мне предложили вместо одной оперировать тремя неопределёнными величинами. И что же мне теперь делать?
- Какими такими тремя?
- Ну как же какими: патриотизм, любовь и Родина. Все три, я считаю, имеют довольно далёкое отношение к измеряемым величинам; а ладно ещё я, а матрос? Матросу-то я что скажу в его голубые от чистоты мозга глаза?
- Вы не знаете, что такое любовь и Родина?
- А Вы знаете? Ну вот что такое любовь?
- Ну как? Чувство, -  в этом месте зам сделал характерное движение двумя руками в районе бёдер.
- Э…?
- Ну, Вы понимаете.
- Нет, не совсем. Ну хорошо, хорошо, упростим задачу, мы же с Вами люди образованные, классиков почитываем…
- Не без этого…
- … и не только марксизма-ленинизма. И, допустим, мы понимаем, что такое любовь. Допустим.
- Уже хорошо, правда?
- Нет. Как по-вашему, любовь требует взаимности? По-моему, так да. Я объясню, погодите шинель надевать. Вот Вы мужчина видный, но даже теоретически, ну знаете, в молодости там или в ранней юности, пока прыщи ещё не прошли,  любили кого безответно? Ну наверняка же было, ну хоть в детском саду? И сколько, по вашему мнению, может длиться невзаимная любовь, если у человека всё в порядке с психикой?
- А при чём тут невзаимная любовь?
- Ну при этом вот нашем деле. Родина меня... - и Борисыч сделал характерное движение двумя руками в районе бёдер.  - А я её когда буду? - опять это движение. -  Я-то её люблю, вопросов нет, а вот она меня когда начнёт в ответ? Сколько ждать и рыдать по ночам в подушку?
- Как же это Вас Родина не любит?
- Вот и я не понимаю, как меня можно не любить, а у неё как-то получается!
- У кого у неё, Вы совсем меня запутали!
- У Родины, у кого же ещё! А вот мы, кстати, подошли и к этому определению. А Родина – это что такое?
- Ну как что,  страна наша!
- Чья ваша?
- Наша с Вами, вот Вы откуда родом?
- Из Запорожья. Но какая разница: место рождения о чём говорит?
- Ну как же, о том, кто Вы есть!
- А если щенок родится в конюшне, то он лошадь,  по-вашему выходит? Важно же, что он пёс, правильно?
- Верно! Видите, Вы и сами всё понимаете!
- Нет.
- Ну как же нет, если да. Вы же русский человек, и неважно, где Вы родились.
- Блядь, ну да. Отец у меня хохол, мама – бульбашка, так какой я, если не русский? А нет, погодите, мама-то у меня из Бобруйска, отчасти я, может быть даже и еврей, то есть, точно русский тогда выходит!

    Помолчали... Слышно было, как зам думает.

- Ну, в конце-концов! Вы же гражданин Российской федерации!
- Нет.
- Как нет?
- Никак нет. Возмутительный факт, правда? И присяга у меня Советскому Союзу, предвосхищая ваш следующий вопрос. Да что у Вас с глазами? У нас пол-экипажа таких. Мы вон даже с Овечкиным давеча в ЛДПР вступить пытались, чтоб с флота нас не выгнали, и то не удалось. Но это из-за Овечкина, я думаю,  невезучий он.     Помолчали... Было слышно, как зам паникует. - Александр Борисович! Мне сейчас в штаб срочно нужно, простите, но я вынужден прервать нашу беседу!
- Нет, давайте на паузу поставим, я Вас ждать буду. Вы  со штаба вернётесь, а я – тут как тут!

    В тот день зам из штаба так и не вернулся: завалили, видимо, работой. Ближе к закату (условному, конечно, а не к трём ночи) из штаба притопал командир.
- Позови-ка мне, Эдуард, этот ваш светоч мысли и пытливый ум маслопупой боевой части.
- Кого это, тащ командир? Так-то и я под описание подхожу.
- Поумничай, и ты пизды получишь.
- А, так Вам Борисыча позвать?
- Почему повязка дежурного грязная?
- Да я звоню же уже, тащ командир, звоню! Борисыч! Тебя командир в центральный! Срочно, Борисыч, беги прямо, дружище, а то меня с дежурства по кораблю сейчас снимут! - Борисыч. Сядь-ка вот сюда, дружок.  Как дела у тебя?
- Да как. Ну нормально, в общем.
- Жена?
- Ага.
- Сын?
- Вполне.
- Собака?
- Да.
- Так какого хуя?
- Какого хуя что?
- Вообще.
- Ай ну, потому что.
- Ну это понятно. Слушай, что хотел-то. Зама тут нашего в штабе встретил. Крайнего. Жаловаться на тебя изволили. Мол, издеваешься над ним.
- Я?
- Да не пучь глаза, херувим.Ты. По какой теме хоть праздник?
- Да по темам его занятий, что он командирам групп выдал на новый период обучения.
- А ты тут причём?
- Ну я же командир группы!
- Так группы-то у тебя нет.
- А зам откуда это знает?
- Справедливо. И что там в темах этих?
- Слушайте, да всё как и было, только слово КПСС вычеркнуто. Ну это ладно, прошу его объяснить мне, что такое патриотизм.
- А он?
- Про любовь к Родине мне втирает.
- К чьей Родине? К твоей или его?
- Ну так вот это я и пытаюсь выяснить!
- Про готовность живот свой положить на поле боя не пел тебе ещё?
- Нет, сбежал в штаб, видно, на консультацию.
- Ну ты это, держи меня в курсе событий, только смотри там, палку не перегни, а то сбежит и пришлют какого-нибудь долбоёба.
- В смысле? Ещё одного?
- Нет, в смысле, другого, непривычного. Всё, вольно, разойдись.

    На следующий день зама на корабле не было, и на следующий за следующим тоже не было, но Борисыча так просто было не взять. Человек, за плечами которого не одна автономка, умеет ждать.

- Товаааарищ капитан второго ранга! – раскинув руки, отлично симулировал радость Борисыч у каюты зама. - Заждался Вас уже, все глаза просмотрел в горизонт!
- Да? Надо же, а что – у Вас дело ко мне?
- Ну как же не дело, что Вы меня прямо равнодушием своим так раните! Мы же с Вами ещё беседу нашу не закончили на тему патриотизма.
- Припоминаю, как же! Ну мне сейчас некогда, давайте позже…
- Да я не помешаю, я с краюшку, - Борисыч нежно, но настойчиво просунулся за замом в каюту. - Я не задержу надолго, ну что Вы - опытный, так сказать, специалист по борьбе с личным составом - на такой пустяшный вопрос мне разъяснений не дадите?
- Нет, я-то могу!
- Ну так давайте, а то у меня тоже, знаете, дела есть: стержни с ураном сами себя спиртом не протрут!

    Борисыч стержни-то эти и не протирал ни разу:  для этого была группа спецтрюмных, а вся матчасть Борисыча состояла из журнала (за который, впрочем, отвечал командир дивизиона движения) и шариковой ручки.

- Хорошо, да, ладно, пусть – покончим с этим!
- Вы как будто меня на дуэль сейчас вызвали. Аж мурашки по шкуре.
- На чём мы там остановились?
- На том же, на чём и начали – что же такое этот самый ваш патриотизм?
- Ну это же просто, ну!
- Наверняка.
- Вы же классику читаете, да?
- Да, но давайте не будем, а то я, знаете, боюсь, что классики-то как раз категорически против этого вот самого патриотизма.
- Ну как же, а вот «Как закалялась сталь»?
- Нет, ну давайте уж про классику, раз начали, в мировом, так сказать, масштабе. Чехова, например.
- Да что Чехова – он же гуманист!
- Ну да… какой тут патриотизм при гуманизме? В жопу гуманизм! Давайте что-нибудь про войну, убийство и кровищу!
- Давайте. Что там у нас? Аааа, так, ну вот «Войну и мир» возьмём…
- Зачем?
- Ну там же как Родину защищать надо от врагов? Как Родина важнее всего, её интересы!
- Где? Там, помнится мне, что ямочка на подбородке французика помешала герою его зарубить в бою. Ямочка на подбородке, согласно Толстому, бьёт Родину в миг. Давайте, может, Булгакова?
- Да! Конечно! Давайте Булгакова!
- Что мы из него дадим?
- Ну вот что?
- Ну вот «Белую гвардию» давайте. Ну не морщитесь, я понимаю, но тем не менее.
- Хорошо, вот «Белую гвардию» Вы читали?
- А как же, а Вы?
- А что я?
- А Вы читали?
- Конечно!
- Странно тогда, что Вы согласились взять её для примера – там же, на поле боя Бог говорит, что для него все павшие равны и нет для него правых и виноватых…
- Слушайте, перестаньте надо мной издеваться! Вы всё прекрасно понимаете, бля! Патриотизм, бля, это труд упорный на благо, бля, Родины! Родина сказала, бля, вперёд, и мы – вперёде! Мы, нахуй, в землю зубами, окопы рыть, ногтями, бля, сука, в бой и все как один умрём за это! Мы, бля, надо – в поля, надо – на сенокос, надо -  руками кишки заправлять будем, надо угля – бросаем, бля, всё и даём угля! Надо, сука, голодать, так мы сухарь в зубы – и на врага!!! И чтоб ни пяди, на, родной земли, до последнего патрона! А потом, бля, в штыки! Ленточки в зубы, бля, и вперёд! Когтями в землю! Сука! Космос, сука? Даёшь, блядь! Океаны покорить – подать сюда океаны! Готовы, нахуй! Льды? Хули нам льды, бля! Мы же готовы! Мы же патриоты! Мы, если надо – терпим, бля! Зубы, бля, стиснем и сквозь метель, пурге назло, в снегу по горло, да хоть в говне, бля! Да мы, за наше Отечество! Всех! В труху! На благо трудового народа, бля! За Родину! Будьте готовы! А мы что? Мы, бля, всегда готовы – нам только направление показать, и мы там! Лишь бы не было войны! Берёзки чтоб наши в полях и стога сена, нахуй! Луга заливные! Кони, сука, скачут в рассвет пастись, а мы спиной ко всему этому – нам не до красот! Мы – на рубежах! Что бабы, наши, сука, дети! Дети! Бля,  что непонятного?
- А после вот всей этой прелести, которую вы вот сейчас описали, кто останется-то?
- Где?
- В Родине. Вот все патриоты сгинут в шахтах, в боях, хуй с ним, в космосе, а в Родине-то кто тогда останется? Приспособленцы и замполиты, получается? Да и какой у нас сейчас враг? Нет врага-то.
- Как нет, а Америка!
- Так друзья наши до гроба, презик наш так говорит.
- Сегодня – друзья, а завтра – нож в спину вставят!
- Кому?
- Нам!
- Нахуя?
- Да мне откуда знать!!! Александр Борисович! Да Вы надо мной издеваетесь ведь!
- Да отчего же издеваюсь? Я же просто понять хочу.
- Что? Что Вы хотите понять?
- Что такое патриотизм в нашем конкретном случае.
- АААааааааа!!!!

И зам, схватив в охапку шинель с шапкой, выбежал вон с корабля.

 Вечерело. А ночью с неожиданной проверкой нагрянул командир и прям с ходу накрыл нас с Борисычем курящими на мостике (запрещено в базе), с чашками кофе (разрешено) и после сауны (запрещено в базе после одного случая, когда в другой дивизии сауну спалили). Верхний вахтенный, сука, проспал. - Ага. Попались голубки!
- Здравия желаем, тащ командир! Так точно! Попались - нелепо отрицать!
- Ну всё, оторвусь сейчас на вас по полной!
- Так точно! А можно докурим хоть, а, тащ командир? Ну, чтоб так сказать, перед справедливой карой и не за две тяжки хоть!
- Ну докуривайте, ладно. Что тут у вас – кофе? У кого чашка чище? Дай хлебнуть. Борисыч, что там зам весь трясётся, когда про тебя рассказывает?
- Не могу знать, тащ командир! Считаю, что из-за своей низкой профессиональной пригодности!
- Умный ты сильно, да?
- Ну не то, чтоб прямо, но и не дурак же, согласитесь?
- А вот и проверим. Послезавтра собрание по поводу начала нового периода обучения – сделаешь офицерам доклад на тему патриотизма. И я заодно послушаю – мне тоже интересно. Ну, докурили? Пошли журналы проверять и вахту.

На собрании офицеров в белых рубашках было двое: зам и Борисыч, но Борисыч был красивше, потому что подстригся, надел новенькие погоны и даже причесал усы.  Заслушали доклады, доложили планы, взяли обязательства, торжественно пообещали, попрели ( в смысле, провели прения). - А теперь, - объявил командир, - заслушаем доклад Александра Борисыча на тему «Патриотизм», да на этом и закончим. Александр Борисыч, к барьеру!
- Товарищ командир! Товарищи офицеры! – начал Борисыч. - Позвольте мне в стихах?
- Просим! Просим! – захлопали все в ладоши.

    Борисыч откашлялся.  Достал из нагрудного кармана листок (тот самый – мелко исписанный с другой, ранее чистой, стороны) , долго его расправлял и покашливал, прочищая горло.

- Итак. Стихи.

Пронёс «беломорину» мимо рта,
Чуть не захлебнулся щами.
В сердце колотится хуета,
Спать не даёт ночами.

У доктора на пол средь бела дня
Вылил стакан «шила»,
Нет, не хуйня, совсем не хуйня,
Чую, меня накрыла!

И тут проскочила искра в мозгу,
Ёбнуло, как при взрыве:
Я, блядь, физически не могу
От Родины быть в отрыве!

Бандиты её на куски рвут,
И Президент-отморозок,
А мне и психически жопа тут
Вдали от родных берёзок,

А я, блядь, подводник-специалист,
Лучший во всём флоте!
Я взял карандаш и бумаги лист,
Чистый на обороте,

И написал на нём этот стих
Про Родину и про «шило»,
Про то, что без них я - слабак и псих.
И вроде как отпустило.

И похуй, что сижу без рубля,
А вместо жены -  работа,
Зато я, бля, офицер корабля
Российского, бля, флота,

Готовый уйти в боевой поход,
Российский подводный витязь,
Патологический патриот!
И всё. Пиздец. Отъебитесь.

- Капитан третьего ранга Голубенко доклад окончил!
- Вопросы будут к докладчику? – поинтересовался командир.
- Как Аллах по душе босиком походил! Какие тут вопросы, - сразу отрезал все вопросы механик.

    Так и осталось непонятным, усвоил ли замполит, что такое патриотизм, или нет: если встретите там, где среди берёз кони скачут в закат пастись, спросите, ладно?     А Борисыч умер уже – тромб. Сейчас там на небе читает, небось, и улыбается – вспоминает; и мы вот, Борисыч, видишь, вспоминаем. Светлая тебе память, дружище, и не скучай:  скоро (а с точки зрения Вечности вообще всё скоро) увидимся, - займи там нам места пока в Вальхалле поближе к блюду с мясом и кувшинам.