Часть III

«Здравствуй, мама! Не помню, когда писал тебе последнее письмо и, возможно, писал его давно (по твоим меркам), так что спешу исправиться и сообщить мои новости.

Прошу, не обижайся, если тебе кажется, что я к тебе несколько невнимателен: это не таки только хлопоты по быту и устройству на службу могли задержать это моё письмо, но никак не равнодушное отношение! Договорились? Вот и замечательно!

Сейчас здесь всё не так, как ты помнишь, и, возможно, ты удивишься, но у меня такое ощущение, что всё медленно, но уверенно разваливается. Что отнюдь не означает изменения моего отношения к выбранной профессии, а лишь констатация фактов.

Деньги, выданные мне по окончании училища, быстро закончились: плата за гостиницу съела их буквально за неделю. Ты не поверишь, но цены в здешней ночлежке (а назвать её иначе не поворачивается язык) чуть ли не выше, чем в нашем «Метрополе», и я уже жалею, что не взял тех, что вы предлагали, но теперь это не важно, не волнуйся, а дочитай это письмо до конца.

Экипажи боевых кораблей почти все в отпуске (что не удивительно — лето же), и нас распределили пока только по дивизиям и прикомандировали в экипажи отстоя, чтоб мы набирались ума-разума (по официальной версии), а на самом деле для того, чтоб было кому нести береговые наряды. Те моряки, которые служат пусть и в отстойных, но не так давно боевых экипажах — жуть, как эти наряды презирают.А нам, молодым лейтенантам, не привыкать — это те же караулы,с небольшой лишь спецификой. А, про гостиницу я же забыл тебе дорассказать. Но ты не обращай внимания — столько новостей, что я буду путаться в них! Значит, сначала про жильё.

Мои бывалые товарищи, которых я здесь приобрёл немало, рассказали, что квартиры нынче не выдают почти совсем: люди отсюда уезжают, но не выписываются, чтоб не терять северных пенсий. Поэтому по-ступить меня научили так: ищешь себе подходящую квартиру, в которой никто давно не живёт, выбиваешь дверь, врезаешь свой замоки заселяешься. Звучит дико, я понимаю, но мы с моей половинкой (она, кстати, прямо сейчас шлёт тебе привет) поступили именно так и живём отныне в двухкомнатной квартире, дверь в которую нам помогал ломать наш нынешний сосед, как оказалось потом, начальник штаба соседней дивизии, но кто бы мог подумать на него такое, когда он в трениках и футболке вынес нам лом?! А на службе завтра обещают выдать паёк, так что вопрос с деньгами, считай, что и снят совсем: кроме как на еду тратить их здесь всё равно не на что (но ты и сама должна это помнить).

Тут всё для меня удивительно, хоть я и готовился к этому заранее. Удивительно, например, что мне, лейтенанту, не надо отдавать честь ни капитанам третьего, ни даже первогорангов — от меня шарахались, как от чумного, когда я делал это вначале, а потом я понял, что здесь их тьма и отношение их к формальностям настолько условное (уж прости за тавтологию), что сколько ни слушай об этом от преподавателей, а всё одно — не поверишь! Мне удивителен полярный день, хоть я его и помню с детства, но потом проживание и учёба в Питере, очевидно, стёрли у меня из памяти ощущения и оставили только сухие факты, и теперь, хоть я и бодрюсь перед женой тем, что я (почти что) местный житель, но самому так удивительно, когда солнцев час ночи светит в твоё окно! Как мы спали-то тогда, не напомнишь? Шучу, я помню, что вначале вы клали меня спать за шкафом, а потом, в другой квартире, моё окно завешивалось си-ним матросским одеяломс чёрными полосками внизу (у нас в училище были такие же и это так удивительно, если подумать, что за столько десятилетий никто не удосужился поменять его цвет и материал, из которого его делают, и оно по-прежнему плохо греет, но хорошо впитывает пыль).

Меня удивляли (поначалу) простецкие отношения ко мне старших: ни мой диплом красного цвета, ни мои достижения в прежней (дофлотской) жизни не имеют для них совсем никакого значения. За мной наблюдают (хоть и не показывают этого явно) и составляют собственное мнение обо мне, основываясь только на своём личном опыте и ощущениях, и это удивительно, но я отлично вписываюсь и, пока, во всяком случае, чувствую здесь себя вполне на своём месте! Только вот над тем, как я называю эти места, все смеются: помнишь, тогда ещё, все говорили «Север» или «Севера» ты всегда говорила «Норд, норд и немного вест» — помнишь же? Название это, как оказалось, прицепилось и ко мне, и я сейчас так же говорю и всех это потешает. А откуда ты его взяла, название это, помнишь?

Здесь вообще все очень любят потешаться — жизнь однообразна, тяжела и от скуки можно было бы свихнуться, но люди же сами кузнецы своего сумасшествия, правильно? Вот и они тут развлекаются, как могут: над нами, молодыми лейтенантами (а именно так нас и зовут: не офицерами, а лейтенантами) особенно любят издеваться и, прямо удивительно, что не встречали нас здесь красной ковровой дорожкой, — так мы им оживляем жизнь! Но смеются не обидно и, мало того, тебе над ними смеяться тоже можно:я не сразу, но понял это и теперь (у меня же язык без костей, ты знаешь) почти уже приобрёл тут славу экипажного балагура, но в этом экипаже оставаться я не хочу.

Чувствую, не избежать нам разговора и об оплате и ты всё равно об этом спросишь (и я уже вижу, где я дал для этого повод, но переписывать набело не стану — столько уж накатал, что жуть,а не письмо выходит!), так что опишу, то, что здесь происходит сейчас. Денег вовремя не дают совсем и, бывает, что задерживают на месяц, а то и два, но отступать я не намерен, хотя лазейки для этого есть: ну не для этого же я выбирал эту профессию и этот путь вообще, ты же меня понимаешь?

Ходим тут в грибы, кстати, и я вспомнил этот азарт, когда в детстве мог один набрать целое ведро и это было немудрено от их количества в сопках. Так вот: в этом плане тут ничего не изменилось: грибов — море! Черники тоже, но оказалось, что кавк детстве мне было нудно её собирать, таки сейчас — никакого азарта!

Хочется в море. Пока только рассказами о нём я и питаюсь, а всё-таки интересно — как я смогу. Интересно, понимаешь? Даже дух захватывает, хотя я об этом никому не говорю — подумают ещё, что я служака какой, а мне это не важно: мне важно почувствовать, как папа мой себя чувствовал, понимаешь?Я именно поэтому прошусь на самую ходовую лодку в дивизии, на «Курск» и на самый боевой экипаж. Ну что я, зачем сюда приехал: штаны на базе просиживать? Ты же меня понимаешь, мама?

Как там мой братишка Славик? Передай ему от меня щелбан (только не сильный) и скажи, что я очень по нему скучаю, но дневник всё равно проверю, как приеду в отпуск! Пусть учится хорошо — дураки нигде не нужны, тут вы с папой были правы!

Как там папа Миша? Всё ворчит на то, что я отказался остаться на кафедре и уехал на флот? А сам-то помнит, как долго его с флота тянули на штабную работу? То-то же! А я — помню! Ему от меня тоже большой привет и, скажу сейчас,а то потом забуду или не придётся к слову, что, если бы не он и не папа Слава, то чёрт его знает, кем бы я стал в итоге и как бы с этим жил, а теперь я дышу полной грудью и прямо доволен! Сам удивляюсь иногда, но доволен и спасибо им обоим, что помогли мне выбрать этот именно путь, и я их не подведу! Откуда знаю? Да ниоткуда, но прямо уверен в этом!

Как бабушка? Поправилась ли она после операции? Передай ей от меня, что пусть не вздумает больше болеть, а то приеду и всыплю ей по первое число! Вот увидит!

А Петровича навещаете? Передайте ему ещё раз, пусть не выдумывает с этой своей коммуналкой и не сторожит её для меня — пусть продаёт и перебирается к вам: вместе-то веселее, правда? А то и вам мотаться и переживать за него и ему одному тяжело, — сколько там ему, за восемьдесят же уже? Вот же, ты посмотри, старик, а такой упрямый, как ребёнок!

Очень по вам скучаю, всех крепко обнимаю и целую (Славке — ещё щелбан), жду от вас писем и прошу не обижаться, что редко пишу: я, понимаете ли, родину тут защищаю, хоть пока и на берегу!

С любовью, ваш сын Егор».