К вечеру принялась телиться Зорька и на просмотр очередной серии «России молодой» к соседям я пошёл один.

— Может помочь чем? — для очистки совести спросил я бабушку.

Я тогда ещё не знал что такое совесть, но уже чувствовал, что индульгенцию лучше получать до, чем после.

— Не дай бох, — перекрестилась бабушка, — с тебя, жопорукого, лучшая помощь — в стороне постоять.
— Ну я пойду тогда, чего тут стоять?
— Ну дык иди, расскажешь хоть потом, что там было. Язык-то у тебя не руки. На зависть.

— Ой, бабуля, чо было! — бабушка сидела на телогрейке, постеленной на завалинке, и щурилась в сторону заката. В хлеву было тихо — значит, всё закончилось.

— Сядь-ка, — бабушка похлопала рядом.
— Там, короче! — затараторил я.
— Погоди. Тебе сколько у нас? Одиннадцать?
— Двенадцать уже почти!
— Тем более. Пора.
— Домой? В город?
— Губищи-то подбери, до конца августа ты у меня в ссылке. Пора становиться мужчиной, а то жениться скоро, а ты всё того...
— Да ну, ба, какой жениться, ты что! Ни в жисть!

Тут я, конечно, слукавил. Через двор от нас жила Леночка, — в такой же летней ссылке, как и я, — серые глазищи, чёрные кудри и звонкий смех: кто бы не захотел на ней жениться в одиннадцать лет? Вот и я хотел, хотя тогда ещё довольно смутно понимал, зачем это надо мне и за что, — как уже знаю сейчас, — Леночке. 

— А чо покраснел-то? — от бабушки сложно было что-то скрыть.
Помолчали.

— Я тут что подумала: языком ты чешешь споро, слов нет, но зря что ли Валька телевизор разноцветный себе покупала? Схожу-ка я к ней завтра утром повтор посмотрю, вот что.
— Цветной.
— Что?
— Телевизор!
— Голодный.
— Кто?
— Ты останешься, если старших исправлять не перестанешь.
— Попра... а, понял, да. Нет, не понял, а как ты завтра пойдёшь повтор смотреть, если твоя очередь коров пасти?
— Ну.
— Ну… и...?
— Ну и какой из двух вариантов пастухов нашего двора остаётся?
— Я?
— Вот в чём тебе не откажешь, так в смекалке!
— Так я же это... ни разу...
— Запомни, внучок, всё в жизни когда-то бывает первый раз. Представь, как тебе повезло: всего одиннадцать, а уже профессию пастуха освоишь!
— Так я адвокатом хочу быть.
— Пожарным же хотел?
— Перехотел уже...
— Ну и адвокатом, глядишь, перехочешь, кто его знает, как судьба повернётся, а пастухи стране нужны всегда! Добро пожаловать к нам, во взрослую жизнь!

С бабушкой, в теории, можно было и поспорить, но на практике, — а я давно уже это уяснил, — не имело никаких перспектив. 

С утра, позавтракав и в полной боевой готовности, я ждал наступления своей взрослой жизни. Не так я себе её представлял, чего уж тут, но, как говаривала бабушка, жизнь несправедлива и привыкать к этому лучше с самого раннего детства.
— А ты куда так вырядился? Сапоги обувай, куфайка вот тебе и обед.
— Дык лето же! Зачем мне сапоги и фуфайка?
— Блядь...
— Да понял, я понял!

Залез в сапоги (по колено), натянул фуфайку (когда-то чёрную, но теперь застиранную до свето-серой), подпоясался бабушкиным платком (с завёрнутым в него обедом) и гордо посмотрел на бабушку.

— Артист Юмашев, как есть! — одобрила бабушка, — Хустку мою не потеряй и пугу взять не забудь!

Деревенское стадо пасли парами дворов по очереди. С нашим в паре был соседский двор — деда Цыцки. Он уже вёл стадо с дальнего конца деревни и лихо ругался на коров.

Нет, это не совсем точно: он всё время лихо ругался, а повод, — коровы, погода, соседи, жена, дети, партия и правительство, колхоз, посев, жатва, рыбалка, куры и так далее, — был чистой формальностью.

— О! — переключился Цыцка с коров на баб, — Наконец-то с мужиком пойду на дело, а то бабы эти, что с них толку, одни ржавчины на нервных системах!
— Цыцка! Малого мне не пои там, смотри, а то я тебе! — строго крикнула бабушка от нашей калитки.
— Да у меня ноль пять всего с собой! С чего тут его поить, разве что ты добавишь!
— Да когда ты напьёшься уже, сотона!
— И не говори, Софья! — поддержала мою бабушку Цыцкина жена от своей калитки, — В три горла жрёт, а всё никак не нажрётся!

 Вообще, идти по деревне за стадом было примерно так, как сейчас читать комментарии, — у каждого своё мнение и каждый его обязательно должен высказать и чем громче, тем лучше.

— Дед Цыцка, а что нам... ну вообще, делать-то надо?
— Ну смотри: коров погонять, волков отгонять, дояркам юбки задирать! — загнул все три пальца на левой руке Цыцка, — наука, брат, не сложная, но абы кому и не доверят!

Ну в смысле, абы кому не доверят, если все, то есть абы кто, как есть, и пасут это стадо? А три пункта это всё, или просто у Цыцки пальцы на руке кончились? И зачем дояркам задирать юбки: там же у них ничего нет, я уже знаю, — Леночка один раз показывала?

— Чо, прямо волки?
— Ну.
— Что ну?
— Ну нет,- давненько их тут не видали, лет уж сорок, поди, но, как говорится, это не умоляет!

Цыцка знал много умных слов, но значения их понимал плохо и применял просто так, подбирая по звучанию. А вот волки пугали. Хотя, с высоты прожитых лет, я понимаю, что от доярок вреда может быть намного больше, чем от волков, хотя и пользы от них тоже больше, но к чему настолько глубокая философия в этой мелкой беллетристике?

Сам процесс моего входа во взрослую жизнь (по версии бабушки), оказался на удивление скучен и однообразен: пришли, полежали, перешли в другое место, полежали и там, пообедали (у меня в косынке нашёлся кусок хлеба, сало и огурец), подремали вместе с коровами и повторили всё с начала. Такое у меня сложилось впечатление, что коровы, в принципе всё знают и великолепно справились бы самостоятельно.

Скука, замечу, в деревенской жизни совсем не то, что в городской. В деревне скука — это данность, которая заполняет большинство времени, отведённого на жизнь, и привыкаешь к ней быстро и не то, что маешься, а в какой-то момент даже опасаешься веселья, которое может внезапно навалиться. Ладно ещё, если веселье — это кино в клуб привезли, но чаще же это пожар, драка на танцах, или хорьки кур пожрали.

— Устал? — встретила меня вечером бабушка.
— Да! — честно соврал я.
— Друганы твои забегали, — на рыбалку хотели с собой взять.
— Эх, жаль не получилось!
— Ну. Они же всю рыбу из реки выловят. Пошли ужинать.

 — Сало опять?!
— А чем тебе сало не еда? Ну хочешь, селянку тебе сварю?
— Ага! — и как я опять на это повёлся?
— Отсохнет нога! Ешь, если голодный, что есть, а нет, так иди так спать, с голоду не помрёшь небось. Но рот закрывай — встреча с песней по радио начинается!

Но что хорошо, думал я засыпая, что Цыцка научил меня пугой щёлкать тремя разными способами, среди которых был один секретный, и завтра я точно буду самым крутым пацаном на деревне и Леночка будет мной восхищаться, а, если повезёт, то может и весь день.

— Спишь?
— Не, ба, засыпаю.
— Чо подумала-то я: следующий раз на дойку тебя отправлю, сделаю из тебя полноценного члена общества!
— Ну баааа!
— Ладно, шучу, — рано тебе ещё за сиськи дёргать. Тем более, что у Леночки ещё и не выросли.
— Ну баааа!
— Да чего ты растарахтелся-то на ночь глядя, спать же мешаешь! Это ты, как барчук, бока тут себе отлёживаешь, да зрение книжками своими портишь, а мне в поле завтра!
— Так ты же сама начала!
— А не важно, кто здесь прав. Важно кто здесь лев, хоть и в виде бабушки!

А ведь ещё едва начался июль.