Сумерки прошли стремительно: только что я видел в окно грядки с луком, забор, за которым было картофельное поле и стенку туалета, а теперь только своё отражение, которое хмуро глядело на меня из глубины стекла. Где-то на дальнем конце деревни проорал петух.

И если вы, городские жители, думаете, что я сейчас  сочиняю, - ведь по вашему городскому мнению, петухи орут только по утрам, то вот вам мое чёткое колхозное нет! Вы-то, может, так и думаете, да вот только петухи об этом не знают и орут тогда, когда хотят, а не тогда, когда вы от них этого ожидаете. Берите, кстати, с них пример. Не то, чтобы орите всё время, но не стремитесь оправдать чьи-то ожидания от вас – вот я к чему.

Лампочка, вусмерть засиженная мухами, казалась ярче по ночам и создавала, наконец, тот самый уют, ради которого и покупались эти безумные сорок ватт энергии. Плиту сегодня не топили, - картошку с обеда погрели на электрической одноконфорочной, -  поэтому плита стояла холодной, уюта не добавляла,  но это ладно, - лирика, а вот откуда взялся трефовый король?!

- Бабушка, - решил я прямо так и спросить, - а откуда у тебя взялся трефовый король?
- Откуда. Оттуда! Из колоды, - откуда же ещё картам браться!

И соловьи по весне заливали не так вдохновенно, как моя бабушка за игрой в дурака. Из какой вот такой колоды? Карты в колоде не то, что по трещинам и заломам, а по запаху уже можно было различать и сдавали их рубашками вверх чисто по традиции, - так я себе думал, когда мог уже позволить себе думать дерзко, но ещё не осмеливался дерзко разговаривать.

- Так ведь его не было!
- Не было, не было, а потом раз – и появился! Давай, греби - козырей-то у тебя не осталось!
- Да, блиииин…э, погоди, а куда тут вообще король лёг! Не было же!
- Карте место! Взял – принял!
- Да, бааа! Это же не честно!
- Честно – это в шахматы, а в дурака так и надо, чтоб вас, дураков учить!

Скрипнула дверь. Кто-то оббивал ноги в сенях, а я сопел и строил планы мести.

- Да заходи уже, Люба!

В дверь и правда зашла жена деда Цыцки: как не знаю, но бабушка всегда угадывала по шагам, кто пришёл.

- Так, грязь хоть оттоптать, - Люба сняла галоши и присела к столу.
- Да чо её оттаптывать, - вон внучек сейчас продует окончательно и все полы мне перемоет!
- Какой счёт?
- Шестьдесят восемь на пятьдесят три! Летит, малой, как наш колхоз в коммунизм!
- Судя по счёту, - быстрее! – почему-то одобрительно посмотрела на меня Люба.
Видимо, это было хорошо, по мнению Любы, что колхоз прилетит к коммунизму не скоро. Но меня мало тогда занимал коммунизм вообще, а в данный момент, так и вовсе игра в дурака была важнее.
- Это потому, что ты мухлюешь! – не выдержал я.
- Заплачь ещё! Вот тебе, смотри, валет козырный, вот дама, а вот и две восьмёрочки на погоны! И не сопи так, не мешай нам с Любой разговаривать. Поди вон на двор, ноги помой, пока мы тут дела бабские обкудахтаем!

Хожу по двору и шоркаю ногами по мокрой траве: идеальный способ помыть ноги в деревне летом. Нет, можно, конечно, сходить до колодца, налить ледяной воды в тазик и тереть чёрные пятки хозяйственным мылом до посинения и пяток и мыла, но жирная и наглая деревенская грязь абсолютно проигнорирует все эти старания и всё равно останется в трещинках такой же чёрной, а на поверхности просто чуть посереет. Зато как она, грязь эта, залечивала мелкие раны и царапины,  - куда там йоду с зелёнкой!

 На улице тихо: в хлеву вздыхает корова, где-то лает собака, трещат сверчки и кто-то мычит на краю слуха, - не то телёнок, не то дед Цыцка опять напился и поёт, - но это всё равно тишина и не так спокойно от этого, как страшновато. Темно, - уличного освещения в нашей деревне отродясь не бывало, но темнота не пугает: это же просто ночь, а вот тишина настораживает, - вдруг она от того, что все люди вокруг неожиданно пропали и, хотя я тут уже не первое лето провожу, после города к тишине этой деревенской всё никак не привыкну.

Вышла Люба, прислушалась к мычанию, вздохнула и пошла в сторону звука, - видать да: точно не телёнок.

Ну что ж, надо идти как-то переламывать ход сражения: я же пятый класс кончил и образования у меня уже больше, чем у бабушки, так как я могу проиграть ей в эту, в общем, незатейливую и даже примитивную игру!

Карты уже были розданы. Бабушка делала вид, что внимательно изучает свои.

- Ба, ну как ты карты- то без меня раздала?
- А чо такова?
- Ну как…я же сдвинуть должен…
- Сама справилась!
- А ты…тасовала колоду?
- Ну.
- А я же не видел…
- Ты чо, бабке своей родной не веришь?!

Ну в смысле? Это что, не эта же родная бабка, а какая-то другая, может быть не настолько родная, десять минут назад рассказывала мне, что честно – это не про игру в дурака? Но приём с использованием в споре родственных связей я запомнил, хотя тогда и не знал ещё, что такое демагогия.
Беру свои карты: как в воду глядел, - у меня бубны одни, козырь пика, а ходит бабушка в трефу, потом в черву. К концу раунда у меня на руках (множественное число в прямом смысле этого слова – в одну руку не влезает уже) тридцать карт и угадайте, кто, неожиданно, выиграл и эту партию?

Бабушка хихикала и радостно потирала руки, а я сидел и злился на неё, ведь когда ты маленький, то тебе кажется, что всегда нужно выигрывать и тогда жизнь твоя проходит не впустую. Выиграть хотелось всё: все споры, все игры, все битвы. Даже с соседскими гусями.   

И только с возрастом, да и то не у всех,  приходит понимание того, что иногда для того, чтобы выиграть, нужно проиграть и главный гусь на деревне ты не потому, что всех победил, а потому, что у тебя есть мозги и ты ими пользуешься. Ну хоть иногда.

Восемьдесят на пятьдесят пять. Именно с таким, не самым, к слову, разгромным за всю историю наших с бабушкой сражений, я продул то сражение.

- Улетел, как дым в трубу, - подвела итог бабушка, - когда полы мыть будешь: сейчас, или завтра днём?
- Завтра днём, - буркнул я.
- Ну и дурак, как есть!
- Почему это?
- А потому, что ночью-то грязь на полу меньше видать! Учу тебя, учу, а всё мимо! Когда ты хитрость, хоть какую, в себе отрастишь?
-  Зачем?
- А как ты жить-то собираешься? Вот так вот, со счётом восемьдесят на пятьдесят пять и не в твою пользу?

Да откуда мне было знать в двенадцать лет, как я собираюсь жить?
 У меня и на завтра-то планы были не чёткие, а лето и вовсе было бесконечным и казалось, что тянется оно медленно и тягуче: в мареве жары над полем с пшеницей, в прохладе леса и синей глубине реки, в шорохе рогоза, плесканиях рыбы в затоках и в хрусте картофельной ботвы в челюстях колорадских жуков.

Какая жизнь – жизнь, это же про взрослых и вот где уже она, когда тебе всего двенадцать? Ведь тогда-то и начнётся самое интересное и весёлое, а не вот это вот всё бесполезное детство!

 Ну и дурак же я был, что так думал! Даже когда тебе всего двенадцать, то пятьдесят уже очень скоро.