- Папа, ну как ты уходишь? У нас же чай – гости собрались уже и ждут! Маленькая девочка стояла у столика и была чуть выше него ростом. Худенькая, и чуть бледнее, чем принято для детей её возраста, с тонкими ручками, строго сложенными на груди, она смотрела на отца васильковыми глазами, огромными и нескромно живыми.
- Принцесса моя, я совсем быстро обернусь! Ко мне прибыл курьер, и я обязан его немедленно встретить, его ждут другие люди, и я не в праве его задерживать даже ради чаепития.
- Но папа! Ты же король, ты имеешь право на всё!
- Милая моя, но не заставлять же людей ждать вестей! От этих вестей, может быть, зависит их жизнь, и сейчас они и не живут вовсе, а ждут, и каков я буду король, если заставлю их не жить дальше? Даже ради чаепития.
Папа подошёл к девочке (шикарная пурпурная мантия, подбитая светлым мехом, красиво стелилась за ним по полу), погладил по голове и поцеловал в макушку.
- Не сердись. Я быстро. Поддерживай пока светскую беседу, чтоб гости не скучали.
- Прошу прощения, - и он, коротко и с достоинством поклонившись гостям, стремительно вышел из комнаты, на последнем шагу привычным жестом подобрав мантию, чтобы не прищемить её дверью.
- Видите, - девочка обернулась к гостям, - он вечно занят, и терпеть это просто невозможно! Что толку быть дочерью короля, если не видеть своего отца днями? Впрочем, прошу прощения за свою несдержанность, на чём мы остановились, мистер Греск, не напомните?..
Слушая дородного хлыща во фраке и белом роскошном галстуке в пол уха, девочка подошла к окну.
Замок их не был таким уж огромным, какие приходилось видеть девочке в поездках по соседним землям, но времени обойти его и выйти к воротам уходило изрядно.
На дворе было пасмурно, впрочем, к этому она уже начала привыкать, – густой туман, пришедший однажды, поселился у них надолго и скрывал солнце, небо и любую перспективу дальше полусотни метров. Из-за этого тумана, девочка не видела, но помнила, что вокруг их замка есть шикарный сад из расходящихся лучами аллей, и одна аллея – дубовая, другая – липовая, третья- кленовая, а четвёртая усажена сплошь хвойными деревьями. В начале аллей стояли мраморные статуи, и раньше девочка не спрашивала, кто эти мужчины и женщины, а сейчас папа рассказал ей, что это давно мёртвые боги Аполлон, Деметра, Афина и Гефест. Вдоль аллей стояли красивые резные скамеечки, и узоры на них ни разу не повторялись; она помнила почти все, и, когда папа просил, с удовольствием их рисовала. Они давно уже не гуляли в саду – погоды стояли отвратительные, сырые и холодные, и ей, с её слабым здоровьем выходить из замка не позволял доктор. Да она и сама не хотела бы оказаться сейчас там – туман на вид был липким и двигался, как живой, то выбрасывая из себя серые щупальца, то втягивая их обратно, оставляя влажные капли на всём, до чего смог дотянуться. Бррррр. И как там поживают бедные скамеечки? Только мраморным богам и хорошо – они уже умерли.
Во дворе появился папа. Придерживая на голове корону (король обязан появляться на людях в ней), он обернулся и помахал рукой с уже надетой ослепительно белой перчаткой – знал, что дочка смотрит; девочка показала в ответ язык и засмеялась: ну и что, что принцессам нельзя показывать язык! Она же ещё совсем маленькая, да и к тому же их сейчас никто не видел: гонец, который ждал у самых ворот, был едва различим в тумане.
- Ну вот! – девочка повернулась к гостям, радостно улыбаясь, - осталось ждать совсем недолго и скоро мы сможем продолжить!
***
Мужчина средних лет, в короткой куртке, подбитой по воротнику изрядно полинявшим мехом, чёрных брюках и высоких рыжих ботинках, не глушил двигатель машины и ждал, сидя на капоте.
- Здравствуй! – начал он, не дождавшись, пока отец девочки дойдёт до него, - у меня хорошие новости, брат!
Он спрыгнул и сделал шаг навстречу, попытался улыбнуться, но вышло плохо. Мужчины коротко пожали руки.
- Давай отойдём за машину, - предложил отец девочки, - покурим, не хочу, чтобы она видела.
Похлопав по карманам потёртой коричневой куртки, он достал портсигар и протянул другу. Зажигалка долго не находилась и оказалась в джинсах; прикурил и жадно втянул дым – худые, небритые щёки, казалось, потрогали друг друга внутри. Молча постояли пару минут – откуда-то отчётливо несло гарью.
- Заберёшь там, на заднем сиденье, достал немного мяса, несколько яиц и крупы.
- Сколько я тебе должен?
- Да перестань, разберёмся.
- Сколько?
- Пять.
- Четыре вот у меня есть и мелочь ещё – возьми.
- Мне не нужно, оставь. Я подписал контракт, завтра уезжаю.
- Воевать? Ты в своём уме? Ради чего? Зачем?
- Дослушай, не заводись. Моё место в шахте, на него очередь, но я, как призывник, по льготе, отдам его тебе, и ты сможешь как-то прокормиться, хоть какое-то время. Ну не будет же это вечно продолжаться!.. Что про дочку говорят?
- Предлагают место в клинике. Говорят, что новые методы, можно попытаться, хотя гарантий нет.
- Попытаться что?
- Излечить, вернуть в нормальное состояние.
- Ей может стать хуже?
- Нет, состояние её стабильно и ухудшений не предвидится.
- И что ты?
- Отказался.
Он затянулся последний раз и щелчком отбросил окурок в сторону соседнего дома, вернее того, что от него осталось после попадания бомбы. Запустил руку в ёжик почти седых волос и посмотрел вокруг: поля, перепаханные танками, лес, который тлел гарью уже не первый месяц, и руины когда-то большого и красивого города, над которым теперь день и ночь кружился сонм воронья, с карканьем искавшего хоть что-нибудь, чего они ещё не успели склевать.
- Куда её возвращать? Сюда? Нет уж, точно нет, пока я жив. Спасибо за участие, я бы без тебя не знаю, как... Ты выживи, главное, понимаешь? Выживи. И прости, но мне сейчас некогда – меня ждут на чаепитие, а ты завтра зайди, ладно? Только помни – ты курьер!
