На первых курсах самым военным (и самым морским) предметом на штурманском факультете Высшего Военно-Морского училища была ТУЖК – теория устройства и живучести корабля.
Во-первых, лекции изобиловали морскими терминами – в отличие, скажем, от высшей математики. Это всегда очень нравилось мальчишкам и романтикам, а мы в то время были, естественно, и теми, и другими сразу.
Во-вторых, нас чуть ли не впервые в жизни признали не только вполне себе взрослыми, серьезными и даже несколько секретными людьми: нам выдали секретные тетради, прошитые и опечатанные, которые мы сдавали после каждого занятия. И ничего, что данные и характеристики всех кораблей, которые мы в эти тетради записывали, относились к еще довоенным проектам, о которых враги не только все знали, но даже давно забыли за ненадобностью. Само словосочетание «секретная тетрадь» вводило в трепет и наполняло гордостью.
А еще, сколько помню, нас все время шибко пугали. Больше всего преподаватели любили страшную историю в стиле Монтекки и Капулетти про утопленный в Неве секретный чемодан. Говорят, случилось это за пару лет до нашего поступления в систему – то есть в самом конце семидесятых. Поручиться за достоверность не могу – не нашел ни фактических доказательств, ни железобетонных свидетельств. Так что описываю «as is», то есть – как слышал.
Как обычно, виной всему была женщина. Двух пятикурсников угораздило влюбиться в одну и ту же питерскую красавицу. Дальше -сюжет, тысячу раз описанный корифеями мировой литературы – от Шекспира до Покровского. Девушка, как это и положено по законам жанра, выбирает одного.
Дальше у военно-морских писателей (романтики они все же, хоть и циники) наступает некая идиллия: никто никому гадостей не делает. Братья как-никак. Те, кто не верит, может прочесть об этом как у Покровского в «72 метрах», так и у Овечкина в «Норд, Норд и немного Вест».
В жизни все пошло по шекспировскому, то есть трагическому пути. Один из недоделанных Ромео спер у другого секретный чемодан. С теми самыми секретными сведениями, о которых я уже говорил. И выкинул его с моста в Неву.
Вот ведь что с нормальными вполне курсантами женщины делают. Ну, ладно бы спрятал где. Закопал, скажем, под деревом. Потом на следственном эксперименте показал бы место, выкопали бы. Глядишь, и утряслось бы все. Кому нужны лишние проблемы?
Так нет. Утопил. Лучше бы он подругу свою в набежавшую волну кинул, как Разин княжну. Геморроя было бы меньше.
Водолазы искали чемодан две недели. Остальные – на месяц больше. Не нашли.
Стали решать, что делать с двумя незадачливыми влюбленными. Сначала решили судить. Но выяснилось, что никаких реальных военных тайн в секретном чемодане не было.
Тут вроде бы и сказочке должен быть конец.
Но это – в мирной жизни. А у нас оба главных героя – люди военные. А потому не наказать их было нельзя.
Тот, кто спер секретный чемодан, был отчислен от училища за кражу. А потому как оценить размеры ущерба не смог никто, дела возбуждать не стали. Отчислили по решению… офицерского суда чести. Там все решали его однокурсники. То есть, если говорить юридическим языком, де-факто курсанты были приравнены к офицерам.
Тот, у кого чемодан сперли, был отчислен от училища за грубейшее нарушение режима секретности. И пусть ничего секретного в его чемодане не было, против правды не попрешь, ибо режим был действительно нарушен.
Короче, оба пятикурсника ушли служить на флот. Не лейтенантами – суровые нарушения не давали возможности присвоить им первичное офицерское звание. Но и не матросами – Советский Союз не мог себе позволить разбрасываться кадрами, в подготовку которых были вложены большие деньги.
Соломоново решение нашлось. Оба все же получили по две звездочки на погон. Только не поперек, а вдоль – и без просвета.
Понимая, что курсантов первого курса этим не напугать, им все равно, как на флот – лейтенантом или мичманом, тушкой или чучелом, начальство обязательно добавляло самую убийственную деталь. Девушка вышла замуж за третьего. За правильного лейтенанта, не имевшего нарушений режима секретности.
«Вот же сука,» - единогласно решали первокурсники. Но секретные тетради старались сдавать вовремя.
Популярности предмету добавляли так же регулярные киносеансы на занятиях. Потому как ничего не хочет на свете курсант первого курса больше, чем спать. Ну, может быть, еще есть. Где-то так в равной степени.
Поэтому как только выключался свет, засыпали даже самые большие романтики.
Но преподаватели были по-инквизиторски хитры. Через пять минут, когда в объятия Морфея уплывали даже самые стойкие, фильм останавливался и включался свет. И следовала команда «Встать!»
Кто-то умудрялся на автопилоте подняться – и стоял, старательно тараща глаза на капитана первого ранга с Золотой звездой Героя Советского Союза на груди.
Хуже было тем, кто встать не смог.
- Вы откуда родом, курсант? – раздавался не очень страшный и даже вполне дружелюбный вопрос.
- Из Москвы, - слышался негромкий, но гордый ответ.
Все. На этом заканчивался не только киносеанс, но и само занятие. В течение ближайшего получаса незадачливый курсант выслушивал много разного, причем ранее ему не известного, о себе, своих родителях (тут преподаватель еще сдерживался и говорил на литературном языке), а потом о москвичах в целом – тут уже преобладала военно-морская лексика.
Я помню этот крик:
- Москвич… Да на вашем месте должен был быть курсант из Калужской губернии (Напомню, это начало 80-х – и упоминание губерний вполне могло рассматриваться как антисоветчина. Вот только почему речь шла исключительно о Калуге – не знаю. Может, он сам оттуда был?). Он бы слушал, а не спал. И офицер бы из него получился дельный. В отличие от вас…
Не знаю, кому как – а мне в какой-то момент реально становилось стыдно. Думаю, объяснять не стоит, кто я – и кто он. Целый капитан первого ранга и Герой Советского Союза. Прошу понять меня правильно: я говорю без всякой иронии. Какая там ирония – и откуда ей было взяться, если мне реально было стыдно?
Я давал себе слово больше никогда не спать на ТУЖКе. Честное слово. И честно держал его. До следующего киносеанса.
Но были и такие занятия по теории устройства и живучести корабля, где спать не удавалось никак. От слова вообще. Это были практические занятия.
Именно так. Практические занятия по теории. Про устройство на них не говорили. Про живучесть, если честно, тоже не говорили. Почти.
Просто в училище, не помню уж точно, где, но где-то в подвалах, был смонтирован вырезанный из какого-то парохода кусок корпуса. С положенными реальному кораблю бортами, переборками и прочими магистралями. И время от времени нас загоняли туда бороться за живучесть.
Выглядело это приблизительно так. Мы сидим в отсеке. По громкой связи поступает команда: «Пробоина в районе…» Из этой самой пробоины начинает хлестать вода, а мы всеми силами заводим пластырь. Потом вода начинает идти из соседней пробоины. Потом – из трубопровода. В общем, сначала – море удовольствия, тем более, что вода тепленькая – и почувствовать себя героем совсем несложно.
Но со временем – надоедает. Потому как начинаешь понимать, что и тревога – учебная, и дырки в корпусе – ненастоящие. Только вода мокрая, зараза, да упоры, сука, тяжелые.
В тот раз нас конкретно достали. Мало того, что пары сдвоили, так даже и покурить не выпустили в перерыве. Беломорина, выкуренная в три затяжки, добавляет курсанту сил и энергии, хоть и вредит здоровью, если верить Минздраву. Но – не срослось.
Поэтому, когда стали поступать вводные об очередных пробоинах, взвод единогласно постановил:
- Да ну его на… Достали. Ну не утопят же нас тут.
Вода в отсек поступала все из новых «пробоин». Поднималась все выше. Взвод сидел на магистралях и воодушевленно пел «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Правда, некоторые, особо эрудированные, начинали сомневаться. Эти вспоминали текст другой песни под названием «Варяг», в которой были следующие слова: «Сами взорвали «Корейца», нами затоплен «Варяг»…
В общем, в какой-то момент все испугались затопления, но пощады, согласно текста, не желал никто.
Пощады и не было. После того, как нас извлекли (не из-под обломков, а из отсека), начались репрессии. В город пару месяцев не ходил никто. Из нарядов не вылезали. Но в глазах всего училища мы были героями. Правда, недолго.
На кафедре теории устройства и живучести корабля приняли эпохальное решение. После нашего демарша забортную (то есть невскую) воду, закачиваемую в пробоины на практических занятиях, перестали подогревать.
После этого количество желающих спеть в отсеке про то, что «Варяг» не сдается, резко уменьшилось. До нуля. Ибо, скажем, в марте вода в Неве холодная. И лучше быстрее заделать пробоину, чем петь. Теплее получается.
Не любили нас коллеги-курсанты долго. Наверное, месяца два. Их можно понять – в теплой воде заводить пластыри гораздо приятнее. Но все же…
Все же вечная традиция Морского корпуса (и училища имени Фрунзе, что на самом деле одно и то же) корпоративной солидарности гардемаринов и курсантов победила. Нас простили.
И что характерно: простили не только курсанты. После этого на практических занятиях по ТУЖК периодически звучало:
«Экипажу «Варяга» приготовиться к отработке задачи…»
Пустячок, конечно. Но – приятно.