На следующий день оба сделали вид, что ничего особенного ночью не произошло. А разве произошло? Ну, сказала Натали: «Спасибо». Поцеловала в щеку в качестве благодарности. Ерунда!
Впереди ждало еще одно испытание, и думать сейчас она могла только об этом. Ната вовсе не хотела покалечить Умницу или даже Понтия. Не то чтобы ей было его жалко, но как-то неприятно потом, наверное, будет вспоминать о хрусте костей. А тем более не хотелось причинить вред Ройлу…
Понтий тоже дураком не был. Дождавшись, пока они останутся в квартире одни, он выпроводил из кухни Умницу, сказав, что даже за этого дряхлого робота он платил деньги и испортить его раньше времени совсем не хочет. Потом достал из кармана очередную ампулу и вручил ее Роланду.
— Играй сегодня один, вояка. Я пас. Буду наблюдать с безопасного расстояния. Не против, цыпленыш? А то рук запасных у меня нет. А Роланду ногу, если что, приделаем назад.
Он хохотнул, думая, вероятно, что это остроумно.
— Я против, — не согласилась Натали, хотя вопрос был риторическим и ответ Понтия не интересовал. — Я вовсе не хочу покалечить Ройла.
— Ну, раз не хочешь — не калечь! — резонно ответил на это их самоназначенный предводитель.
В итоге Ната и Ройл остались один на один. Роланд, не теряя времени, видя, как решительность девушки тает, сломал ампулу.
— Ну, давай, принцессочка…
И в этот раз отчего-то ироническое «принцессочка» прозвучало нежно и мягко. Он откашлялся: сам не ожидал…
— А если я убью тебя? — Ната подняла на него глаза.
Роланд улыбнулся:
— Ну, меня не так легко убить, как тебе кажется!
И Ната проглотила поскорее эту горькую дрянь, зажмурилась, прислушиваясь к ощущениям. Открывать глаза было страшно — вдруг Ройл невольно чем-то ее спровоцирует? А она уже чувствовала приближение жара, и где-то в районе сердца вспыхивали и обжигали искры, звуки распались на отдельные дорожки, а в горле возникла странная жажда. И жутко было от того, что она знала, чем ее утолить…
Натали открыла глаза — Роланд стоял напротив. Бежать он точно не станет, не понимает, глупый, что она его одолеет в два счета. Ната сглотнула — горло было словно наждачная бумага.
— Ройл, — тихо и очень осторожно сказала она, изо всех стараясь сдерживать себя и не делать лишних движений. — Ты только не двигайся. Стой и слушай.
Он едва заметно кивнул.
— Роланд, ты мне кажешься сейчас… Извини... Я очень хочу тебя съесть. Сладкий, сладкий Ройл… Такой сладкий и вкусный…
Мозг затуманился… Ната протянула навстречу к нему руки, но тут же с заметным усилием опустила их, моргнула.
— Извини… Роланд. Я не знаю, как с этим бороться. Помоги мне, помоги…
В голосе прорывались умоляющие, отчаянные нотки. Сил бороться почти не было.
Она сделала шаг к нему навстречу, взяла за плечи. Хотела обмануть себя, что это жест заботы. Но нет, это были тиски, чтобы жертва не вырывалась, когда она вцепится в горло…
Огни и искры. Жажда и горечь. На его шее выступает и бьется жилка… Ну же, Роланд, беги, спасайся, пока еще можешь! И тут же осознание — не побежит… И если она не справится — никто не поможет.
Ната приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его пульсирующей вене. Пока еще губами…
— Беги, беги, Роланд…
Она чувствовала, как по щекам льются слезы. Но жар почти иссушил их. И слезами не загасить разрастающийся огонь…
— А если иначе? — спросил он тихо.
Хорошо, что Натали еще не потеряла способность осознавать речь.
— Что?
— Вчера… Понтий… Вспомни… — Он произносил слова аккуратно, давая ей возможность понять.
И Ната вспомнила о том, как вчера она так же страстно желала заглянуть Понтию в глаза. Ей мало было его тела, ей хотелось сожрать его душу. Роланд думает, что это лучший выход?
— Это тоже больно, — прошептала она. — Это тоже смертельно. Я выпью тебя до дна, Ройл. Кто остановит меня на этот раз?
— Только ты сама, — сказал он.
И ласково взял ее лицо в ладони, заставляя посмотреть в глаза, черные, словно ночное небо. Ната даже вздохнуть не успела, как провалилась в их бездонный колодец.
И как в прошлый раз, какое-то время плыла-падала-летела в кромешной тьме. А потом мимо проплыла первая робкая звездочка, пушистый клубок лучей. Ната протянула руку, но тут же одернула ее. «Не трогай!» — приказала она себе, помня, к чему в прошлый раз привели прикосновения.
Звездочек становилось больше, они заполнили собой пространство, и становилось все сложнее не притронуться к ним хотя бы случайно. К тому же Ната не понимала, как ей вернуться. Роланд вчера с силой оторвал ее от Понтия, а ему сейчас никто не поможет.
А еще Ната с ужасом ощущала, как растет ее жажда. Это была даже не физическая жажда — нечто более мощное. Бороться не было сил.
— Одно маленькое воспоминание, — прошептала она. — Вреда не будет…
Пушинка-звезда словно сама просилась в ладонь, удобно устроилась в ней, от лучей на секунду стало щекотно…
…Она провела рукой по голове, проверяя, тщательно ли сбриты волосы. Любой, даже маленький волосок, может нарушить проводимость, помешать слиянию и в конечном итоге послужить причиной поражения. Это был не учебный бой.
Впервые после выпуска из Академии.
Она… Роланд… Да, так удобнее было думать. Стать им, отдаться воспоминанию целиком…
Роланд протер ладонью зеркало в душевой кабине, где приводил себя в порядок. Мельком взглянул на отражение. Вид его белой, гладкой, словно шар, головы нисколько его не смущал. За годы обучения он и забыл, кажется, какого цвета его волосы. Должно быть, черные, как глаза. Да… Сестра ведь не зря называла его Угольком. Роланд улыбнулся, вспомнив Лессу.
Потом натянул на голову тонкий резиновый шлем, тщательно разгладил, стараясь, чтоб он как можно плотнее прилегал к коже. Покрытие вспыхнуло зелеными точками — проводниками. Чуть позже, когда он сядет в челнок, наденет циребрум, его нейросигналы будут поступать в мозг именно через эти точки. К паре глаз добавятся внешние окуляры, сознание расширится, и к пяти человеческим органам чувств присоединятся такие, например, как чувство скорости, возможность ощущать тепловые объекты на расстоянии многих километров и другие, о которых Роланд помнил смутно, едва только снимал циребрум.
Сигнал тревоги прозвучал внезапно. Хотя Ройл, конечно, знал, был предупрежден заранее о боевом вылете, но все равно оказался застигнут врасплох. Едва не поскользнулся на мокром полу, торопливо стал натягивать прорезиненный комбинезон на еще влажное тело. По технике безопасности он должен был как следует высохнуть под струей горячего воздуха, но времени на это не осталось.
Он вылетел из ячейки, едва не свалив с ног новобранца, ожидающего своей очереди. Пол под ногами ходил ходуном, Ройл сначала было подумал, что корабли противника пробили оборону, атаковав «Силу и Мощь», что его первый боевой вылет так и не состоится и он бесславно и бестолково погибнет на борту крейсера, так и не применив на практике ничего из того, что изучил в теории. Но секунду спустя понял: волнение подвело — голова закружилась, и поэтому он едва удержался на ногах. Стыдно. Хорошо еще, что никто не заметил.
Надкостный чип противно затрещал, выдавая прямо в мозг Ройла серию помех, сквозь которые прорывался далекий, смазанный голос. Роланд ненавидел этот чип — отключить его было невозможно, заглушить тоже. Сигнал чип ловил даже сквозь метровые слои обшивки из силениума.
— Пестрый батальон, код 2-4-2. Минутная готовность. Повторяю, минутная готовность.
2-4-2. Боевой вылет. Задание загружено в матричную память челнока, и едва Роланд наденет циребрум, он будет знать, что его ждет. Если не опоздает… Пятиминутное опоздание приравнивается к дезертирству.
Он выругался: пока сержант не слышит, можно, — и устремился к ангару по запрещенному, но куда более короткому пути. Через технические отсеки, где протиснуться могли только специальные роботы, мыши и худые новобранцы. По тросу в заброшенной лифтовой шахте, закрытой сразу после того, как крейсер сошел с доков верфи: она использовалась при строительстве, но теперь была не нужна. А потом по узким тоннелям — если бы знать, для чего они, — прямиком в ангар.
Не опоздал. Встал в строй именно в тот момент, когда сержант начал обход. В отряде Пестрых тридцать человек, как и положено. И отрядов таких, если Роланд ничего не путал, десять. К Пестрым обычно определяли новичков. Отправляли на опасные и зачастую совершенно ненужные задания, новобранцы гибли, исполняя чьи-то некомпетентные приказы. Их было жаль, но не так жаль, как тех, кто стал уже квалифицированным пилотом, налетавшим не один час. Если новичок продержался в отряде Пестрых больше трех месяцев, его отправляли к Желтым, Синим, Красным. В конце концов появлялась возможность дослужиться до Серебряных и Золотых.
Пока Ройл обдумывал вероятность того, насколько велики его шансы однажды оказаться в отряде Золотых, сержант дал последние указания, и пилоты — здесь на профессиональном сленге их называли «симбы», от «симбионта», — устремились к челнокам. Каждый к своему, к тому, в котором хранился ментальный отпечаток его разума. Через минуту они наденут шлем-церебрум и станут едины со своим кораблем, срастутся с ним.
Роланд совершил уже больше трех десятков учебных вылетов, но каждый раз будто заново переживал сращение. Сначала точно холодные щупальца заползали в голову. Мозг немел, глаза готовы были вылезти из орбит. Горло перехватывал спазм. Каждый раз Ройлу казалось, что он умирает. Немного легче переносить превращение помогал детский стишок. Тот самый, что часто любила повторять Лесса, прыгая через скакалку. Роланд немного переделал его, отчего веселое стихотворение звучало теперь довольно жутко, но ведь он никому его читать и не собирался. Зато простой ритм помогал расслабиться, и Ройл знал, что, когда он дойдет до десяти, все болезненные ощущения исчезнут.
Раз, два,
Королева жива,
Хоть отдельно от тела
Ее голова.
Руки стали травой,
Посмотри.
Три — четыре, четыре — три.
Ноги отправились потанцевать.
Их уже не догнать.
Пять и шесть,
Шесть и пять.
Стала ветром и светом,
Водой и травой,
Но осталась собой
И осталась живой.
Семь, восемь,
У нее мы спросим,
Девять, десять,
Все ответы взвесим.
Снегом станем, огнем станем,
Быть собой не перестанем.
А потом обнаруживаешь, что отрастил себе парочку новых конечностей, приобрел несколько пар новых глаз вдобавок к своим, так что можешь смотреть теперь не только вперед, но и вверх, вниз и назад. Дыхание твое расправляет полупрозрачный парус, радужно переливающийся в неоновом свете ангара, сердце твое стучит в унисон с двигателем, ток твоей крови един с током антифризной жидкости, наполняющей мельчайшую сеть трубочек, пронизывающих тело корабля, слово капилляры.
— Пестрый 1-4, готов? — прозвучал жесткий голос в надкостном чипе.
— Готов.
— Следуй за ведущим. Как понял? Следуй за Пестрым 0-1.
— Вас понял.
Челноки выстроились клином, один за другим вылетели из ангара. Роланд почувствовал, как вакуум и ледяной холод обволакивают его тело со всех сторон, но это не отвлекало его и не смущало. Его тело сделано из силениума, его руки — крылья. Он охотник, который вышел на поиск добычи. Его переполняла сила и осознание своей мощи.
Ната выпустила из рук пушинку-звезду, но поздно, та уже почернела и рассыпалась в пыль. Натали почувствовала мимолетное сожаление о разрушенном воспоминании Ройла, но буквально на секунду. И она все еще испытывала жажду. А еще ее все сильнее поглощал страх, что она не сможет вернуться, пока не выпьет Роланда до дна. До тех пор пока не погаснут все звездочки, которые так беспечно и доверчиво порхают вокруг. Пока темнота не станет безжизненной, бездушной и холодной…
Надо как-то бороться…
Она вовсе не хотела прикасаться к следующему клубочку света, он сам присел на ее плечо. Ната замерла, надеясь, что он еще может улететь. Подумалось некстати о том, как у нее могут быть здесь плечи, руки, ведь она лишь сознание, проникнувшее в душу Ройла.
…Раз, два,
Королева жива,
Хоть отдельно от тела
Ее голова…
Невольно всплыла считалочка. Оказывается, она хорошо ее запомнила…
Не додумала, потому что звездочка-воспоминание утянула ее за собой.
Роланд смотрел на экран монитора, где темноволосая девочка-подросток усердно морщила лоб, вглядываясь в экран планшета, — делала уроки. Она не знала, что за ней наблюдают. Не знала даже о том, что в ее комнате установлена камера.
— Вот она, моя дочь, — сказал стоящий за пределами зрения мужчина.
Роланд повернулся.
Ната, наблюдающая его глазами, мысленно вскрикнула. Отец… Это оказался ее отец. Хотя чему удивляться — разве она не знала, что Роланд был ее телохранителем? И та девочка в комнате — это она?
Сознание странным образом раздваивалось и дробилось. Хотелось выбраться отсюда, но ничего не получалось.
— Так ее мать погибла?
— Да…
Он смотрел на темноволосую девочку. Девочку, которая думала, что счастлива, но разве бывают так печально опущены кончики губ у счастливых людей? И этот смешной игрушечный зверь, что сидит рядом с ней, разве может заменить объятия матери? Хотя отец ее любит, судя по всему. Но почему во взгляде, обращенном на нее, к нежности примешивается грусть и даже некоторая тщательно скрываемая безнадежность?
— Я буду защищать ее. Можете полностью мне доверять.
Ната дернулась и вырвалась из воспоминания. Звездочка было взлетела, наполовину сгоревшая, мутная, но почти сразу погасла совсем, рассыпалась.
«Ох, Ройл… Прости…»
Что он чувствует сейчас? Ему страшно? Больно? Наверняка… И сколько он еще выдержит? Понтий едва в себя пришел после пары минут проникновения в сознание. Надо срочно найти выход. Но как?
«Раз, два, королева жива…» — настойчиво стучало в висках. Вот ведь прилипчивая считалочка, не отвязаться от нее.
А что если? Мысль была бредовая, странная, но других все равно не приходило: если Роланду считалочка помогала, вдруг поможет и ей? Да она ведь словно для нее придумана. Это Ната сейчас — ни рук, ни ног, ни головы, лишь огонь, раздирающий ее на части. Собраться, остаться собой, если это еще возможно.
— Раз, два, — начала она, не особо надеясь на чудо и все же надеясь…
А когда досчитала до десяти, оказалось, что она стоит в столовой, держит Роланда за плечи и смотрит ему в глаза. Но уже не проваливается в них и не провалится, если не захочет. Невероятное ощущение свободы и легкости захлестнуло ее. Она справилась! Вернулась! И даже, кажется, вполне способна подчинить своей воле эту неведомую силу.
Роланд моргнул несколько раз, приходя в себя.
— Живой? — спросила Ната. — Как ты?
— Все хорошо. Видишь, я говорил, что убить меня будет не так просто.
— Хвастун!
И, не контролируя себя, вдруг обняла крепко. Он, помедлив, тоже прижал ее тихонько к груди.
— Твоя считалочка… — невнятно произнесла Ната, уткнувшись Ройлу куда-то подмышку. — Это она мне помогла…
— Я надеялся на нее, — ответил Ройл, нисколько не удивившись. — Мне показалось: то, что происходит с «симбами» в момент слияния, и то, что чувствуешь ты, — отчасти похоже. Так я был прав?
— Да. — Ната все не поднимала головы, вдыхая запах Роланда, который для нее все еще пах сладко и желанно. Желанно в прямом смысле слова — от него хотелось откусить кусочек. Ой! И, чтобы отвлечься, заговорила быстро о другом, незначительном и глупом: — А я, кажется, знаю, почему ты себе такую гриву отрастил…
— Все-то ты обо мне знаешь, — произнес он тихо, но Ната ощущала улыбку в его словах, хоть и не видела ее. — И почему?
— Ну… Надоело быть лысым, наверное. Столько лет голова как шар. Ты был забавный… Уголек…
Натали почувствовала, что он вздохнул и замер, а потом спросил осторожно:
— Какое было воспоминание?
— Твой первый боевой вылет. Прости, надеюсь, ты не слишком дорожил им… И как, удалось дослужиться до Золотых?
— До Серебряных… Не важно… Теперь все это так далеко.
Они все еще стояли, обнявшись, и молчали, и Нате совсем не хотелось освобождаться из этих объятий. Какое-то время она была Роландом, смотрела на мир его глазами, думала, как он. Трудно теперь разорвать эту связь.
Объятия прервал вернувшийся Понтий, он встал у порога и потребовал, чтобы Ната приняла антидот.
— Я справляюсь, — ответила она нерешительно: появление этого человека пошатнуло ее уверенность в себе. Искры злости вновь начали прожигать грудь. Он бесил ее одним только своим голосом, своим видом, всем своим существованием. Пришлось согласиться, что антидот нужен. Но теперь Ната не сомневалась, что за три оставшихся дня научится полностью контролировать себя — первый шаг на пути к этому был сделан.