Дверь в моей каюте открылась, и сперва в нее вошла фраза:
- Валентиныч, если я сегодня кого-нибудь не выебу, то я все равно кого-нибудь выебу. Например, мичмана…
Последнее предложение мой кореш, собутыльник и ходячее ЧП корабля инженер кормового зенитно-ракетного комплекса и будущий «пульно-бздульный» комдив «Петра Великого» Андрей Борисович Писарев произнес, уже нависнув над моим столом. Я поморщился:
- Борисыч, не шути так, Христа ради. – Мое волнение имело полное на то основание. Но для его разъяснения придется отойти от канвы рассказа.
Началось все с того, что геройский замполит БЧ-5 капитан 3 ранга Белодед, который в начале истории парохода целый месяц был аж на два звания старше механика, исправно тащил все вахты в ПЭЖе, как на берегу, так и в море, и за три года спалил всего один котел, да и то вспомогательный, наконец-то поступил в академию. Или, как говорил старпом, в «акамедию». Поступал он туда, сколько помню, перманентно, и вот наконец его мечта сбылась. После чего его сдуло с корабля так быстро, что он не стал забирать в каюте вещи, а аттестаты чуть позже в слезном письме попросил выслать меня почтой.
На его место пришел лейтенант «с дерева» - свеженький выпускник Киевской «фабрики мягких игрушек» (опять-таки старпомовская терминология). Лейтенант был тощ, мелок, и мог ходить по кораблю без боязни набить шишки.
Вообще-то кадровики выполнили давнишнее пожелание командира прислать на корабль хоть кого-нибудь, на кого бы папа смог посмотреть сверху вниз. При его росте 156 сантиметров (на каблуках и в цилиндре) задачу кадровикам командир поставил практически невыполнимую. А еще у папы была «впуклая» грудь, отчего любая одежда даже самого маленького на флоте размера 44/1 висела на нем мешком из-под картошки. А в ателье папе ездить не любил, и, чтобы он перед всем военно-морским флотом не позорил меня, как ПКСа, мы со старпомом проводили целые войсковые операции по доставке папы к швеям. Где ему с большим боем шили куртки и кителя, которые вполне подошли бы детям в четвертом-пятом классах.
С самого начала старпом и замполит поставили мне задачу откормить папу. Опыт у меня уже был, дистрофиков из учебки мы откармливали исправно. Столь же исправно командир лопал за обедом специально зажаренные лично для него котлеты формата «уши спаниеля» (свисающие с двух сторон с большой тарелки). Еще я приучил его съедать каждый вечер под чаек полбуханки теплого хлеба, жирно и по-подводницки намазывая куски сливочным маслом и повидлом. Со временем эта процедура получила от папы название «Вечерний намаз». Но все было напрасно – корм был не в коня.
Когда лейтенант пришел представляться командиру по случаю назначения, папа аж присвистнул. Спрыгнул со своего кресла за столом, и даже обошел лейтенанта по кругу. Потом отпустил его, вернулся на свое место и высвистал по «Лиственнице» мою каюту.
- Максим Валентинович, ну, ты, надеюсь, понимаешь, что его-то откармливать придется? Потому что двух бухенвальдских крепышей на одном пароходе цивилизованная общественность не потерпит. – Я, в свою очередь, пообещал командиру, что займусь этим немедленно и прямо сейчас скормлю лейтенанту пару булок хлеба. Папа посоветовал мне уменьшить рвение, но удвоить лейтенанту порции, на том и порешили.
Дальше день плавно катился и докатился до вечернего чая. А вечерний чай, знаете ли, офицерам весьма дорог, поскольку позволяет хоть на какое-то время отрешиться от горячо любимого личного состава, за день выгрызшего мозг. Офицерская кают-компания на проекте 1155 и так достаточно спрятана от досужих глаз. А еще всех матросов с первого корабельного дня предупреждают, что они еще могут выйти без штанов на подъем флага, а вот выйти даже в штанах в тамбур офицерской кают-компании для них куда опаснее. Общение с личным составом из кают-компании происходит у офицеров через вестовых и рассыльного, да и то, если намечается что-то эстраординарное.
В этот раз ничего не намечалось, и механик решил поиграть в бильярд. Но шары подло скатывались к одному борту, и играть не давали. Обычно в такой ситуации офицеры ставили раком вестовых, чтобы те подкрутили струбцины на опорах стола, специально для этого и предназначенных. Но у механиков, как мы знаем, нет простых путей. Поэтому мех подошел к кренометру, секунд на десять воздел глаза к подволоку, что-то складывая и вычитая в уме, и позвонил в ПЭЖ:
- Перекачать с правого борта на левый двадцать семь тонн топлива! – рявкнул он в трубку.
Уточняющих вопросов из ПЭЖа традиционно не последовало. Когда шары замерли в центре стола, мех удовлетворенно хмыкнул, выслушал кучу заслуженных комплиментов от равных и младших по должности, и пригласил всех желающих, как говориться, скрестить кии. Желающих особо не находилось, потому что реальным конкурентом в бильярде у меха был только вышеупомянутый Андрей Борисович Писарев. Но эта скотина еще днем раскрутила меня на бутылку шила и две банки тушенки «Великая китайская стена», а значит, ему и без вечернего чая уже было хорошо.
Кто-то из задержавшихся офицеров отдался меху на заклание, но поиграть они толком не сумели. Едва треугольник был поднят, и куча разбита, как в дверях кают-компании возник молодой матрос из механических. Позади него шипел, как проколотая шина, рассыльный. Он уже держался за голову и воочию представлял, что сейчас сделают с этим нарушителем спокойствия. Офицеры, оставшиеся в кают-компании, тоже поднапряглись, но в присутствии главного матросова начальника забрасывать его гранатами не стали, ожидая, что мех сам разберется.
А мех был в приподнятом настроение, и как-то не хотел его портить сжиранием личного состава с говном и шнурками.
- Ну-с, мил человек, - сказал мех, обходя бильярдный стол и выбирая шар для удара. – И что же подвигло вас на столь демонстративное нарушение Корабельного устава?
На вечерний чай для кают-компаний пекари расстарались и напекли вкуснейших ватрушек. Поэтому механику нужно было время, чтобы вывести себя из состояния умиротворения и ввести в состояние зверства. Матрос в это время шмыгал носом, теребил бескозырку и явно был во взвинченном состоянии.
- Тащь ка… Меня тащ лейтенант выебать хотел…
- Чего-о-о? – протянул механик. – Кого лейтенант может выебать? Ему самому еще ебалку отрастить нужно.
- Тащ ка… Он меня по-настоящему выебать хотел…
- Да кто вас тут по-настоящему ебет? - разогревался механик. – Вот меня сегодня флагманский ЗЭМЧ так выебал, что я до сих пор разогнуться не могу. Вот это было по-настоящему, а вас, щеглов…
- Тащ ка… Он меня действительно выебать хотел. Даже брюки стащил…
- И тут все вместе с механиком начали доходить. Мех, отбросил кий, забрал матроса и ушел в свою каюту. В кают-компании воцарилась долгая тишина, которая через пару минут была прервана словом: «Охуеть!».
Дальше лейтенанта таскали к командиру, к замполиту, к старпому, и по обратному кругу. Что говорили у папы, покрыто мраком, у зама говорили тихо и за закрытыми дверями. А вот старпом бушевал при открытых дверях.
- Вашу мать, кого у нас на корабле только не было? Летчики были, «пиджаки» были, даже Гамсахурдия был (так старпом не к месту вспомнил матроса Харбедию, решившего перейти в грузинский флот прямо с балтийского рейда по якорь-цепи)! Поджигатели были (это относилось к матросу из БЧ-2, решившему отменить межфлотский переход и для этого запалившего резиновые коврики в артиллерийском погребе)! А вот пидоров еще не было! Ура, недостаток устранен!
Замполит срывался на фальцет:
- Как тебя в училище за четыре года не вычислили? – и ответ поверг в шок даже старпома.
- А нас в роте двое было…
- Васильич – снова старпом. – Теперь тебе придется жопу подставлять для удовлетворения растущих потребностей офицерского состава. Я матросов к нему не подпущу. И вообще его на корабль не пущу…
Что же касается меха, то он просто заперся в своей каюте с трехлитровой банкой шила, даже не стрельнув у меня закуски, и мимо его каюты все ходили на цыпочках. В общем, шухер был большой. Закончилось все уже глубоко за полночь, когда зам забрал лейтенанта с манатками и увел его в неизвестном направлении. Больше мы этого лейтенанта не видели, и даже о дальнейшей его судьбе спрашивать у приходящих к нам жрать кадровиков было не комильфо. С того события прошло дня три-четыре, и оно еще было у всех на устах. Поэтому, возвращаясь к началу рассказа, где ко мне в каюту ввалился незабвенный Андрей Борисович, мое волнение было вполне объяснимо, а мой ответ выглядел весьма логичным:
- Ага, ты пойди, еще заму скажи, что хочешь мичмана выебать – он оценит.
Но я видел, что у Борисыча «кукан дымится». Пару месяцев назад он получил по почте свидетельство о разводе с пожеланиями гореть в аду. А до этого старпом после очередного залета и очередного выковыривания Борисыча из комендатуры в стопятьсотый раз поклялся перед строем офицеров, что отныне Писарев сойдет с корабля только ногами вперед и в холодном виде. У меня с этим было полегче, но с Борисычем было комфортнее: на его фоне любые мои закидоны выглядели невинными шалостями.
И я стал разрабатывать стратегический план, о котором поведаю в следующей главе.
