И вновь нам улыбнулась удача, хотя Борисыч категорически с этим не согласен и по сей день. В «Рыбе», конечно, было глухо, как в танке, а вот «У Марины», которую простые смертные могли позволить себе только в день получки, нам сразу же удалось подснять двух вполне адекватных на первый взгляд женщин. Они явно были не против знакомства и наших ухаживаний, парочки сбились практически моментально. Дальше все было по плану: наблюдение за закатом и солнцем, заходящим в дымтрубу атомного крейсере «Фрунзе», прогулки при луне. Все роли были распределены и сыграны, все катилось к своему логическому крещендо.
Нас даже не волновали клеточные размеры моей малосемейки, в которой была всего одна 12-метровая комната. Потому что Борисыч вполне управлялся в 3-метровой кухонке, где нельзя было лечь, даже умерев. Для чего там стоял всегда чистый кухонный стол, а на подоконнике как бы случайно лежало толстое ватное одеяло, которому мой боевой товарищ нашел самое лучшее в мире применение.
Всё было настолько хорошо, что не могло быть правдой. И не было. Потому что подруга Писа, уже по дороге к дому, когда все было допито и доедено, а продолжение банкета было обещано дома, элегантно его продинамила, забежав «на две минуты к подруге». Через час ожидания мы поняли, что ждать больше нечего, к тому же выяснилось, что девчонки только днем познакомились. А вот «моей подруге» деваться было некуда, потому что она, по ее словам, была аж из Уссурийска, но категорически не рассказывала, каким макаром ее занесло за почти две сотни километров в забытый Богом Техас.
Я внутренне ликовал, хотя чувствовал перед Борисычем некоторую неловкость. Ко мне через неделю прилетала жена, и об этом знал весь корабль. И уже мои «обезьяны» полным ходом праздновали мой грядущий недельный отпуск, который автоматически превращался для них в неделю вольницы. И уже старпом успел меня отпеть на вечернем докладе: «Ой, и на кого ж ты нас, сиротинушек, оставляешь?». Именно эта неловкость не позволила мне возмутиться, когда Борисыч в своем стиле забрал у меня не только подругу, но и ключи от квартиры, шепнув на прощание: «Не ссы, через неделю оторвешься». И они ушли в ночь и в подъезд, а я остался в машине, сетуя о несовершенстве жизни.
Конечно, я собирался Борисычу мелочно и подло отомстить, не забрав его на следующее утро. Но утром он появился на корабле сам, сияющий, как надраенная матросская бляха, и прямо-таки удовлетворенный по самую плешь. Чуть позже выяснилось, что встретившийся ему на пути старпом и тот охренел от его внешнего вида, и даже сболтнул, что отпустил нас до среды, хотя на дворе было утро понедельника. Поэтому Пис, вместо того, чтобы извиниться и вернуть ключи от квартиры, забрал у меня ключи от машины и пропал до вечера. Как было установлено по спидометру и пустым канистрам в багажнике, этот сраный джентльмен таки отвез мою, то есть, теперь уже свою подругу в светлый город Уссурийск.
- У меня капает с конца, - вновь в мою каюту через раскрывающуюся дверь сперва влетела фраза, а уже потом зашел Борисыч. Сразу после подъема флага. Честно говоря, мне в тот момент уже было глубоко насрать, у кого, где и куда капает. На следующий день ко мне прилетала жена, и я уже мысленно был в позиции низкого старта, выбивая искры из палубы.
- У какого молодца ночью капает с конца? – автоматом процитировал я загадку моего детства, и вдруг остановился, пораженный, в полуснятой тужурке, которую после утренней церемонии всегда менял на куртку. – Борисыч, так ты, выходит, мой спаситель? Ты, который выпил у меня всю кровь, ты прикрыл меня своей могучей грудью?!!
- Ну, не совсем грудью, но ведь прикрыл. А ты меня тогда всякими словами нехорошими называл. Грозился с довольствия снять…
- Борисыч, искренне раскаиваюсь в сказанном, Борисыч, считай себя вечно и на довольствии, и на удовольствии, но это – пиздец!
Информация о том, что Писарев «намотал на винты» мгновенно облетела весь корабль. И, конечно же, на «вечернем закладе с предоставлением шуточных планов» у доктора потребовали интимных подробностей. Но доктор владел только технической информацией, остальной владел я, поэтому вечерний доклад прошел в веселой, непринужденной обстановке, изредка прерываемой общим хохотом.
Потом доктор сообщил, что в нашем, техасском, госпитале кожно-венерологического отделения то ли нет, то ли оно закрыто, и что Писарева надо вести во флотский госпиталь, во Владивосток.
- О-о-о, пэкас! Ты же завтра за жинкой едешь? Выедешь пораньше, сдашь сифилитика в госпиталь, только смотри, чтобы не убежал. И шила ему с собой не давай, понял? А то знаю я вас…
- Александр Викторович, не сифилитика, а гонорейщика, - подправил старпома доктор.
- То есть, у него еще все впереди?..
Выехали мы с Борисычем затемно. Домой заезжать не пришлось. Пару дней тому назад я уже забросил туда десант из трех человек, которые за световой день не только уничтожили все следы присутствия чужих людей и вылизали сверху донизу всю квартиру, но и набил холодильник и окрестности дальневосточными дефицитами и вообще едой, чтобы в последующую неделю не возвращаться за всякой фигней на пароход. Жена прилетала ближе к вечеру. Поэтому я успел не только сдать Борисыча с рук на руки. До сдачи мы успели с ним порыться в багажнике, найти там заблаговременно положенные две 5-литровые банки помидорно-огуречного ассорти, вылить содержимое в канаву, вымыть банки под уличной колонкой, и снова наполнить, но уже брендовым пивом. Не мог же я оставить своего спасителя вообще без средств к существованию?
Естественно, Пис госпитализировался не с пивом, а где-то через час появился в раскрытом окне уже во всем больничном и лихо свистнул мне, страдающему от жары в машине. Из окна был сброшен конец, заранее взятый у главного боцмана из расчета на шесть этажей и полтонны груза. К концу я привязал сумку, в которой были не только две вышеупомянутые банки, но еще пара банок с воблой, пара блоков курева и полтора десятка НАТОвских пайков. В те времена они поставлялись на тихоокеанские корабли по линии гуманитарной помощи, и были дивно хороши. То есть, Пис должен был сразу завоевать авторитет в палате, а я обещал ему поддержать этот авторитет еще через неделю, когда буду отправлять жену домой.
Самолет из Москвы задержался всего на час, что по тем временам задержкой не считалось. Ближе к ночи мы были дома, уснули сами понимаете, когда, а уже с утра меня поднял стук в дверь. Стучал мичман Афанасьев (кличка «Афанасий восемь-на-семь»), который по причине наличия мопеда считался нештатным рассыльным старпома по Техасу. Он-то меня и вызывал.
- Нахуя Писареву пиво дал? – огорошил меня старпом. – Я же тебя предупреждал!
- Вы предупреждали не давать шила, Александр Викторович. Я и не давал. А про пиво приказов не было. Да и как я мог спасителя не отблагодарить? А что случилось-то?
- У доктора узнай – он теперь в теме. Из того, что мне полчаса орал в трубку какой-то хрен, я понял только, что он – полковник медицинской службы. И еще: с корабля не пропадай. Сейчас вопрос решается, и если Писарева пинком под зад вышибут из госпиталя – поедешь за ним.
Дальше было долгое общение с доктором, который и рассказал в цветах и красках, как Пис не смог удержаться от привычной эскапады уже в первые сутки пребывания в госпитале. Нет, он не устроил посиделки с пивом и воблой всей палатой посреди бела дня. Просто вернувшись в очередной раз с туалетного перекура, он обнаружил на своем столе разнокалиберные баночки для сдачи анализов. Одна баночка, стеклянная, из-под майонеза, его всерьез заинтересовала. К ней была прилеплена полоска лейкопластыря, на котором ручкой была написана его фамилия, а под ней – словосочетание «Анализ мочи». Пис покрутил банку в руках, хмыкнул и полез под кровать, где у него была заныкана моя сумка. Достав из сумки одну из двух пятилитровых банок с пивом, он аккуратно оторвал лейкопластырь от майонезной баночки, перелепил его на банку с пивом, снял с нее жестяную крышку и понес на медицинский пост.
Банку он взгромоздил на стойку перед дежурной медсестрой лейкопластырем к ней. Убедившись, что она прочитала текст, Пис максимально дружелюбно поинтересовался:
- Столько хватит?
- Что вы?! Конечно, много, - ответила вежливая медсестра.
- Понял, - сказал Пис, и начал пить прямо из банки.
Дальше были, как и в финалах всех эскапад Борисыча, крики, женские истерики. На этот раз они усугубились звонками начальнику отделения и госпиталя: «Больной пьет мочу!», и, возможно, даже паникой на глобусе. Но сам я этого не видел.
Правда, к обеду все устаканилось. Пис рассказал о разводе, медицинские начальники прониклись, и мне не нужно было еше раз кататься во Владивосток. Более того, последующая неделя моего отпуска прошла весьма спокойно, хотя Пис в госпитале, конечно же, привычно чудил. Кое-что он потом рассказал сам, когда я забирал его, а кое-что мы, на корабле, узнали гораздо позже. Уже из легенд, которые доносили до нас попадавшие туда мичмана.
Сам Пис признавался, что сразу не ужился с начальником отделения (еще бы!), и они во время всего пребывания Писа гадили друг другу по мелочи с переменным успехом. Уже ближе к выписке начальник отделения в назидание назначил Борисычу какую-то лекарственную клизму (лично я назначил бы скипидарную с патефонными иголками). Пис воспринял назначение стоически, но прибыл на экзекуцию, предварительно набрав в рот побольше воды. Фамилию у него тому времени уже не спрашивали, поскольку в отделении его знали все. Но когда медсестра, следуя негласным указаниям своего шефа, надавила на грушу посильнее, Пис пустил метровый фонтанчик изо рта, и враг, то есть, медсестра, был окончательно повержен.
Скажу честно: без Писа на корабле было скучно. Без его комментариев в кают-компании, без регулярных эскапад, без вечерних преферансов и шиш-бешей в моей каюте. И когда он наконец вернулся, мы как-то сразу все подобрались, и продолжили служить с еще большим интересом.
Вы спросите, почему его не сожрали, а потом еще наоборот, повысили в должности? Потому что Тихоокеанский флот. Потому что 90-е годы, когда офицеры увольнялись пачками и штабелями, и на кораблях просто некому было служить, а кораблей еще было много. Но самое главное заключается в том, что за все семь лет службы Андрея Борисовича на «Пантелееве» и туеву хучу всевозможных стрельб, включая с главкомом на борту, кормовая зенитно-ракетная батарея, где Пис был инженером, не только поразила все цели, но и не затратила на это ни одной лишней государевой ракеты. За все семь лет. Да и на «Петрухе» потом, как рассказывали, своими пульно-бздульными «Кортиками» он разбирался с целями не менее роскошно.
Вот и думайте сами, что для флота лучше: победитель-распиздяй или безрукий отличник?
