Часть IV. Тяжёлые ботинки, пустые времена.
Отвлекусь от нестройного повествования на правах интермедии. Увлекусь бытом.
Жил я в хостеле на Лиговском, в двух минутах от Площади Восстания, откуда выходила беспокойная аорта Невского проспекта.
Петербург как-то сразу ворует тебя, приходит по ночам и утаскивает на свои улицы, полные странностей и нереалистичных происшествий. В центре нет ни одной улицы, на которой не бродило бы призраков моих воспоминаний. Колодцы звенят эхом песен и криков, крыши вторят им.
Завтра открывалась запись на морские курсы. Всё, кроме моего разбитого лица, было готово, однако я решил разнервничаться и помучиться бессонницей.
Соседи-бездельники на кухне тихонечко пели под гитару «Нева, великолепный вид…», а меня через окно, незаметно для остальных, позвала ночь, прогуляться. Таким предложениям нельзя отказывать.
Я гулял по ночному Петербургу, он уводил меня в мир подземных ходов, коридоров, зеркал, тупиков, поворотов, мостов…
Ну кто из нас не шатался во мгле, среди тёмных аллей, пытаясь найти себя, задавая вопросы антрацитовым углам переулков, так надеясь на ответы. Потерянные…
Ответов конечно нет. Есть надежда, что они придут когда-нибудь с сединой и мудростью. Но вот седина уже есть, а сокровенный смысл не дошёл. Наивно полагать, что дойдёт. Так что приходится его выдумывать…
Среди ночи конечно же нужно поесть, желательно чего-то смертельно вредного. Иначе ночь прошла впустую. Как можно загонять себя чёрными мыслями без жирной пищи? Решительно невозможно. Необходимо срочно вломиться в шаверму и взять самую большую – на тарелке, любовно приготовленную сонным улыбчивым киргизом – Маратом.
Шаверма из курицы – слабость петербуржца. Когда-нибудь я, будучи старым и глубоко семейным человеком, раз в месяц, естественно в счастливый зарплатный день, буду с детским восторгом забегать на Лиговский и подло изменять семейной кухне с шавермой. Стану толстым, счастливым знатоком проблем ЖКТ.
Марат – самый солнечный профессиональный шавермейстер. Он всегда интересуется делами своих клиентов и даёт поучительные советы. В этот раз, хитро прищуриваясь, он пошутил по поводу моего разбитого лица, спросил, всё ли в порядке. Конечно, в порядке. Он не поверил и сакраментально выдал:
– Ты только не пей. Стойкие парни часто спиваются, когда разочаровываются в жизни.
Что-то разглядел этот хитрец. Но лучше б он посоветовал не разочаровываться в жизни. Это гораздо сложнее, чем не пить.
Сытый и распухший я выпал из заведения в ночь. Половина второго.
Стоит немного рассказать о хостеле. Это было уникальное место, достойное романа. Здесь, как в общежитии, в комнатах по четверо или по восемь человек проживали приведённые самыми невообразимыми путями покорители жизни. Такой сборной я не встречал более нигде. От уличных музыкантов и камерных актёров до ночных вышибал и официантов. От администраторов вегетарианского кафе до валютных проституток. Самые невообразимые компании жили здесь месяцами, кушали на одной кухне, делили проблемы и радости. Можно было бы написать обо всех и получить полный срез современного общества.
Я проживал в комнате на четверых. Поначалу её делили со мной крепкий кавказский парень Тигран и его лучший друг – сенегалец Мбайе. Они везде держались вместе, называли друг друга «брат», постоянно смеялись и были живой иллюстрацией дружбы народов. Бывший каратека Тигран работал вышибалой в клубе, а Мбайе учился где-то на международном факультете, но был выгнан из учебного общежития за пьянку. Он был высок, крепок и неуловимо похож на актёра Омара Си. Девчонки, проживающие в соседних комнатах, пускали на него любопытные взгляды, а он забавно смущался. Отечественная девушка может засмущать кого угодно. А потом друзья поссорились. Не знаю точно из-за чего, быть может, из-за девочки Лены, которую впоследствии обозвали Троянской, а может просто вскипела горячая кровь. Вспыльчивый Тигран обозвал Мбаю «чёрным», после чего у них состоялась схватка по правилам древнегреческого панкратиона, прямо в коридоре нашего уютного жилища. Не дожидаясь выявления чемпиона Лиговского проспекта, администраторы выселили бойцов. А когда я вернулся с работы, со мной уже жили флегматичный программист Алёша и весёлый музыкант Динар.
Четвёртым с нами жил Ромаха. Как-то он поругался с родителями по поводу разбросанных вещей и полного отсутствия ответственности в плане мытья посуды и управления пылесосом. Через это у парня резко обострилась тяга к полнейшей самостоятельности, и он переехал разбрасывать вещи и не мыть посуду в хостел. Но не спешите с выводами. Рома работал в скорой помощи почти без выходных и праздников, испытывал колоссальную нагрузку, спал, периодически вскрикивая, ел только разогретые в микроволновке крабовые палочки и походил на простывшего вампира.
Мы разделяли несколько циничный, определённо хмурый взгляд на жизнь, и окружающие казались нам наивными да простыми.
Непостижимо, однако спать не захотелось даже после еды, поэтому я позвонил Ромахе – разведать, где он и нет ли вокруг чего-нибудь интересного. Он торчал на крыше и сообщил, что пьёт винище. Договорились встретиться.
Крыши Питера – это, конечно, банально. Для тех, кто там не бывал. Ценители же знают, что Санкт-Петербург существует исключительно для того, чтобы смотреть на него с крыш. Ну и с каналов чуть-чуть. Серьёзно, с верхних и водных ракурсов он другой. Как раз такой, каким должен быть.
Для тех, кто не был, расскажу по секрету – недалеко от станций «Маяковская» и «Площади Восстания» есть вечно открытая крыша. Бодро шагаете на улицу Пушкина и ищете дом 7. Там те самые брендовые дворы-колодцы, но металлическая лагерная решётка, заменяющая двери в них, открыта. Скользите во двор и юрко заскакивайте в первую парадную справа. Тихонечко поднимайтесь на пятый этаж, не нервируя жильцов громкой болтовнёй и вскриками восторга. Там будет опять же металлическая решётка сурового вида, но она опять же не заперта. Забирайтесь на тёмный чердак, там увидите окно – ваш выход в него. Вот вы и на крыше. Осторожно, там скат, антенны и провода. Гремя шагами по металлу, перемахнув пару препятствий, можно будет узреть Невский и «Шайбу» с высоты. Обелиск со звездой и гордая надпись «Город-герой Ленинград» посмотрят на вас в ответ. А ещё там, на кирпиче, есть моё послание, нацарапанное ключом: «Надеюсь верую вовеки не придет ко мне позорное благоразумие».
К двум ночи я и сам залез на эту крышу и обнаружил там свесившегося Ромаху, влившего в себя два литра полусладкого.
Посмотрел на него со вселенской тоской. В голове у парня велась яростная война – между юношескими представлениями о мире и неприятием своего положения в нём. Всё нутро молодого человека сопротивлялось тому, что ему предстоит стать не кем-то значимым, а просто «ещё одним». На свою сторону он привлекал алкоголь, но это предательский союзник. Кажется, данный процесс называется «взрослением».
А сверху на всё это смотрела безразличная луна, холодное волчье солнце. Как-то одна девочка, безумной красоты, уверенно сказала мне, что луна пахнет карамелью. Поводов усомниться в этом я не нашёл. Тяжело находить поводы, когда ты тонешь в чьей-то красоте.
Ромка обнаружил моё присутствие, отлип от края крыши, продемонстрировал мне третий, ещё не вскрытый штоф, и принялся мрачно жаловаться на судьбу.
Я присел рядом, забрал вино и прикинулся любителем послушать нытьё, надеясь, что он быстро устанет. По рассказу выходило, что у парня всё не так. Родители вовремя не разглядели в нём музыкальный и спортивный талант, от чего он в муках провёл детство за компьютерными играми, а мог бы стать великим артистом или спортсменом, на худой конец репером. Друзья все подло не посодействовали его карьерным продвижениям. Никто не присоветовал способ разбогатеть. Силком заставили учиться на медика. И вот он без выходных теперь страдает на невыносимой работе. И изменить-то ничего не может. И никто не понимает вдобавок.
Ромка встал, продолжая рассказывать, активно жестикулируя, подошёл к краю.
Спокойно наблюдаю, не двигаясь. Иногда людям очень хочется внимания. Ведь их проблемы всегда самые серьёзные, сложные и никем не понятые. Думаю, это тщеславие.
– И вот, что теперь? А? Я не хочу так жить! Это путь в никуда, это неправильно. Я хочу развиваться, становиться лучше в том, что я люблю. Неужели это так много? Просто быть тем, кем хочешь? Заниматься любимым делом? Я ведь не прошу многого, – парень на грани истерики, подломила его нелёгкая, – А так, как сейчас, не хочу, не могу больше. И изменить не могу ничего. Безысходность эта… хоть с крыши прыгай.
– Так прыгай, – не моргая смотрю в его лицо. Нельзя позволять мужчинам истерик. Даже когда сильно плохо. Это и есть та самая закалка.
От удивления его брови уползли куда-то в сторону залысин. Я попробовал продавить пробку пальцем вовнутрь, но не получилось.
– Что смотришь? Думаешь, дальше легче будет? Ты только начал жить, потом вообще вздрогнешь. Никто тебя отговаривать не будет. Устал? Не можешь больше? Всем всё равно. Давай, прыгай, покажи всем, кто ты есть.
У Ромахи задвигались шестерёнки в голове, и напряжённый мыслительный процесс отразился на лице. Наверняка он рассчитывал, что его пожалеют. На беду, мне его совсем не жалко. Встаю, подхожу к краю, смотрю вниз. На Невском оживлённо, даже сейчас. Там прожигают жизнь.
Не так уж и высоко, кстати. В десанте как-то я спросил старшину, мол, а что будет, если парашют не раскроется? Он посмотрел на меня, как на идиота, и ответил: «Тогда ты приземлишься первым».
Посмотрел на совсем скисшего товарища, надо бы прояснить, что там за узел заплёлся в его башке. Спросил, у кого, по его мнению, жизнь удалась, как бы он хотел прожить свою.
Недолго думая он стал приводить примеры артистов, одноклассников, путешествующих по миру и выкладывающих красивые фотки в сети. Молодых бизнесменов из родительских контор, танцоров, фитнес-блогеров.
Как же быстро настоящий успех нам подменили позёрскими фотографиями в сети. Променяли конфеты на фантики.
– Что ты несёшь вообще? Ты считаешь, что у тебя жизнь не удалась? – злоба закипела во мне, нет не на бедного Ромаху, на весь мир, – Ты же умеешь спасать людей! Не смешить их, не развлекать. Не продавать им ненужные предметы и услуги. Ты умеешь вытаскивать их с того света. Да, это не самая приятная сторона, изнанка. Да, тебя клянут, да это тяжело, адски утомляет и заставляет ненавидеть себя. Платят мало, а хочется, конечно же, в Нью-Йорк или Лондон. Но твоё дело – важнее. На твоих плечах держится мир, ты титан. Не говорящая голова, не комик, не визгливый болтун. Ты же спаситель. Этим нужно гордится. Нести это знамя.
Грубо кричу в его пьяные глаза, трясу, сжимая деревенеющими пальцами за шиворот. Пытаюсь достучаться до его сердца. Какие, к чертям, блогеры с путешествиями. Он понимал. Или делал вид, что понимал.
Потом он вежливо сообщил, что перебрал и, пожалуй, пойдёт отсыпаться, славно, что завтра всё-таки выходной. Провожая его неуверенную поступь взглядом, я думал, как легко продаться за красивую обёртку. Променять ценности на понты.
А ведь и я когда-нибудь продамся. Раньше я ещё питал надежду, что это будет что-то нематериальное. Хотя бы любовь. Но, взрослея, становишься конформистом. И теперь я надеюсь, что это будет хотя бы не слишком стыдная сумма.
Бутылку я так и оставил на крыше, кто-то порадуется. Спустился в рассветном мареве. Отражаясь в витринах, петлял до хостела.
Я знаю, что здесь пройдет моя жизнь, жизнь в стеклах витрин.
Продолжение следует...