Часть VII. Прости. Прощай. Привет.
Внезапно, как леопард на шею, на меня свалился самый невыносимый день в году – день возвращения из отпуска.
Яростно отбивался, но совесть приволокла меня на работу и, грудой костей с болью, бросила в углу. Эти мироточащие останки тут же обступил весь дружный коллектив, во главе с начальником, начали бить в барабанные перепонки, как в бубен, и взывать к моему духу вопросами, мол, ну как съездил, что видел, что привёз?
Осознав, что прикинуться деталью интерьера и скромно перележать этот день не удастся, трансформировался обратно в человека, одарил всех брелоками и магнитами, принял позу оратора и доложил в эмоциях и жестах, как древний грек эзопову басню.
Слушатели мерно раскачивались под гипнотический рассказ, как бандерлоги перед удавом Каа.
– Бандерлоги, хорошо ли вам слышно?
– Мы слышим, Каа…
– Подойдите блиижее…
Я рассказывал им о вечном празднике жизни в Барселоне. Разноцветной мозаике и готичных шпилях. О Саграде Фамилия, Храме Святого Семейства, что задумал Антонио Гауди и выражал свой гений более сорока лет, не покладая рук, снимая слепки с живых людей, мертворожденных младенцев и усыплённых животных, для скульптурных композиций, пока не угодил под трамвай. Для некоторых всё-таки Аннушка уже разлила масло. А спустя ещё десять лет все его чертежи сгорели в пламени войны. Строить потомки продолжают до сих пор.
– Мы видим, Каа..
Вещал о Пьяцце Статуте – чёрном сердце Турина. Когда-то на том месте были массовые римские захоронения, именуемые «Долиной павших», в средневековье на этом же месте проходили публичные пытки и казни, здесь же стояла гильотина во время оккупации французами, а спустя три века место превратилось в кровавую баню при столкновениях между армией и горожанами. Сейчас тут стоит фонтан Фрежюс, в память 48 погибшим рабочим, строившим тоннель через Альпы. Чёрный ангел, олицетворяющий Гений Разума, венчает скалу, у подножия которой гибнут Титаны – силы природы. Местные же видят в изваянии самого Люцифера, падшего ангела, а в фигурах под ним – страдающих грешников. У подножия фонтана – запаянный люк, именуемый «Вратами в Ад», говорят – это тайный лаз в храм чернокнижников.
– Подойдите блиижее..
Увлекал историей о том, как в 753 году до нашей эры, вскормленный волчицей на берегу реки Тибр, Ромул, убив своего брата Рема, основал вечный город на семи холмах. Рим. Вспоминал каков он на вкус и на ощупь. Как теплы стены Колизея. И дрожат до сих пор, помнят историю человечества.
– Блиижее..
Выдыхал восторги о Венеции, родине Марко Поло, Вивальди, Казановы, любимом городе Бродского и многих, так многих… Паутина каналов, лабиринты узеньких улочек. Теряешься во времени, в числах и годах. Площадь Сан Марко, колонны Марка и Теодора, Дворец Дожей и ты среди этого всего, как пещинка в урагане. Спускаешь ноги в морскую воду. Над головой – лазурное небо Италии. И мир застыл. И будто ты вот-вот получишь ответ на свой незаданный вопрос. Ещё чуть-чуть и всё станет ясно. Абсолютно всё.
Туго набрасываю змеиные кольца на внимающих, и к концу рассказа о моих странствиях весь офис уже готов скинуться и рвануть туром в Европу.
Высказал им за малодушие. Странствовать нужно только дикарём – проявляя смекалку и испытывая судьбу на прочность. Иначе – это не приключение.
Оставшуюся часть отпуска провёл в родительском гнезде, уютном, тёплом и таком домашнем. Сладкое, медовое чувство возвращения, как можно было не ценить этого подростком? Подумать только, каким был придурком. Расстояние сближает.
Отпуск уложился в пару морганий глаз. И вот он я. Рухнул с лазурных небес прямо на скрипучий стул, сверлю взглядом окно с серым пейзажем, травлю истории, измеряю рабочее время кружками чая. И думаю о смысле. Жизнь без цели, только потому что родился, абсолютно нестерпима. Что там из целей у окружающих, м? Разбогатеть? Ну и что? В гробу карманов нет. Что, мне золотые пятаки на веки положат? Бред какой. Путешествовать? Да, это интересно. Но вот я вернулся, и… будто и не со мной это всё было. Будто в другой жизни. В прочитанной. А сейчас вот он я, рабочий стол и принтер перегревается и урчит.
Как-то задержался допоздна. Казалось, что все давно разошлись. Мысли били шумным прибоем. Что-то читал. Что-то из истории. Хотелось отрыть, добраться до отбеленных столетиями костей, чтобы тряхнуть за грудки и спросить с тебя, Рюрик – что, что ты заложил такого, что у нас не так? Никогда не было так и никогда не будет.
Но Рюрик и сам кого хочешь тряхнёт. И заложено то, что должно. Родину должно качать под ногами, как корабельную палубу в шторм. Наверное, это справедливо. Для кого-то. Становишься крепче от этой постоянной качки, учишься широко расставлять ноги, виртуозно ругаться матом, вглядываться в ураган. Осталось только найти, где бы это всё пригодилось. Будь твёрд, капитан, и матросы тверды, покуда стучат сердца…
Бисерным почерком я сочинил заявление на увольнение. Без даты. Расписался на пол листа, по-генеральски, и вздумал закурить. Наполнял ядом организм, перечитывал пару этих строчек, как вдруг из дыма, за плечом, соткался Кирсаныч и ястребиным глазом сквозь очки разглядел предательское письмо.
– Ты чего это удумал?
А ничего, пусто мне внутри. А в голове назойливый шум, что не позволяет сидеть на месте. Не бывало такого? Радуйтесь. Спокойную жизнь проживёте.
Начальник, сначала не веря, смеялся, потом сокрушался, называл перспективным, потом дураком. А в итоге сел рядом и закурил. Говорит, что 7 лет уже как бросил. Сказал, что вот только на днях супруга его спрашивала, отпустила ли депрессия его новичка. Он сказал, что всё в порядке и вообще собирается повысить этого желторотого. А тут вон что. Вздохнул и забычковался в пятку. Предложил зачем-то встретиться с братом его супруги. Ну а чего бы и не встретиться.
Странно получилось, не хотел, чтобы кто-то узнал о моём уходе, пока не найду куда. Повезло, конечно, с Кирсанычем. Неудобно-то как.
В Питере снова осень. Год пролетел. Ловя ветер перемен, я начал чаще встречаться с друзьями и знакомыми, которые появились здесь – их было едва ли не больше, чем нажитых за всю жизнь. Волшебный год. Оглядываясь на него, я никогда не смогу упрекнуть себя в том, что жизнь была скучна.
Встреча состоялась спустя неделю. В легендарный паб «Диккенс», наполненный в тот день местным бомондом чуть более, чем полностью, стремительно залетел Вячеслав. Высокий сухой мужчина с совершенно выбивающимися из современных модных тенденций усами. Разговор был лаконичным. Меня пригласили в Москву – открывать филиал компании Кирсаныча. Я возмутился, мол, зачем это мне, нисколько не заинтересовало. Вячеслав плотоядно улыбнулся.
– Сестра мне рассказала про тебя. И я узнал себя в твоём поведении. Скажи, ты давно ушёл со службы?
– Больше года.
– И как?
Я задумался. Действительно, всё ведь так изменилось. Отвечал:
– Похоже на простуду в праздничный день. Как-будто заболел, и нос заложило. А вокруг столько всего приготовили, и всем так весело. И тебе тоже хочется. Но ты пробуешь кушать и не чувствуешь вкуса, запаха, хотя точно знаешь, что это твоё любимое блюдо. И хочешь веселиться со всеми, но в глазах всё какое-то серое. Приглушённое.
Вячеслав кивнул:
– Когда поможешь с открытием, если не передумаешь увольняться – устрою тебя в гвардию. В ОМОН.
– Чтобы меня ненавидела вся Москва?
– Ненависть – это та же любовь, только с обратной стороны. Подумай, у тебя есть месяц. Это большое решение. Я сам пятнадцать лет там оттянул лямку. По командировкам, с автоматом вместо подушки. Не знаю, зачем тебе это, но вижу, что нужно. Как думаешь? Есть смысл?
И правда, зачем? Я воткнул кинжальный взгляд в исцарапанную столешницу, а потом взглянул на окружающих. Завсегдатаев, неформалов, каких-то модников, мажоров, эстетов, разрисованных, смеющихся на показ. Разодетые девушки за барной стойкой пускали нахальные взгляды, парни напротив накачивались шотами, чтобы осмелеть и подойти к ним. Атмосфера пахла фальшью. Всё пропахло ей, и я в том числе. Так в чём там смысл упорного кантования этого скафандра с душонкой из роддома в вечность? Командиры армии лет, мы теряли в бою день за днём… Заревело что-то внутри, сиреной. Ответ пришёл сам:
– Думаю, весь смысл в том, что ты должен знать, за что готов умереть, – обвожу свинцовым взглядом помещение, – А вокруг никто даже не знает, за что живёт.
Месяц ушёл на сборы.
Динар с Лёшей, Рома, администраторы, другие жители нашей уютной общаги не хотели верить, что я уезжаю, создавали мне уют, расспрашивали, советовали.
– Ты ведь понимаешь, что ты будешь там получать меньше, чем здесь юристом? – пытались отговорить.
– Да когда вообще эти ваши деньги имели значение? – сокрушал логику я.
– Всегда… – грустно смирялись с моей дурью друзья.
Валера вырастал в гибкую чёрную пантеру и взял моду спать на моём чемодане. Не отпускал, хитрец. Взял его на руки, эх, кот, береги себя.
Всегда, когда расстаешься, уезжаешь, тебя как-то внимательнее слушают. В такие мгновения срочно нужно сказать что-то важное. Настоящее.
А изо рта лезет какая-то чушь. И в голове непременно глупость, а то и вовсе вакуум образовывается.
Потом уже, в самолёте, там, на высоте, размышляешь, мол, ну что за идиот, нужно было ведь сказать о самом главном. Никто ведь не знает, когда скажет последнее: «Пока».
Санкт-Петербург прощался со мной. Умывал дождём, подгонял ветром. Друзья, самые настоящие, со вздохом приняли выбор и проводили каждый день как последний. Поддерживали родители. Даже роковая девушка грустно попрощалась. Провожали до самого аэропорта, но так и не сфотографировались. Руки не поднялись. А жаль, мне не хватает той прощальной фотографии.
Два разных человека – тот, что прилетел в Питер, и тот, что шагает теперь в Пулково, покидая его.
Навстречу мне резво шёл новоиспечённый покоритель города-на-Неве. Крепкий, бритый «под купол», не отводивший взгляда. Кивнул ему. Он кивнул в ответ. Что ж, удачи тебе. Будь смелым. И пускай Петербург будет благосклонен.
Итак, дорогой читатель, осиливший сей опус до конца. Увидимся в Москве. Стремительной и бескомпромиссной. Возможно среди этих одинаковых человечков в форме, что ты видишь в столице, из-под шлема на тебя взглянут мои пыльные глаза.
Вечной весны тебе.
Продолжения не последует…
Конец.