И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет
3. Читай между строк
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
А.А. Блок
Ночь. Тягучая, вязкая. На балконе очень холодный пол. Стою на цыпочках, стараясь не касаться его пятками.
- Отдай телефон, дебил!
- Ахахаха!
- Тише! Мои тут живут, вон те окна, вроде не горят.
Это пятью этажами ниже орут подростки.
Звёзд совсем не видно и небо какое-то затянутое, неприятное. Половина второго. Все спят.
- Телефон дал! Слышь? Я сказала телефон дал! Придурок!
Ребятишек, как и разделяющих нас этажей, тоже пятеро. Наверное, студенты. Трое парней и одна девчонка. Одеты, как реперы в клипах, какие-то бейсболки с прямыми козырьками, яркие безразмерные олимпийки, драные коротенькие джинсы и бесформенные кроссовки. Забавная мода на маргинальность.
- Макс, да отдай ты ей!
- Ещё не заслужила!
Мелкая блондинка гонится за высоким, хохочущим парнем. Тот мчится вокруг автомобиля.
- Вы мне тачку поцарапаете, блин! – возмущается вторая девушка, кажется рыжая.
Её я точно уже видел. Она живёт в нашем доме. Её отец - пожилой владелец автозаправок, где-то в Подмосковье, очень занятой человек. Супруга едва ли не вдвое моложе его, тратит свою жизнь только на фитнес, косметологов и дочь. А вот дочь, несмотря на все вложения, растёт глупенькой. По крайней мере, ей не хватает ума не орать с друзьями в родном дворе.
- Сюда дай!
- Полай!
Продолжаются громкие разборки за телефон.
Компания, под визг протекторов, зарулила во двор, кому-то посигналила и вот уже двадцать минут орала лужёными глотками, выдернув меня из беспокойного сна. Теперь, обёрнутый в одеяло, как дозорный в плащ я взирал на них с высоты, чувствуя, как внутри разгорается пламя жажды мщения.
Парни достали бутылки из салона, рыжая припарковала автомобиль у спортивной площадки, мелкая пыталась вырвать телефон у Макса. Зарисовки ночной жизни. Ребятки наслаждались своей молодостью, энергией, жизнью, распивая на капоте папашиной «Camry». Мешая мне спать. Неужели никого больше не разбудили? Орут ведь, как резанные.
- Ты что тупой!? – заорала на Макса блондинка. Я, в общем-то, был солидарен с этим вопросом, - Телефон отдал, быстро!
- А что у тебя там? Голые фотки? – он каким-то образом разблокировал его и делал вид, что копается в файлах.
Девчонка рассвирепела и начала бить его, пинать в голень, подпрыгивать и пытаясь дотянуться до лица. Видимо, есть, что скрывать.
Остальные ржали, как кони, такое веселье. Ор стоял, как в зоопарке.
Зеваю. Касаюсь пятками пола и вздрагиваю. В углу балкона припаркован холщовый мешок с овалами картофелин, который посулил нам соседский Серёжа. Ещё стояли стеклянные банки, старый пылесос и вонючая пепельница из кофейной банки.
Ребятки внизу накрутили музыку на магнитоле, решив, что двор должен услышать, узнать величие поэтической мысли современных музыкантов. Рыжая протестовала, но коллектив был непреклонен. Динамики проревели:
Музыка громче, глаза закрыты
Это нон-стоп ночь открытий
Делай, что хочешь, я забываюсь
Это нон-стоп, не прекращаясь
Вот это трек. Вот это полёт. Хоть самому в пляс пускайся.
Тихонечко пробираюсь в угол балкона.
Блондинке срывает башню от такого музыкального потока, она уже забывает про телефон, скачет и размахивает руками в танце. Подруга присоединяется, не выпуская бутылки вина из рук. Парни гогочут.
Наступаю на своё одеяло, чуть не падаю.
Да неужели они никому больше не мешают? Что за стоическое терпение у людей?
Протягиваю зябнущую руку из-под ткани к мешку и хватаю картофелину. Подбрасываю в воздух – удобная, хорошо ложится в ладонь.
Ребятки начинают подпевать солисту. С парней сошло стеснение, и они вливаются в хоровод. Языческая пляска разгорается, не хватает только костра.
Прицеливаюсь с балкона.
Макс добровольно отдаёт телефон блондинке, она его обнимает, начинают кружиться в паре. Рыжая уже забыла, что вакханалия пылает в родном дворе и липнет к обоим оставшимся парням. Радостные. Счастливые. Пляска святого Вита.
Метаю снаряд.
Овощ летит по дуге к танцорам, круто вращаясь.
Музыка громче, глаза закрыты
Это нон-стоп ночью открытий
ХЛОП!
Разлетается в метре от обнимающейся пары.
Резко приседаю, скрывшись за парапетом. Вот блин, мазила. Рассчитывал уложить ровно в центре между крикунами.
- Это кто сделал? Э?
Возмущаются, не нравятся им партизанские атаки.
- Это что?
- Бросил кто-то. С окна наверное.
- Покажись, слышь? Ты что, попутал?
Никакого инстинкта самосохранения у молодежи, конечно. А вот если б к ним вышел из тьмы недовольный жилец, килограмм за сто весом? И начал бы выражать своё недовольство путём раздачи люлей по лицам? А они сами ещё и призывают. Нарываются.
Гуськом крадусь за вторым снарядом.
Парни распаляются, уже грозят засунуть неизвестному снайперу его патроны в одно место. Обидно вообще-то. Выбираю картошину побольше.
Осторожно выглядываю. Отряд крутит головами, но явно не понимает, откуда прилетело. Такие глупые. Даже музыку вырубить не догадались. Жду, когда переключат внимание с окон домов – друг на друга. Девчонки выглядят немного испугано. Парни хорохорятся.
Блондинка прыгает в машину – высокий что-то говорит ей в открытую дверь. Остальные тоже отвлеклись. Музыка продолжает реветь. Момент!
Встаю. Увожу руку к правому уху. Овощ – плотно зажат в трёх пальцах. Левую вытягиваю ладонью в сторону цели. Резко разгибаю правую ногу и переношу вес вперёд. Рукой-тетивой выбрасываю снаряд. Сразу же прячусь вниз.
Бум!
Картошка влетает в раскрытую дверь. Вмятина. Порча имущества.
Ребята взревели. Снизу летят неоднозначные угрозы и оскорбления. Девки пищат.
Ну что за боец! Опять промазал, хотел в колесо, чтоб без повреждений обойтись.
- Вы чё делаете!? Меня папа убьёт за тачку! – рыжая схватилась за дверь автомобиля, будто сейчас починит.
- Сука! Я тебя видел, выходи!
Врёт. Вообще в другую сторону смотрел, при броске. Но однозначно, теперь им очевидно с какой стороны прилетело. Жадно сканируют глазами окна и балконы.
- Чё ты там гасишься, слышь!?
Сколько ненависти в голосе. Как-будто это я припёрся к ним ночью и не давал спать.
Ползу за третьим патроном. Пока что придётся ориентироваться на слух, пять пар глаз сверлят фасад. Ну ладно, допустим, меня засекут. Это представляется совсем не страшным. Можно будет в довесок покричать с балкона, как Папа Римский на паству. Но уже ведь охватил азарт. Это, как палить из засады. Хитрая игра в кошки-мышки. Хочется выиграть и остаться не замеченным.
Нащупываю средний такой плод, удобный. Внизу продолжают вопить. Грязно обзываются. Обидно.
Как назло, на застеклённом балконе нет штор, за которыми удобно было бы скрываться. Начинаю привставать подальше от парапета, выбирая наименее заметный угол. Быстро кидаю взгляд на обстановку и снова вниз.
Пацаны вызывающе машут руками, рассматривая окна. Рыжая читает молитву или заговор над повреждённой дверью. Блондинка прячется в машине. Ну… теперь можно и в лобовое зарядить, для полного фарша. Должно выдержать, кстати. Овощ не настолько жёсткий, чтобы повредить его. Или в чердак самому крикливому пальнуть. На долгую добрую память. Отвечать нужно за слова. Главное – не промазать…
- ЭЭЭЭ! Э, мля!! Вы чего разорались там!! – рёв могучего баса с нижних этажей, - Вы, чё молокососы, я сейчас выйду, вам жопы натяну!!
Судя по голосу, ребятки разбудили то ли буйвола, то ли медведя. Яростный мужик матерился так, что резонировали оконные рамы.
- Кто кидался!? – неуверенно ответили ему дрогнувшим голосом.
- Ты, чё дрючок сраный? Забрал своих шнырей вшивых в и срыгнули отсюда, быстро! – дядька вот-вот десантируется к ним из окна и займётся членовредительством.
Девочки побледнели. Мальчишки что-то пробовали отвечать.
- Вы чего делаете там? А? Я спрашиваю, чего устроили? Я сейчас ментов вызову! – вредный голос откуда-то левее, это подключилась уже тяжёлая артиллерия, в виде крикливой тётки, эта кого угодно переорёт, - Не даёте спать людям! Что за нахальство, вы чего там, хамите? Вы с этого двора? Уезжайте, сейчас же!
Ребятки непроизвольно стали ретироваться. У рыжей зазвенел телефон:
- Да, пап. Да. Мы сейчас уедем... – еле-еле уловил ухом я. Разбудили папашку. Мда. Вот это фиаско. Кому-то дома трындец. Покатались вечерком.
- Вы по-огрызайтесь ещё тут, я номера записала, и запомнила вас! Это что за молодежь такая? Вас накажут! Я всех вас запомнила! – голосило сопрано.
- Ещё раз вас, сычи, увижу здесь, в этом самом дворе – сплюнете свои зубы молочные на асфальт, черти дырявые! – ухал бас.
А я сидел на корточках упёршись спиной в балконную дверь. Пятки мёрзли.
Двигатель кашлянул, хлопнули двери, лучи света блеснули по двору и «Camry» укатилась куда-то, чтобы остаток ночи психовать, обсуждать ситуацию, отстаивать правоту перед самими собой и выдумывать страшные наказания для козла-снайпера. Картофельного.
За спиной щёлкнули выключателем. Кухня полыхнула электрическим светом. Серёга проснулся и дотащился до холодильника, испить водички. Почесал брюхо и озадаченно глянул на меня, продирающегося через дверь, завёрнутого с головой в одеяло.
- Чего там? – спрашивает, через зевок.
- Картошку смотрел, - семеню короткими шажками мимо него.
- Зачем? – не понял он.
- На завтра, - нисколько не проясняю ситуацию.
Серёжка пожал плечами, рассудительно решив не вникать, достал минералку и жадно нахлебался.
- И как она? – довольно кинул в меня смешным вопросом.
- Лежит, - скрылся в комнате я.
Тут у меня мрак. Только телефон подмигивает на зарядке. Глянул в чернеющее зеркало – оттуда, как из омута на меня посмотрел кто-то совершенно другой, обвитый одеялом, как туникой, всклокоченный и жуткий. Мой чёрный человек, чёрный…
Показал ему кулак. Угрожающе ощерился в ответ. Нечего тут по зеркалам шляться в ночи. И отправился на матрац.
Как-то читал, что есть суеверия, о запрете спать напротив зеркала. Вроде как потустороннее вытягивает силы из спящего и во тьме из зазеркалья лезут души всех когда-либо смотревших туда, их пороки и злые мысли, их глаза и жадные пальцы. А если посмотришься ночью, то в ответ на тебя может уставиться сам дьявол. Ну что ж, вот и свиделись.
Тихо за окном, наконец-то спокойно. Ночь. На подоконнике стакан с водой. Из окна совсем не видно звёзд и даже луна спряталась.
Днём две встречи. С журналисткой и сбитой девчонкой. Мне бы хотелось избежать обоих, но это было бы как-то малодушно. Нервный предстоит денёк.
Хватаю с подоконника стакан, вода тёплая, невкусная, и ровно через одиннадцать часов роняю такой же стакан на столешницу на Большом Спасоглинищевском переулке. В очень психоделическом кабаке «Птица-Синица». Местный антураж наполнен постмодерном, а в воздухе витает декадентство. Балки украшены первобытными рисунками, с потолка свисает манекен, на стене какой-то череп сохатого. Наверняка ночью тут собираются крайне любопытная публика. Вот, как раз одна представительница с каким-то ультрамариновым вавилоном на голове, вместо причёски, сидит напротив меня и тянет какую-то разноцветную дрянь через соломинку.
Это Нади. Маришкина подруга, работающая в «Российской газете». Как она там работает с таким цветом волос – даже не представляю.
- Ну, ты типа хочешь в журналистике поработать? – решительно интервьюировала она.
Жму плечами.
- А с чего? У тебя образование? Раньше работал? – продолжает натиск.
Пытаюсь разъяснить, что совершенно не принадлежу к этой сфере и всё, чего хочу – это писательского опыта. Размышляю, что Мари, конечно, искренне хотела помочь, устроив данную встречу, но желания моего спросить-таки забыла.
- Машка рассказывала, что ты типа пишешь?
Киваю. Только бы не попросила прочесть…
- И ты ради этого решил в газету устроиться?
Неопределённо мотаю головой.
Ультрамариновая закатывает глаза. Очевидно, ожидала куда как большей замотивированности.
- Короче, эта работа совсем не то, что кажется.
- Как и любая другая, - сумрачно прокомментировал я, но был обдан холодным порицающим взглядом.
- Понимаешь, это типа не интервью со знаменитостями, встречи в ресторанах и беседы с политиками. Никакой такой романтики нет. Ну, типа, почти. На самом деле - это старт в районной газете, бесконечный рерайт статей по двадцать в день. Местные новости, важности всякие типа открытия ёлок, уборка снега, угроза сосулек. Будешь на дежурства ходить. Да, есть и такое, когда всю ночь в ожидании срочных новостей. И никакого творчества. Типа всегда определённая точка зрения. Не твоя, совсем. Правило «Три Москвы – три Собянина» слышал? Нет? Ну ты хоть почитал бы типа, перед тем, как в профессию идти. А что ты там пишешь сам-то вообще?
- Частушки, - хмурюсь.
- Обиделся что ли? – искренне удивилась.
- Типа.
Ни разу не слышал, чтобы люди нахваливали свою работу. Ну только, если это не отдел кадров, пытающийся ловко тебя заманить в свои сети. А так, все постоянно ноют, о невероятной тяжести труда, невыносимости начальства и неправильности сложившейся системы. Но кто виноват в том, что вы устроились на нелюбимую работу? Получили не интересную профессию? Обстоятельства? Обстоятельства – это как игра. И если вокруг все ноют – значит они просто не умеют играть. И вы среди тех, кто плохо играет. Я, кстати, тоже.
- Да я не отговариваю. Я так, предупреждаю. А то вы придёте, с иллюзиями, типа работа – праздник. А на самом деле нифига подобного. Такая же рутина, как и везде. А у нас и так текучка. Ну хочешь, я договорюсь, пойдёшь новостником? Ну, не понравится, уйдёшь со стажировки. Окунёшься, всё поймёшь для себя.
Да я и так всё понимал. Успокоил Нади тем, что случайно обмолвился с Мари, а она неожиданно помогла. А работа у меня есть. Якобы просто интересно было пообщаться с настоящим писакой. Она расслабилась, поняла. Типа.
- Ну а серьёзно, почему взялся писать?
Жму плечами. Часто что-то начал ими жать в последнее время. Сплошная неопределённость какая-то.
- Проза мертва, - стала поражать Нади, - Никому, типа, нафиг больше не нужна. Романы, книжки там всякие не приносят деньги. Если хочешь писать – иди в сценаристы. Там, если повезёт можно нормально зарабатывать. Но это и то, меньше, чем остальные в индустрии. Вообще сейчас блоггеры неплохо имеют. Ты, если творческий – проще всего блог завести. Раскрутишь там, рекламу пустишь. Главное контент качественный, чтоб был.
Вот тебе и творчество. всё про деньги. Я жалобно глянул на бармена. Тот принёс меню.
- Или ты типа фэнтези что-то пишешь или фантастики? Популярные типа жанры? Нон-фикшн?
- Ромкомы…
Нади ударилась в красочные рассуждения о том, что такое нужно только в сценариях, хотя, быть может я обрету небольшую аудиторию из ванильных девочек.
Тем временем я погружался в небогатое, но сытное меню.
- Ой, слушай, тебе ведь нужны истории, типа писательский опыт, случаи из жизни? Я договорилась встретиться после тебя с Марком. Он сейчас живёт в Лионе, работает корреспондентом в «Russia Today». Он очень интересный и много знает. Давай я наберу ему и скажу, типа, чтобы он пораньше приходил, и мы все вместе пообщаемся?
Дожидаться ответа Нади не стала и тут же позвонила. Я опять посмотрел на бармена и мои глаза были наполнены болью до краёв. Надеюсь, он наберёт 112.
Марк явился минут через пять, будто караулил у порога. Бородатый, косматый хипстер в огромных ботинках, спортивном костюме и пальто. Первый парень на весь Лион, наверняка.
Познакомились. Нади стала восхищённо расспрашивать нового собеседника о Европе, работе, отношении к жизни. Тот с явным удовольствием рассказывал о себе и о своих мудрых мыслях. Чувствуя себя лишним, я выдумывал приличный повод, чтобы убраться поскорее.
- …он вот, писатель, типа, да, - донеслось до меня сквозь мысли.
- О, правда? Это великолепно! А ведь знаете, я тоже пишу! – распалился корреспондент, - А вы что пишите? Я вот гострайтер, я пишу тексты на заказ. Для реперов тексты пишу много, шутки для стенд-апа. Вы знаете, медийные лица, ведь редко сами что—то сочиняют. Их задача – быть популярными, а всё творчество создают такие как я, пишущие для них слова, в тени…
Он продолжал, я молчал, поглядывая в чайную кружку – она мне показывала дно.
- Марк, а ты насовсем не хочешь переехать жить во Францию?
- Ой, Нээди, очень даже. Но смотря куда. Этот Париж, с его вечными забастовками, жёлтыми жилетами. Такой беспокойный. Куда-то в глубинку, да. Бретань, например. Знаешь, чтобы виноградник, дом из белого камня, берег моря…
- Я тоже так хочу! – восхищалась Нээди, - И чтобы тихо и спокойно, чтобы никаких этих хамов, как у нас здесь. Знаете, я вот узнавала, про миграцию, думаю начать собирать документы. Мне кажется там так легко творить! А я ведь и сама и пишу. И ещё рисую. На курсы хожу и все говорят, что очень хорошо получается. Хотите покажу.
Девушка продемонстрировала на телефоне фотографии какой-то эпилептической мазни из ярких красок. Постмодернизм.
- А вы, не хотите переехать? – бескомпромиссно выдрали меня из созерцания.
- Неа, - краток, как Сократ.
- Ну вы, что. Вы же пишете, вам нужно творить. А там всё для этого, буквально создано. Всё, что лично я пишу – мне удаётся, только в Лионе. Здесь же буквально невозможно. Постоянные какие-то проблемы, нестабильность эта, волнения, нервы. Вы, наверное, ещё и работаете? Я вот взял отпуск, специально, чтобы написать роман. Уже вот даже предисловие сочинил. Он будет обо мне. Как я устроился корреспондентом через знакомых и переехал в Лион. Как жил на два города. Как познавал французскую кухню и копил на автомобиль, но потом решил бороться за чистоту окружающей среды. И как сложен был мой путь к познанию себя.
- Как интереснооо… - округлила глаза ультрамариновая.
- Безумно, - не сдержался я.
- Вы так не считаете? – едва ли не хором обратились ко мне.
В третий раз за встречу я пожал плечами.
- Наверное, он просто устал, - попыталась сгладить мой сарказм Нади, - Я вот тоже так устала от всего. Даже вдохновенье на работу растеряла. Мне бы сейчас съездить, отдохнуть. В ту же Францию. Боже, как я хочу в Ниццу. Я была там летом, так здорово…
- Да, в Ницце у моих знакомых домик. Я часто к ним езжу. Знаете, я тоже так устал, утомило меня всё это. Хочется нормального отдыха, в нормальной компании.
Вот-вот совместный отпуск планировать начнут. Спелись.
- Где же вы устать так успели? – врубился в их нытьё я.
- Ну мы работаем, хоть и в отпуске, я пишу ведь…
- Вы будто оба на каменоломне вкалываете. Из отпуска вам в отпуск захотелось.
Такие осуждающие взгляды. Продолжаю:
- Вы посмотрите на себя, вам лет-то сколько? Устали они, вдохновенья нет. Когда успели?
- Мы люди творческого труда. Мы занимаемся искусством. Это очень утомляет. Если ты не ценишь искусство и не разбираешься в нём и в труде, который на такое уходит, то…
- Если такие, как вы – творцы, то мне наплевать на всякое искусство, - расплачиваюсь за заказ, под ледяные взгляды. Прощаюсь, неудобно вышло, конечно.
Вылетаю из бара. Бреду к метро. Спускаясь в подземку, по, сточенной миллионами шагов, каменной лестнице, ногой попадаю в ложбинку. Сюда наступали миллиард раз до меня. И столько же наступят после. И будут продолжать, когда меня не станет. Поменяется ли вообще хоть что-то от того есть я или нет? Для этой лестницы – точно не поменяется.
На станции много молодых людей, будто сбежавших из дурдома. Тату на лицах, нелепые стрижки, одежда, вызывающая оторопь. Почувствовал себя старым брюзгой. Зашёл в вагон вместе с этими карнавальными позёрами. Будто едем на фестиваль подросткового протеста.
- Рита! Ты чё!? Это не те кроссовки! Я же тебе говорила.
- Ну и? Мои зато дороже.
Обсуждают глобальные темы.
Метро. Праздник, который всегда с тобой.
Нервничаю в больницах. Всегда. Боязнь белого халата. Ятрофобия.
Но всегда переступаю через себя. Нельзя, чтобы страх пересиливал.
Светила медицины уже отругали меня за отсутствующие бахилы, и плохую ориентацию в корпусах и бросили ждать в коридоре.
Вот, стою, нервничаю. В руках – пакет с апельсинами. Что ещё приносят больным? Заглядываю в окно. Там внутренний дворик и скучающие больные. Перекуривают. Видимо так выздоравливается быстрее. Может лучше было принести пачку сигарет?
Ко мне, прихрамывая, выходит она. Улыбается ещё из дальнего конца коридора – узнала.
Красивая девочка. Даже без косметики и волосами, собранными в луковку на затылке. Рука загипсована и притянута к телу. На лице ещё не зажили царапины. Но улыбка и глаза скрашивают всё.
- Ну привет, - улыбаюсь в ответ, - Как ты?
Молчит. Ни звука не издаёт. Только смотрит большими искрящимися, какими-то детскими глазами. Я неуверенно засмеялся, смутившись. И она меня обняла, осторожно прижавшись.
- Эй, ну давай, рассказывай, как у тебя делишки? – обнимаю в ответ, - Что говорят эскулапы?
Она оторвалась, выдохнула, будто хотела рассмеяться, и быстро смахнула накатившие слезинки. Я нервно улыбался в ответ. Чего она молчит-то? Вряд ли я мог настолько потрясти девушку своим появлением.
Мимо проплывали пациенты на костылях, торопился медицинский персонал. Девушка подняла пальчик, мол, секундочку, и достала телефон с огромным экраном. Включила его, что-то набрала и отдала мне. Кажется, я начинаю догадываться. Посмотрел на неё, замершую в ожидании, и загрустил, переводя взгляд в экран.
На дисплее отразилось заранее приготовленное сообщение. Восьми секунд хватило мне, чтобы прочесть его, а потом я просто обнял девчонку и прижал к себе, придерживая за голову, как ребёнка. Она разревелась. И мы стояли так долго, замерев в вечности.
От прочитанного выбило почву из-под ног. Там были тёплые, выверенные, очень вежливо написанные женской рукой слова благодарности. Глупышке казалось, что я спас ей жизнь, она видела героический образ. Приятно осознавать, что хоть в чьей-то жизни ты можешь быть героем.
А в конце стояли строчки, объясняющие всё это безмолвие. Девчонка была немой. Какие-то проблемы, описанные скупо, не позволяли её голосовому аппарату выдавать связные звуки. При этом она обеспокоенно написала, что всё слышит и всё понимает. Только не может произнести ни слова.
Покачивая её, чтобы успокоить, покрепче обнял дрожащие от всхлипываний плечи и прошептал в ухо:
- Как тебя зовут?
Звонившие из больницы называли только фамилию.
Отдал ей телефон. Печатает, стремительно, как машинистка:
«Алиса».
- Элли, значит? – хотя, так, наверное, неправильно искажать.
Кивает, вроде даже улыбается, хоть и грустно.
Решили сходить во дворик, погода тёплая, доктора не препятствовали. Я болтал, она отвечала через гаджет. Приложение умело даже озвучивать текст женским машинным голосом, что нас исключительно забавляло.
Усадил её на скамеечку, не стал закуривать, не хочу дышать на неё дымом. Какая же ты бледная, Элли. Тонкая, хрупкая, с золотыми волосами, она восхищённо смотрела на меня яркими голубыми глазами, ловя любую чушь, произнесённую мной. Думается, неспособный говорить – совершенно по-другому относится к каждому слову. Впервые в жизни почувствовав себя невероятно болтливым, я вдруг начал подбирать слова и фильтровать речь. Захотелось, чтобы каждое слово имело смысл, звучало и приходилось к месту.
Я расспрашивал её обо всём, пальцы метались по экрану, Элли уставала писать одной рукой. Через двадцать минут уже было известно, что говорить она не может с двенадцати лет, от полученной травмы, училась в интернате, а затем стала хореографом. Сейчас занимается преподаванием балета и танца у групп глухонемых, она стоит в тени перед сценой и дирижирует ими под музыку, на каждый жест, что танцоры считывают с её пальцев, заготовлен элемент движения. Из этого сплетается танец. Они даже выигрывают конкурсы и мечтают выступить на международном уровне, но финансирование не позволяет. Элли очень хотелось бы, чтоб я пришёл посмотреть. Я пообещал.
А потом разговор перестал быть милым. Она сообщила мне, что приезжали полицейские, долго опрашивал её. А вместе с ними приезжал и сбивший её водитель. Дарил цветы, фрукты, витаминные комплексы, просил прощения и суетливо договаривался с врачами. Полицейские заполнили кучу бумаг и ушли, а он остался и стал предлагать деньги и любые условия, лечение в дорогой клинике, оплату всех лекарств и любой операции. Элли ничего не понимала и очень испугалась, попросила дать ей время подумать. Он раздал всему медицинскому персоналу конфеты и коньяки и ушёл.
«И как мне теперь поступить?» - писала она.
Как-как… Гнев потёк по моим венам. Хотя, с чего бы? Можно подумать, девчонке были бы лишними эти деньги и хорошее лечение. И отчего бы мне психовать по этому поводу? От чего такое злое чувство несправедливости? Почему ощущение, что эта мразь избежит наказания и откупится?
- Ты хочешь, чтобы он ответил за это?
«Не знаю, я хочу вылечиться и никогда больше не вспоминать об этом».
Всё верно. Но меня жалит обострённое чувство справедливости.
- Он сидеть должен.
Элли посмотрела на меня испугано. Я дал ей свой номер, чтобы звонила, если потребуется любая помощь. Она обещала позвать на репетицию.
Провожая её по ступенькам, из головы не выходили мысли, сколько на свете звуков, голосов и шума, на которые она не может ответить.
- А есть возможность вернуть тебе голос?
Это вопрос ещё больше расстроил девчонку. Она напечатала в ответ:
«Не знаю. Современная медицина развивается с каждым годом. Может быть, когда-нибудь… Если у меня хватит денег на такое…».
- Конечно хватит. А что бы ты сделала в первую очередь, если… Когда тебе вернут голос?
Заулыбалась:
«Я бы постоянно пела, не умолкая».
Как просто. Кому-то в мире для счастья достаточно было бы просто петь.
«А ты умеешь петь?».
- Неа, у меня голос противный.
Улыбается.
«Я очень хочу послушать. Думаю, мне понравится».
Оглядываю больничный коридор. Мы пришли.
- Значит, когда-нибудь спою.
Обнялись на прощанье.
«Ты придёшь ещё?»
- Если позовёшь.
«Позову».
И она ушла, покачивая пакетом с апельсинами.
Вечером в дверь поскрёбся Игорь.
- Заходи.
Необычно грустный сосед тихонько вошёл и уселся на подоконник.
- Чего делаешь?
- Смотрю в потолок, очень увлекательное занятие, рекомендую, - отвечаю, откладывая телефон, - Что хотел?
- Да, ничего, так, - соврал, по Игорёхе всегда заметно, как ему не терпится поделиться какой-нибудь информацией, что опалил мозг.
Бросаю в него подушкой – неловко ловит у самого лица.
- Говори уже!
- Да это крындец!
- Что такое?
- Да вообще всё!
Вот он, момент. Сейчас прорвёт.
- Я ходил в рок-н-ролл бар!
- Вау! – восхищаюсь.
- Ну, на Серетенке!
- А где-то ещё есть?
- Ну, не важно!
- И? – форсирую рассказ.
- И там девчонки, много.
- Обалдеть! – оцениваю факт, - Вон они, где все скрываются.
- Да дай ты рассказать!
Я удобно укладываю голову на руки, мол давай, вещай, я весь внимание.
- Там девушек много, - продолжает эмоциональный рассказ, - И симпатичных, и вообще крутых, и всяких. И там девушка была. Прям очень! Я на неё смотрю – она на меня. Я даже испугался, заказал там джин-тоник. Опять смотрю – она опять на меня. Потом пацаны с работы, ну с кем ходили, говорят, что она здесь работает, то ли официанткой то ли… не знаю, как называется…
Меня разбирает от смеха, перебиваю:
- Стоп-стоп-стоп, ахахах, погоди, а с каких пор ты перестал экономить и стал ходить по кабакам?
- Ну ребята позвали, мы с ними работаем, не удобно было как-то отказать, я им ещё деньги давал в долг, обещали, что отдадут в это вечер и так совпало, что и в бар в этот вечер они собрались…
- И как, отдали?
- Ну… они за счёт заплатили, не знаю, сколько там было…
- Понятно, продолжай.
- Так вот там девочка. Я думаю, вроде же так даже лучше, что она тут работает. Познакомлюсь, буду ходить сюда чаще. И она, прикинь, сама подходит! И знакомится сама! И спрашивает, грит, как тебя зовут, откуда ты, что пьёшь, вот такое вот всё.
Я катаюсь по матрацу, ухохатываясь.
- Я говорю, она, прикинь, берёт две текилы и прямо со мной пьёт! И садится прямо вот рядом, чуть не на коленки мне, и когда вот говорит, лицо - вот так вот близко подставляет, я прям сам отпрянул, от неожиданности…
- Разглядеть тебя пыталась, - не могу сдерживаться.
- Ну и я это… Короче, думаю, что надо с ней того… Телефон короче у неё попросил. А она, без проблем так, берёт мою трубку, сама набирает, сама подписывает: «Лёля Рок-бар». Я вообще не ожидал. И пью с ней, болтаем и всё так хорошо. Только напился чего-то, аж укачало, пошёл, короче в уборную. Там завис, ещё очереди такие, не продумано, блин. Выбираюсь, а там уже музыка долбит, все танцуют, толкаются, какие-то музыканты, орут. Я среди этой толпы продираюсь, ищу Лёлю, найти не могу.
Набираю воздуху, перед развязкой.
- Потом увидел. А она, знаешь, прям вот также, не стесняясь. С другим танцует! Представляешь? Я проследил, а она также и поит его, и телефон набирает, лишь бы он, придурок, побольше купил и чаевых оставил. А пацаны мне потом сказали, что она со всеми так. Что работа такая. А я вот, думаю, что это за работа, если с каждым, как со мной? Ну не противно ли, а?
Задыхаюсь от смеха. Но Игорёшку жалко, жестокая реальность влупила ему по розовым очкам. Парнишка расстроен. Натурально мир перевернулся перед глазами.
- А потом мы ещё в кальянную зашли. А там, ну вот та же история. Официантка и улыбается нам, и шутки шутит и за руку меня тронула, как бы случайно. И в глаза так заглянет и быстро отведёт, типа засмущалась. И всё же не правда. Всё ради денег этих грёбаных. Чаевые улыбки. Да чтоб они подавились все этими деньгами.
- А может ты ей действительно понравился? – охлаждаю его ненависть, - Представь, вот она со всеми из-за денег шутит, а с тобой искренне – потому, что ты не купить её внимание хочешь, а по-настоящему восхищаешься.
Игорёша задумался. Я не выдержал паузы и расхохотался.
- Да ну, бред какой-то! Одно враньё кругом, – психанул бородатый сосед и в чувствах удалился из комнаты.
- Нельзя же так разочаровываться сразу во всех! – хохотал я вслед – Эй! Ну куда ты. Согласись, глупо судить обо всех женщинах по публичному дому!
Через полчаса мы пересеклись на кухне. Он был угрюм.
- Знаешь, я переживаю за твою будущую девчонку.
Косматый вылез из своих разочарованных мыслей и вопросительно взглянул на меня:
- Чего это вдруг?
- Она придёт в твой дом, привыкнет к тебе, расслабится, и однажды, - выдерживаю нервную театральную паузу, - Смоет косметику! Тогда ты ж вообще в обморок грохнешься! Окажется другим человеком. И ты вновь разочаруешься и сочтёшь всё обманом.
- Да причём тут это! – топнул ногой, - Это же совершенно про другое речь. Внешность здесь не при чём. Я про поведение, про внутреннее всё. А ты… Хотя, вот это, что они прям маску мажут на лица – это тоже ведь обман. Если они прям вот вообще сильно меняют внешность. Вот зачем они это делают?
- Чтоб тебе, дураку, нравится.
- Ой, да иди ты. Так и знал, что ничего ты не понимаешь.
И ушёл. И оставил меня одного. На кухне. В непонимании.
Ничего. Переживёт. Сколько ещё открытий предстоит, подумать только.
На этот раз спать мне не дали утром. Около восьми. Все соседи уже на работе. Мне сегодня – не надо. Однако, вместо того, чтобы тёплым батоном, завёрнутым в одеяло уютно дремать на матраце, я слушаю скандал соседей снизу.
Вскипятил чайник, макнул противный пакетик в кружку.
Ниже этажом орали голоса. Женский, приятный, успокаивающий. И мужской, агрессивный, оскорбительный.
Длилось это уже довольно долго. Сначала они спорили. Женский голос старался уговорить оппонента вести себя тише. Тот был явно не согласен.
Постепенно тона повышались.
Женский голос сдался и заорал в ответ.
Спор разгорелся в скандал.
Мужчина грубо обвинял женщину, она кричала о том, что не хочет больше его видеть. Никогда.
Я обжёг губы кипятком.
- Я не хочу тебя больше видеть! Ты слышишь!? Отстань от меня!
Брань. Хлопок двери.
Вот нужно ли вмешиваться в семейные разборки? Ведь всегда останешься виноватым. Пара помирится и крайним окажется третье лицо.
- Руки убрал! Я кричать буду!
Звуки борьбы.
- Да ори!
Брань. Щелчок дверного замка.
И вообще, лучше помалкивать, быть ни при чём и не вникать. Неважно, в любых ситуациях. Целее будете.
Удар. Наверняка ногой в дверь.
- Мразь! Открой дверь!
Кружка с чаем уже наполовину пуста.
Искренне не советую вмешиваться. Неблагодарное это дело.
Невнятные крики из-за двери. Ещё удар.
- Тварь, я всё равно войду!
Так лучше будет для вас. Не выходить из комнаты. Не оборачиваться на крик. Не останавливаться на пути. Отгородиться от внешних угроз и ни за что никуда не встревать. Так будет спокойно. Проживёте дольше.
Удар.
Допиваю чай.
Молчи и не высовывайся, пока кто-то злобный в парадной кричит.
- Сука! Я забью тебя, паскуда!
Удар.
Молчи, живи спокойно свою никчёмную жизнь.
Ставлю кружку на стол.
- Отворяй, шкура!
Ненавидь, себя, презирай и молчи.
Удар.
Вопль.
Нет. Так не пойдёт.
Внутри закипает.
Я выхожу в тёмную парадную.
Продолжение следует...