Памяти Саши Жукова, Командира сквада =MAG=

    Рецепт сегодняшнего роскошного пира и прост и сложен одновременно. На столе у нас лишь по рюмке водки и куску ржаного хлеба. Рюмка моего сегодняшнего умеющего как никто очень внимательно слушать гостя стоит накрытой ломтём хлеба, а моя рюмка зажата у меня в руке. Я долго согреваю её ладонью и пью. Наливаю вновь, грею её, пью... И говорю с моим желанным гостем, говорю, говорю…

– Ты помнишь тот день, когда мы познакомились? Да нет, конечно же, ты не помнишь. Я помню. Сейчас, дружище, я тебе расскажу: в тот вечер ты гонял до седьмого пота Кузю - нашего записного сквадного шутника. Кузя ёрничал, хохмил и стонал о том, что «не для того моя розочка цвела», кричал а-ля Чапаев: «Брось меня, командир, не выплыть мне», а ты, не слушая его трепотню и, по своему обыкновению, добродушно ворча, терпеливо  учил его садиться не ломая шасси. Снова и снова, снова и снова…

– В тот вечер мы в первый раз пришли с моим напарником в онлайн. В сквад. В наш родной теперь сквад. Налетавшись друг с другом до этого в офлайне  до колик и великой скуки, мы мнили себя крутыми пилотами. Мы смотрели, как под нами, подломив нежные стойки шасси, садится на шестигранный бетон полосы  Кузя. Мы тряслись от смеха с его хохм и с завистью и изумлением наблюдали, как над нами с космическими скоростями в головокружительной высоте носятся твои, Командир, уже оперившиеся птенцы – пилоты, офицеры сквада. Какими же мы показались себе неуклюжими! Как же мы были рады, когда ты принялся нас учить.

– Ты был неизменно добр и терпелив. Ты прощал нам наши капризы и индивидуальные особенности. Ты их шлифовал и гранил в бриллианты пилотажа и слётанности, обрамлял в драгоценные перлы коварства и злобы настоящих истребителей.

– Ты был неимоверно щедр, показывая нам, как на твоей верной старушке «Чайке», раскрашенной в вызывающий флуоресцентный розовый цвет, ниже тысячи метров, можно весело и задорно драть в клочья хвосты «Мессерам».

– Ты был насмешлив в своём лакированном  ЛаГГ-е, появляясь из ниоткуда, из-за шторки цвета неба, как шутили мы, и метко стреляя штучными из ВЯ-23 и приговаривая «выстрел – Мессер, выстрел - дохлый».

– Ты был суров. Чего только стоили  твои коварные тренировочные полёты в обложной облачности на ориентировку на карте Бессарабии, где нет никаких внятных ориентиров? Где я, ведущий группу, под твою ободряющую фразу «не ссыте, товарищи, ещё ни один самолёт не остался в небе, все приземлились», окончательно заплутав,  от безысходности, для поднятия духа, завирально врал, летящим в строю со мной моим товарищам курсантам, что на близлежащей зелёной сопке они увидят пастуха с овцами. Пастух будет махать радостно посохом, а если выключить двигатель, можно будет услышать блеянье его отары. Чуть далее, продолжал я врать, на голубой дуге отмели мелкой речушки мы увидим купающихся голых деревенских девок, а сам в это время панически сверял с картой курс, снос и путевое время. Но, боже мой, когда всё сходилось с расчётом и неверные ветреные небесные тропы выводили нас к конечной цели, как же мы были счастливы увидеть твой самолёт, неизменно ждущий нас с включёнными АНО на уютном туманном филде.

– А потом ты внезапно творил для нас волшебство, и игра перестала быть просто игрой, а становилась философией. Все эти бесконечные споры о триммерах, смеси, упреждении и прочей технические ерунде отходили куда-то прочь. Действия и движения наши становились осмысленными, и перед нашими потрясёнными взорами приоткрылся узор Игры.

– Ты помнишь? Я именно в этот момент залюбовался застывшим в небе замысловатым кружевом инверсионных следов и кричал тебе тогда в полном щенячьем восторге: «Это же шахматы!», а ты заливался счастливым смехом от созерцания ещё одного пилота, поставленного тобою на крыло и говорил мне: «Ну что же, строй теперь  свою собственную партию, гроссмейстер».

– Каждый вечер, ровно в девять, ты запускал сервер и ждал нас. Мы могли болеть, хандрить, заниматься чем-то своим, но всегда знали, стоит только захотеть – ты всегда на месте, ты ждёшь нас в гости. И у нас начиналась игра. Замечательная, потрясающая игра, в которую играли мы и Игра, которая играла в нас. Уж прости, дружище, за столь наглую  коннотацию к труду старика Бёрна.  

– Каково же это было собрать в кучу, сколотить в дружную команду единомышленников столь разных людей? Какого труда и душевной щедрости это стоило тебе? Объединить не постаревших ещё мальчиков от тридцати пяти и выше. Мальчиков, с детства мечтавших о небе, о полётах, о штурвале в руках. Никогда не видя нас вживую и ориентироваться только на слух, на наши голоса? Я, к стыду своему,  никогда об этом не спрашивал, а ты никогда не жаловался на свои трудности.

– Прощаясь с тобой, я могу сказать только одно – спасибо тебе, Командир. Я твой должник…