Идея легализации нашей полубандитской веб-шайки витала в питающем нас воздухе свободы уже давно. Последней каплей послужил после длительных и унизительных уговоров отказ конноспортивного клуба стать нашим клиентом. За недоверием к рыцарям невидимых фронтов.
Спрятав лицо в ладони, с ужасом наблюдал, как инициативные сотрудники, сбегавшие тут же в продуктовую лавку, жадно и плотоядно пожирают купленную к такому случаю конскую колбасу и одновременно, цинично ржа, фыркая губами и ударяя копытами, названивают по телефону в клуб с предложениями от местного мясокомбината о приёме маленьких симпатичных пони живым весом на мясо. Поддавшись общему безумию, сам так же отведал покупной душистой и нажористой прелести и осознал непреодолимое желание, тряхнув буйной гривой своих коротко стриженных волос, унестись, стуча подошвами, вдаль, в туман... сорвал, висевшее ещё со времён Крымской войны на подслеповатых окошках склада, затемнение и пустил обнажающий безжалостную правду солнечный лучик во внутрь нашего весёлого каземата.
Оглядывал с отцовской печалью вольготно расположившееся на ящиках из-под тушёнки свое войско. Отмечал произошедшие с бойцами цифрового фронта за восемь лет осадного сидения в подполье крайне негативные и необратимые перемены. Показывая коллегам одной рукой монографию Чезаре Ломброзо «Гениальность и помешательство», открытую на развороте с холодящими душу иллюстрациями к главе «Аффективные дегенераты», второй тыкал в наглые небритые хари настольное зеркальце. Делая страшные глаза, придирчиво просил найти хотя бы одно отличие. Ратуя за немедленный съём официального и приличествующего настоящей фирме помещения, выгнал безжалостно поганой метлой всю дивизию социопатных вебовских засранцев наружу.
С гневом отказавшись штудировать объявления и настаивая на роскоши личного общения с арендодателями, занял место во главе колонны переселенцев и, ударяя ритмично в бубен, начал анабасис. Миграцию по мудрому наитию решил совершать строго на юг. Отвергнув компас как чуждое нам и крайне ненадёжное нововведение, шёл, смело полагаясь на своё верхнее чутьё, прямо вслед за полуденным солнцем. Через четыре квартала, уже изрядно намаявшись жарой и дальностью расстояния, устало остановил свой многоголосый табор в тени громадной цветущей липы, у симпатичного крохотного особнячка с многообещающим транспарантом «Аренда» в окне.
Швырнув свою шапку оземь. сказал: «Отсель грозить мы будем миру!» и приказал распаковывать пожитки. Нимало не смутившись трёхдневной задержкой в подключении проводного интернета, повелел своим абрекам смело осваивать прилегающие территории, отгонять прочь диких аборигенов, брать в полон полонянок и приручать окрестных диких котов. Сам же в это время предпринял три однодневные одиночные разведывательные экспедиции на восток, запад и далее на юг. Выходя, в независимости от выбранного направления, каждый раз к берегу синего океана, установил нынешнее наше местонахождение как безнадёжно островное и, судя по невидимости противоположного берега, редкому судоходству и крайней схожести местного маяка с каменными истуканами острова Рапа Нуи, весьма удалённое от остального цивилизованного мира.
Опасаясь из-за неминуемого вслед людоедства готовить мало одетым и загоревшим дочерна за эти дни островным социопатам мясные блюда, варил им в эти дни на костре постный алкогольный гоголь-моголь в закопчённом казане. В сливки добавлял корицу, молотый мускатный орех и ваниль, предварительно разрезав стручок на несколько частей и извлекши семена. Доводя до кипения на среднем огне, постоянно перемешивал, после чего сразу же снимал с огня. Куриные желтки смешивал с сахаром и взбивал венчиком до однородной светлой и пышной массы. Цедил теплую молочную заготовку через ситечко. Тонкой струйкой добавлял желтки с сахаром. Памятуя о том, что оптимальная алкогольная основа – темный ром, коньяк или виски, но подойдет и обычная водка, смело вливал в смесь чачу. Перемешивал невесть откуда взявшейся под рукой берцовой костью смесь до ровного и гладкого состояния. По остывании взбивал оставшиеся сливки и добавлял их в холодный гоголь-моголь. Готовый напиток разливал в креманки, по странному стечению обстоятельств неумолимо напоминающие человеческие черепа. Сверху для украшения посыпал тертым шоколадом.
Харчующимся новоявленным робинзонам, для скорейшего привыкания к островной специфики, категорически настаивал к прочтению «Сакуру и Дуб» Овчинникова и призывал к заготовке солёных акульих плавников на грядущий вскоре сезон муссонов и штормов. Сам же на исходе третьего дня, удалившись на родной склад, оборвал к чёрту ненужные теперь провода с богомерзким электричеством и интернетом, провёл обряд освящения и очищения помещения, затеплил милую сердцу керосиновую лампу под зелёным матерчатым абажуром с бахромой и сел читать мемуары Клаузевица...
