В жаркий час послеобеденного морока и дрёмы сочная, крепенькая, как двадцатилетняя девочка, полненькая уточка бесстыже разметала передо мною свои стройные лапки по разделочной доске.

    Долгое время стоял неподвижно, вцепившись крепко когтями в разделочный стол, и, тряся убелённой сединой головой, отгонял изнурительные видения времён моего раннего инквизиторства.

    Встрепенувшись, безжалостным бердышом рассёк тушку на порционное. Метнул на хищную потеху котам шею-выю. Остальное же швырнул в стоящую в жарком зеве печи тяжелую чугунную утятницу прямо поверх раскалённого масла.

    Не мешкая, нарубал лучка и моркови. Кружочками. Как только подрумянились кусочки утки, всыпал лучок и моркову и незамедлительно долил ключевой водички и  крышечкой, убавив огня, плотно прикрыл... Перчик красный в стручках помыл-порезал, чесночок потолок, лаврушечку, перец душистый горошком, и соли, и зелени и  по мере готовности птицы  всё в утятницу ухнул.

    Велел верным клевретам своим покрывать стол обеденный хрусткой льняной скатертью и сервировать споро, не покладая рук. И лафитничек, лафитничек с водкой, охлаждённый на ледничке до запотевания, ни в коей мере не забыть подать. Сам же через десяток минут выложил золотистые куски утки по центру обширного белоснежного старинного фарфора блюда. Обложил щедро по кругу птицу клубнями желтоватого варёного картофеля, присыпав поверх сочно зелёными веточками укропа и кроваво-красными зёрнами граната. Водрузил всё это великолепие по самому центру плацдарма будущего разгульного пиршества...

    ...Весьма аскетично, по обыкновению своему, выпив и закусив, вытер утиный жир с рук о подол косоворотки и скупым изящным жестом кисти притушил  возникшее было среди вертопрахов сотрапезников  застольное веселье. Взял в руки припасённую заранее старую, пухлую, переплетённую в крепкую кожу  книгу рецептов моей прабабки, где сзади  на специально отведённых под записи листах  многие годы уже скрупулезно и въедливо вёл не первое тысячелетие подробную летопись различных кулинарных событий. Нежно оглаживая собственноручно выкруженные мною кармином и цианом замысловатые буквицы, предварил грядущее краткой, но нравоучительной лекцией.

- Тема наших нынешних,  ставших уже традиционными застольных чтений, - тихим до трагичности голосом говорил я, - о строгих особенностях употребления вкусных и питательных сорокоградусных продуктах ректификации. Прямо вовнутрь организма. Нам с вами, заслуженными работниками разнообразных творческих, но, несомненно, героических фронтов, по причине врождённой буйной фантазии надлежит соблюдать особую осторожность. Да-с... вот возьмём, к примеру, водку. Употреблять оную безвредно и в добрых количествах возможно далеко не с любыми закусками. И примером хорошего, качественного может служить вам данное застолье, а отрицательные примеры будут сейчас, несомненно, оглашены.

    Протер и вставил монокль, придвинул поближе шандал со свечами и, медленно водя по строкам пальцем, с расстановкой принялся читать:

- Запись от месяца февраля  двадцать первого числа. Всем нам знакомый горячий армянский краснодеревщик всухомятку аппетитно загрызал ректифицированную амброзию твердейшим кавказским суджуком и малой толикой копчёного сыра без хлеба.  После чего, выйдя на туманную от крепкого морозца ночную улицу, несколько ослаб своим острым орлиным зрением и в тусклом ртутно-жёлтом свете редких фонарей азартно долго гнал пред собою криком: "Девочки-девочки, постойте!" перепуганную вусмерть чету пожилых пенсионеров.

   Вздохнув тяжело и укоризненно, я продолжил:

- Несколько ниже, за август месяц, пятого числа, мы можем прочесть следующее: толстяк-директор и худой горбун-завхоз местной высокохудожественной кооперативной лжеартели, щедро закусив беленькую прямо в студии среди мольбертов с нетленкой  нажористым сухим  даже не затворённым кипятком анакомом, разгорячённые спором о творчестве Кустодиева, отправились охладить себя купанием в море.
    Скупые строки составленного несколько позже милицейского протокола вопиюще гласили: "...Войдя в воду голыми, густо обмотали свои тела водорослями, оставив обнажёнными половые органы. После чего, выбежав из моря на пляж, с криками: "Мы цари морские!" стали гоняться за отдыхающими женщинами, цинично совершая непотребные движения бёдрами..."

    Послюнявив палец, я перелистнул сразу несколько страниц:

- И напоследок, дети мои, хотелось бы зачесть, несомненно, один из перлов сих скорбных и правдивых хроник. Четырнадцатого числа месяца июня. Два весёлых реставратора на рабочем месте в обед перемежали порции контрафактного алкоголя исключительно листьями свежей белокочанной капусты. Рюмочка - листик, рюмочка - листик. Обильно богатый витаминами харч вскоре неумолимо подтолкнул их к замечательной идее снятия посмертных гипсовых масок со своих высокодуховных лиц. Снимать слепки предполагалось  отнюдь не дожидаясь печальных траурных событий, но прямо сейчас, немедля.
Могучим интеллектуальным ураганом учтено было всё: и намазывание лиц вазелином для безболезненного снятия готового изделия, и трубочки в нос для лёгкого дыхания. Ускользнули от опытных Праксителей некоторые  буквально незначительные мелочи. А именно - очки, борода и усы первого входящего в вечность героя. Когда застывший гипс, лицевое оволошение и роговая оправа составили из себя одно целое  и со снятием готовой маски возникли лёгкие проблемы, лихим ассистентом было принято гениальное в своей изящности решение - сколоть произведение искусства с лица бурно непокойного молотком. Испытуемый же вечностью как-то странно воспринял в полной гипсовой темноте удары чем-то тяжелым по своему лицу и бросился бежать прочь. Коллега с молотком бросился за ним.
Так они и бежали от мастерской прямо к своему скоропостижному увольнению. По длинным коридорам Литературного музея имени А.П. Чехова, неумолимо входя в местные анналы и легенды. Ударяющийся о стены, мычащий от ужаса  гипсоволицый и  бегущий с ним бок о бок  его верный оруженосец,  не оставляющий своих гуманных попыток извлечь товарища из мрачного узилища частыми и меткими ударами молотка по гипсовой маске...