Памяти Бориса Георгиевича Мартиросова.

    Кто бы что ни говорил, а лучшим подарком своей драгоценной тушке в морозный февральский день в качестве защиты от супостатных происков бацилльного микроба инфлюэнцы является собственноручно сваренное пряное и огненное грузинское харчо. Ясно осознавая, что сам процесс или, скажем смелее,  таинство приготовления харчо просто необходимо начинать загодя, смело выделял под сиё священнодействие весь выходной.

    Плавная и чудесная размеренной неторопливостью оздоровительная процедура утреннего моциона собственного объёмного брюха по маршруту рыбный-мясной-овощной-бакалея была трагически, уже у стен родной крепости, прервана обнаружением отсутствия в сумках купленного было куска мяса.

    Роскошнейший суповой кус говяжьей грудинки с косточкой остался в магазине по глубокой интеллектуальной задумчивости вашего покорного слуги о несовершенстве нашего мира и полной профнепригодности продавщицы.

    Ворвавшись на крыльях возмездия в магазин, нависал многотонной каменной глыбой укоризны над выбежавшей из-за прилавка и застывшей в глубоком книксене тщедушной и низенькой торговкой. Даже не узнав ея имя-отчества, строго вопрошал: известна ли ей статистика минздрава о распространённости инфарктов и инсультов у мужчин старшего среднего возраста на почве внезапных нервных потрясений.

    Свирепо выдирая из её худеньких ручек кусок мяса, спрашивал: осознаёт ли она, что от позорного клейма убийцы её спасло лишь предельное жизненное хладнокровие и неизменное олимпийское спокойствие в моменты страшных житейских катастроф автора данных строк. Дождавшись первых женских слёз раскаяния, гордо подняв голову, из магазина удалился.

    Уже дома, ступая по прохладным половицам мягкой крадущейся походкой в толстых вязаных лезгинских джурабах, ставил на огонь вариться бульон. Добавлял в кастрюлю для скрашивания бульонного одиночества нечищенную от кожуры луковку и средних размеров морковку.

    Организуя себе просто обязательный при приготовлении харчо полуденный отдых, взбив подушечку и подтянув к себе податливую кошицу Шурку, под ласковый шум ручейка её мурчания начинал сладко придрёмывать, поминая добрым словом своего старинного друга и коллегу Бориса Мартиросова, авлабарского армянина, невысокого, худощавого, узловатого и острого характером, как перец цицак.

    Неспешно очнувшись от дрёмы  внутренним наитием, но никак не по будильнику, добавлял в бульон корень петрушки. Рубил и пассеровал лук. Добавив в лук одну очищенную от кожуры помидорку, влил поверх полполовника бульона и томил.

    Чувство юмора у Бориса было отнюдь не плохое, но с изрядной примесью национального колорита. Так, любимой манерой при знакомстве с новыми заказчиками была, заводя их в реставрационные казематы и волоча их под локоток почти бегом по длинному, гулкому, полутёмному коридору, с утрированным акцентом заорать ничего не подозревающим страдальцам прямо на ухо:

— Ааа! Чито! Гидэ! — и, тихо спросив самого себя:«Ты зачем так кричишь?», снова заорать так, чтобы зазвенело эхо.  Хар-р-рактер такой!

    Борис в насущных жизненных вопросах был одновременно и в чём-то трогательно наивен, как дитя, и убедительно полон спокойной старческой мудрости. Талантливый рукодельник, он со своим специфичным опытом боксёра разрядника, что было крайне необходимо, особенно когда он посреди застольного хмельного угара внезапно затеивался наизусть читать грубым прикладникам вирши Чосера, был, пожалуй, последней из известных автору сих строк реинкарнацией Дон Кихота.

    Из бульона вынимал остужаться мясо, а сварившиеся в нём овощи выкидывал прочь. Притушившиеся лук и томат добавлял к бульону и начинал осторожно, буквально по ложечке и постоянно пробуя, вливать в суп сациви.

    Поздно познав горести и радости отцовства, Борис, на мой взгляд, излишне квохчал над своим “лучшим шедевром”. Сколько же копий с ним, записным застольным демагогом и спорщиком, было преломлено в жарких спорах под бутылочку о подходе к воспитанию сыновей. Ваш покорный слуга утверждал, что (глядя на наш с ним общий печальный внешний вид, бедность и ясно выраженные на наших физиономиях самые разнообразные пороки) чётко сформулировано и с пользой мы можем передать детям исключительно свой отрицательный опыт: туда не ходи, так не делай и т.п. Наблюдая за чинно сидящим с нами за столом опрятно и чистенько одетым его сыном, я сквозь зубы припоминал Сида Сойера и, запустив руку под стол, ловкими ловчими движениями пошуравав там средь копошащихся в изобилии котят и щенков, вытаскивал за шкирку на свет божий повизгивающего от опасности внезапного отцовского внимания одного из многих своих детёнышей, вращая, пристально рассматривал и, бормоча себе под нос бессмертное выражение Цицерона "Tollendum esse Octavium", милостиво отпускал его на волю творить прежние пакости.

    В закипевший бульон засыпал рис. Давал пяток минут бурно покипеть и уменьшал огонь. По готовности снимал кастрюлю с плиты и, всыпав рубленый чеснок и зелень, накрывал крышкой и терпеливо давал настояться.

    Пиком же нашей совместной с Борисом отцовской стези можно считать театрализованный утренник в детском саду, где в одной группе отбывали свой срок мой младший и его первенец. Приведя в детсад сыновей, заведующая в ультимативной форме поставила нас  перед фактом, что сейчас вообще-то будет театрализованное представление, подготовленное силами родителей, и нам с Борей предстоит в нём активно участвовать в ролях… тут она сверилась со списком и радостно объявила: Машеньки и Медведя. Мы молча переглянулись и, не сговариваясь, сунув ей в руки сыновей, отправились решать вопрос с актёрским предпремьерным мандражом в ближайший гаштет. К началу представления мы были уже настолько в образе, что Боря стребовал у постановщиц цветастую головную косынку и повязал её себе по бабьи на лысину, а ваш покорный слуга на любые вопросы мог отвечать только утробным рычанием.

    Припасённые устроителями представления на финал, мы с Борисом терпеливо томились за кулисами, пока талантливые, поцелованные Мельпоменой в самые нескромные места родительницы изображали на сцене ромашек, дюймовочек и прочую розовую белиберду. Дети откровенно скучали, зевали и болтали ногами, но всё изменилось с началом нашего номера.

    Я, пошатываясь, неторопливо косолапил вдоль сидящих на стульчиках детишек, неся на закорках изображающую кузовок с пирожками большую картонную коробку, и через каждые три шага что есть мочи ревел белугой:

— Ох, устал! Сяду-ка я на пенёк, сожру к чертям свинячим этот пирожок!

    После чего из кузовка (из которого до этого только снизу виднелись семенящие ноги Машеньки) сверху появлялась сперва Машенькина рука с зажатым в ней перочинным ножиком, следом высовывалась горбоносая Машенькина голова в косынке и орала угрозы:

— Эээ, ара! Нэ садысь на пенёк! Нэ ешь пирожёк! Зарэжу! Мамой клянусь, да? Нэси к бабушке, нэси к дэдушке!..

    Дети, глубоко офигевшие от реализма сказочки, в ужасе орали и пысались под себя, а воспитательницы и родительницы, уже не в силах смеяться, тихо сползали со стульев на пол и бились в конвульсиях. Условие знаменитой пословицы “Если у бабы не вылетела сопля, значит вы её нифига не рассмешили” было выполнено с походом.

А потом, в одно прекрасное летнее утро, Борис прямо на пороге своего дома умер.

Это, знаете ли, иногда с людьми случается.