Спали мы с Костей видимо крепко, так, что даже не услышали того, что уже через пятнадцать минут после того, как мы покинули пульт, бравый молодой каплей Бузичкин Серега, командир реакторного отсека, умудрился сотворить срабатывание аварийной защиты второго рода на моем левом борту. К его чести надо сказать, что он же вполне профессионально и быстро все вернул в исходное, наверное, опасаясь, что нас придется разбудить. В остальном ночь прошла вполне спокойно, и в тот момент, когда старпом и командир подсчитывали перед подъемом флага народ, выстроившийся на пирсе, помятые после бурных испытаний «физики» сделали завершающую запись в вахтенных журналах ГУЭ, что их миссия выполнена. После того, как они пошатываясь убыли, мы вышли на мощность в 22%, и жизнь на корабле пришла в нормальное состояние. То есть то самое состояние, когда крейсер сжигает свой энергозапас в базе, механики суетятся как пчелы, а остальные, суетятся как раз вокруг возможности лишний раз сдернуть домой, без ощутимых дисциплинарных последствий. Само собой, день после подъема флага начался с доклада командиров боевых частей, на котором часа два разбиралось все подряд, а потом командир туманно, и с большой долей сомнения в голосе, довел до всех, что, скорее всего в море выйдем завтра. Причем, на докладе вместо Панкова, умчавшегося в штаб по каким-то неотложным делам, присутствовал я, и то, как сказал командир о завтрашнем выходе, навеяло мысль, что он и сам вообщем-то, не совсем в курсе, когда мы выйдем, и это по большому счету и для него огромная военная тайна.

В итоге день прошел относительно спокойно, со сменой вахт по расписанию, из-за чего мне даже удалось вздремнуть часа три после обеда, и что самое удивительное, что никто даже не пытался меня разбудить, включая старпома и механика. А в 17.00. я убыл домой. Механики - тоже люди, а потому я просто подошел к командиру БЧ-5, и запросил добро, на сход на берег. Часа на два. Ввиду того, что ночь перед вводом ГЭУ я стоял на вахте, дежурным по той же самой ГЭУ, и к выходу в море не готов, как, морально не попрощавшись с семьей, так и материально, без запасов сигарет и прочего тормозка. Анатолий Михалыч, грустно обозрев мою выспавшуюся морду, констатировал, что я нахал, и отпустил на два часа, взяв слово, что к 19.00 я буду на борту как штык.
Принимая в учет, что ходу домой мне было минут двадцать, и столько же обратно, то на семью, после умывания и прочих жизненно необходимых действий, у меня осталось около часа. Перекусил, поговорил с женой, посмотрел тетради сына-первоклассника, подкрутил капающий в ванне кран, забрал заранее собранную сумку и поцеловав супругу, убыл в расположение части. К счастью, перед выходом нам выдали часть запаздывающей на несколько месяцев зарплаты, и жену я оставлял на берегу при деньгах. Да и на самом деле, предстоящая автономка, виделась хоть каким-то выходом из уже длившегося второй год флотского финансового коллапса. Мы все надеялись и верили, что среди начальников не найдется сумасшедших, могущих отправить экипаж на несколько месяцев на боевую службу, не заплатив долгов и всего положенного. Крути-не крути, а времена были такие, что можно было бы напороться и на массовый отказ идти в море, до тех пор, пока не выплатят все финансовое довольствие. А на фоне упорно бродящих слухов, о том, как проворачивают флотские финансисты, наши зарплаты, через разные мурманские коммерческие банки, можно было бы получить и вообще что-то революционное, правда, в микромасштабе дивизии.

На корабль я прибыл ровно в 19.00. и отметившись у механика, переоделся, заглянул в кают-компанию, и ушел на пульт заступать на свою родную вахту третьей смены. А на пульте шла подготовка к проводам, о чем я совсем забыл. Дело в том, что нас покидал командир 2-го отсека, капитан-лейтенант Арнаутов Иван. Мужик он был хороший, надежный, выросший в Баку, и с тех пор сохранивший типично азербайджанский колорит в словах и жестах, являясь чистокровным русским. У него были какие-то проблемы со здоровьем, о которых он предупредил командира заранее, и вчера, когда его наконец заменили на капитан-лейтенанта Вову Мандякина, он собрал вещи, отнес их домой, а сегодня с самого утра пришел забрать документы и выписки, да так и застрял до вечера, даже посидев на вахте несколько часов. И вот теперь, тоже сгоняв домой, Ваня со всем кавказским хлебосольством, раскладывал на пульте закуску и прочую снедь, решив устроить отходную. К этому времени, уже прошел вечерний доклад, на котором выяснилось, что утренние сведения по поводу выхода в море завтра, сильно преувеличены. Хотя никто и не может их опровергнуть. А так, как по опыту все знали, что это означает практически 100% гарантию, что завтра мы никуда не пойдем, то и с корабля по домам дрыснули все «люксы», какие только могли. В итоге на корабле было тихо и спокойно, как в читальном зале, где сидят только те, кому это необходимо. Командир тихо отсыпался в каюте, старпом дремал в его кресле в центральном посту, БЧ-5 стояло на вахте, и никаких лишних телодвижений на корабле не наблюдалось.

На пульте кроме меня, Мандякина и старшего мичмана Мотора стоящих на вахте, были оба комдива, первый и второй, первый оператор Костя Воронов и командир реакторного отсекам свежеиспеченный каплей Серега Бузичкин. И когда Ваня начал торжественно извлекать из портфеля литровые сосуды с «Распутиным», мы поняли, что вахта будет интересной и насыщенной. Когда около 22.00. на пульт заглянул механик, мы все были в очень благодушном состоянии, что не укрылось от глаз мудрого и многоопытного меха. Но Арнаутов, находившийся в этот момент в состоянии тамады, как-то быстро и очень уважительно вложил в одну его руку бутерброд с салом, а в другую стакан, и произнес проникновенный монолог о жизни, которая разлучает его с таким вот душевным начальником. И механик дрогнул, да так, что стакан влился в его горло быстро и аккуратно, под общие ободряющие возгласы, после чего Анатолию Михайловичу осталось только присесть, и попросить стакан чая, который ему был тут же сотворен. Он так и просидел с нами до смены вахты в 00.00. попутно прикрывая нас, а потом спокойно отправил всех спать, а уложив Ваньку в его старую каюту до утра. Так и прошел второй день нашего «контрольного выхода» в море, кажется единственный, когда я отстоял на вахте не больше, и не меньше, а именно те самые 8 часов, положенных мне согласно корабельного расписания…

.