Полина гнала свой «Hyundai» аккуратно, но с максимально возможной скоростью. Слез уже не было. Было только огромное желание долететь домой, в Рыбинск, увидеть бабушку еще живой и успеть попрощаться. Впереди было еще больше 200 километров пути, и она невольно вспоминала прошлое, не самое красивое, но круто изменившееся, после того, как в ее жизни появилась та, к которой она сейчас летела, вцепившись в руль автомобиля.

    Полина родилась в Рыбинске, как раз в тот года, когда город Рыбинск, неожиданно стал городом Андроповым. И в среднюю школу № 15, пошла уже, когда городу, как два года вернули старое название. Своего отца, она совсем не помнила, разве только мелькало в памяти веселое улыбающееся лицо, сильные руки, подкидывающие ее к потолку и ароматный запах табака от его усов. Он утонул в Волге, когда ей было четыре года, и она осталась вдвоем с мамой, в маленькой хрущевской двушке поселка Переборы. И тогда у нее было еще совсем другое имя. Ее звали Стоянова Вика, и она представить себе не могла, что будет когда-то зваться по-другому. Ее мама, Стоянова Ирина Владимировна, работала, то-ли экономистом, то-ли бухгалтером на Рыбинской верфи. Смерть мужа ее сильно подкосила, но оставшись одна, она тянула дочь, как могла, но, увы, постепенно начав вечерами прикладываться к рюмашке. На ее работоспособности это не отражалось, да и до поры, до времени, не было никому известно, кроме дочери. Она быстро постарела и подурнела, хотя еще лет семь назад на нее заглядывались многие немолодые холостяки. Но свою дочь, Ирина Владимировна исправно кормила, обстирывала и заботилась о ней, как могла, и Вика всегда смотрелась как куколка, на фоне остальных девочек из двора.
    Историю своей семьи, Вика практически не знала, лишь крохами узнавая вечерами кое-что, от подвыпившей матери, в трезвом состоянии хранившей глухое молчание, и отделываясь лишь малозначащими отговорками. Отец, ее, как, оказалось, был иностранцем, болгарином, учившимся в Москве, принявшим советское гражданство и где-то, там в столице, познакомившимся с ее мамой, тоже студенткой. Видимо, этот брак не нашел понимания у родителей мамы, с которыми с тех пор она связи не поддерживала, и разговаривать о них не желала, ни под каким соусом. Единственное, что удалось вытянуть Вике из мамы, это то, что ее дедушка кажется умер в 90-м году, а бабушка долгие годы работала в Москве, кем-то в аппарате ЦК КПСС, что Вике ни о чем не говорило, и собственно ничего не значило. В тот момент, когда это стало ее более или менее интересовать, ни Советского Союза, ни КПСС уже не было. Деда она никогда не видела, и не была уверена, что ее он тоже видел, и только знала, что он воевал и был в генеральском чине.
    От отца, Вика унаследовала роскошный иссиня черный цвет волос и едва заметные южнославянские черты лица, а от мамы почти ничего. Мама была высокой и статной русской женщиной, как раз из тех, кто и коня, и горящую избу, да и все остальное. Вика, же была невысокой, стройненькой девчушкой, с огромными глазами, и на маму не походила категорически. И только когда, в 1993 году, в их город неожиданно приехала и осталась навсегда ее бабушка, до того ни разу ей не виденная, сразу стало понятно, в кого она пошла. В бабушку. Гончарова Аглая Нифонтовна появилась в Рыбинске внезапно, и без предупреждения. Вика, на всю жизнь запомнила тот вечер, когда в их дверь зазвонили, и мама, бывшая к этому времени уже немного навеселе, пошла открывать. Тогда, она уже не работала на верфи, сокращенная за ненадобностью новыми хозяевами жизни, а дежурила сутки через трое в котельной ЖЭКа и убирала подъезды в пяти окрестных домах. До пенсии, ей было еще далеко, дочь пошла только в третий класс, и мать старалась из всех сил. Но видимо, что-то надломилось в ней еще раз, после развала страны и последовавшего за этим увольнением и полной неопределенностью в жизни. Она стала все чаще выпивать, правда, только дома, вечерами, в одиночестве на кухне, внешне оставаясь все той же Ириной Владимировной, которую все знали и уважали за порядочность и незлобивый характер.
    Бабушка, возникшая на пороге их квартиры в тот вечер, сначала показалась Вике очень строгой и неприступной. Невысокая и сухощавая дама, старушкой ее было назвать трудно, одетая в прекрасно сидящий брючный костюм, казалась гостем из совсем другой реальности.
    - Здравствуй, дочка. Пустишь на пару дней к себе, или мне в гостиницу сразу поворачивать?
    Ирина Владимировна, ошеломленно кивнула, пропуская маму в прихожую, и стараясь дышать в сторону.
    - Я ненадолго, пока с жильем вопросы решу. Показывай внучку.
    И когда Вика, стесняясь незнакомого человека, вышла в прихожую, бабушка, наклонилась, внимательно посмотрела ей в глаза, и обняв сказала, подняв глаза к дочери.
    - Наша. Спасибо, дочка. Сберегла.
    И с этого момента, их жизнь неуловимо изменилась. Бабушка и правда, переночевала у них всего две ночи, за это время, успев навести в их квартире идеальный порядок, выдраив до блеска, все что можно. В первый вечер, они долго сидели с мамой на кухне, и судя по всему разговор их был очень непростой, потому-то Вика, засыпая, слышала, как мама еще долго всхлипывала в свою подушку.
Аглая Нифонтоновна, уже на следующий день получила квартиру, причем двухкомнатную, от администрации Рыбинска, в одном из тех домов, где селилась местная элита, в паре кварталов от того места, где жила Вика с мамой. Еще через день, из Москвы привезли контейнеры с мебелью, и грузчики от той же самой администрации, аккуратно выгрузили, и под руководством бабушки расставили все, как она указала. Еще пару дней, Аглая Нифонтоновна, приводила в порядок свое новое жилье, а потом пригласила дочь с внучкой к себе в гости.
    - Хозяйка из меня, скажем честно, никакая, но вот, что смогла то наваяла. Не обессудьте. Прошу за стол.
    Стол и правда, изысканностью не блистал, но был обильным и сытным. Сковорода жареной картошки и несколько большущих кусков мяса, которые бабушка упорно называла незнакомым словом «стейки» с домашними соленьями, принесенными мамой, оказались очень вкусными. И никакого алкоголя. Откровенно говоря, семья Стояновой в последние годы мясом в чистом виде, баловалась нечасто, и обед показался Вике воистину царским.
    - Ирина, теперь я буду рядом, всегда и до самого своего конца. Не моя вина, что я не могла этого раньше. Так сложилось. Не надо искать виновных. Все хороши. Давайте просто жить. У нас вон какая девочка растет. Красавица. Надо забыть старые обиды, дочка.
    Вечером, когда они вернулись домой, мама достала из шкафа бутылку с портвейном, долго смотрела на нее, и убрала назад. И именно в этот момент, Вика поняла, что их жизнь, уже не будет прежней. Мама не бросила пить, но стала это делать гораздо реже, без пьяных женских жалоб и причитаний, стараясь не попадаться на глаза дочери, словно стесняясь того, что делает. Бабушка не оказалась таким тираном, как до этого представляла себе ее Вика, со слов матери. Она была строга, пунктуальна, принципиальна до крайности в некоторых вопросах, несколько суховата и немногословна, скупа на похвалу и на лишнюю улыбку, но тираном она не была. Она умела убеждать и коротко, но емко доказывать свою правоту. Со временем, как-то незаметно, сложилось так, что как только мама где-то выпивала, и приходила домой навеселе, Вика сразу уходила к бабушке, где для нее был специально поставлена кушетка в одной из комнат. Поначалу Ирина Владимировна страшно злилась, и пару раз, даже заявлялась к бабушке «подшофе», забирать дочку, но в итоге, это привело к тому, что мама все реже и реже прикладывалась к рюмке, что давалось ей с большим трудом.
    Аглая Нифонтоновна, и на пенсии была неутомима. Через пару месяцев, она переселила дочь и внучку к себе и просто вынудила Ирину сделать ремонт в их квартире, причем полностью оплатив его и новую мебель. Она таскала их по магазинам выбирать обои и краски. Она заставила дочь, выбросить на свалку старые шторы и тюль, которым было лет по двадцать, не меньше, и изрядно проредила их гардероб, тут же свозив их на ближайший рынок для покупки обновок. Иногда бабушка уезжала в Москву, как она называла «на слеты пенсионеров союзного значения», то на пару дней, а один раз даже на целый месяц. И со временем, Вика стала чувствовать, что, когда бабушки нет, ей немного грустно и чего-то не хватает. Так незаметно получилось, что бабушка плавно и ненавязчиво, заняла в их жизни какую-то незаполненную нишу. И даже мама, стала забегать к бабушке, чуть ли не каждый свободный вечер, что разительно контрастировало с тем, что было сначала.
    К выпускному классу, Вика, как говорила бабушка «выдурилась» и превратилась в миниатюрную, идеально сложенную девушку, с высокой грудью, красивыми пронзительными глазами и обаятельной улыбкой. Времена пионерии и комсомола давно прошли, им на смену пришли «лихие девяностые», в которые и пришлось взрослеть Вике. Она никогда не была домашним ребенком, да и не получилось бы при всем желании, но что удивительно, все грязное, что происходило вокруг, обтекало ее, словно заговоренную. А грязного, в 90-е было много. Промышленный город, в котором перестала работать промышленность. Школы, в которых растерявшиеся педагоги не знали, чему теперь надо учить детей. Свалившаяся откуда-то из Москвы малопонятная «свобода», более всего пришлась по вкусу тем, кого раньше власть старательно изолировала от населения, и молодежь, во все времена любившая то, что запрещали, за отсутствием других ориентиров, на «ура» восприняла романтику блатного мира. Что, собственно говоря, было и не удивительно. Умение ловко пользоваться бейсбольной битой и качать бицепсы, наличие высшего образования не требует, как и среднего тоже. Жизнь, тем не менее, шла своим чередом. Взрослые выживали ради детей. Дети ходили в школы, учились и познавали мир таким, какой он и видели своими глазами.
    Вика, росла, как и все. Ходила в ободранную и давно не ремонтированную школу. Училась. Не на отлично, но и троечницей не была. Бегала вечерами на местную дискотеку, пила портвейн из горлышка в кустах и целовалась с мальчишками из параллельного класса. Тайком курила с подругами, старательно зажевывая жевательной резинкой запах табака, перед тем, как идти домой. Смотрела затертые видеокассеты с фильмами о далекой Америке и мечтала, когда-нибудь иметь такие же сногсшибательные наряды и красиво забегать в океанскую волну где-нибудь на побережье Калифорнии. И, как водится, была у Вики лучшая подруга Марина, с которой они сидели с пятого класса за одной партой и жили в соседних домах. Марина тоже была симпатичной девочкой, заводной и веселой, и их пару, в классе называли «наши куколки». «Куколки» всегда и везде были вместе, частенько с разрешения родителей ночевали друг у друга и вообще были, не разлей вода. Парни в классе постоянно заглядывались на их парочку, и частенько пытались позажимать на переменах, стремясь пощупать упругие попки и помять наливающиеся молодые груди. Но, все это было как-то само-собой, беззлобно и весело, и заканчивалось в основном девчачьим визгом и смехом. Все начало стремительно меняться после восьмого класса. Многие из школы ушли, решив, что того образования, что они получили, хватит для дальнейшей жизни. В основном ушли мальчики, кто –куда, а уходу одного из них, здоровенного Вовы Молчуна, не по годам крепкого и рослого, Вика была очень рада. Последние месяцы, он настойчиво проявлял к ней не просто повышенный интерес, и в открытую предлагал то, чего Вика не хотела, и готова не была, и уж тем более с Молчуном. Тот не отставал, и Вике даже пришлось попросить помощи у соседа Ивана Сергеевича, бригадира с судостроительного завода, мужчины известного в районе и питавшего искренние теплые чувства к ее матери. У Молчуна был брат, год назад вышедший из тюрьмы, и сразу сколотивший бригаду из бывших спортсменов и школьников, теперь нагло и уверенно обиравших все торговые точки в округе. Неизвестно, о чем говорил Иван Сергеевич со старшим братом Молчуна, но свои попытки одноклассник прекратил, хотя и продолжал разглядывать Вику сальными глазами. Когда он ушел из школы, Вика вздохнула с облегчением, но как оказалось зря. Он продолжал периодически появляться у школы, упакованный в кожаную куртку и моднючий адидасовский костюм, и здорово нервировал Вику, своими обещаниями поиметь ее, когда придет время. А потом потихоньку начали расходиться пути с Мариной. У нее завелись какие-то знакомства в «новорусской» среде, она понемногу стала пропускать уроки, а то и неделями перестала ходить в школу, прикрываясь какими-то справками из поликлиники, где работала ее старшая сестра. Она стала одеваться вызывающе и не по карману, постоянно пользоваться косметикой и курила почти в открытую, у ворот школы. Но, отношения между ними совсем не изменились, хотя они и стали реже встречаться. Вика слышала, что у подруги бурный роман, с кем-то из молчуновских друзей, но Марина ни о чем ей не говорила, а Вика, не страдавшая любопытством, не считала нужным ее об этом спрашивать. Сама она твердо решила после школы поступать в медицинский, ждала этого часа, и, хотя загулы подруги не приветствовала, но и не порицала.
    А потом был выпускной. Само-собой, все девчонки ужом вертелись в поисках платьев, родители скребли по заначкам для более или менее приличных школьных посиделок, а пацаны, запрятали на берегу Волги несколько ящиков вина и пива, чтобы после все официальных и неофициальных торжеств, на берегу реки встретить рассвет. Викино платье помогла выбирать бабушка. Заслушав модельные предпочтения внучки, а за ней и более взрослой дочки, Аглая Нифонтоновна выразилась коротко «сельпо», и самолично сняв мерки с Вики и прихватив с собой ее туфельки, уехала в столицу. Вернулась она через три дня, и привезла платье. Скорее Платье с большой буквы. Точнее бабушка привезла все. Нижнее белье, да такое, какого Вика не видела не в одном магазине их города, туфли на вменяемой шпильке, севшие на ноги, как родные. И само платье… голубое, цвета летнего неба, без лишних молний и застежек, запахивающееся на груди, и при ходьбе открывающее ножки, по мнению бабушки рискованно, но не вульгарно. Когда она облачилась во все это великолепие и встала перед зеркалом, Вика даже не поверила, что это она сама. А подошедшая бабушка, неуловимым движением руки, освободила ее волосы и добавила:
    - И никаких завитых башен на голове. У тебя великолепные волосы. Просто распусти их.
    Сам выпускной вечер, Вике почему-то не показался праздником, и совсем не ассоциировался с торжеством. Учителя и назначенные ученики говорили нафталиновые, годами повторяющиеся речи, мальчики бегали в туалет покурить, кто по привычке тайком, а кто уже не стесняясь в открытую. Девочки завистливо перешептывались, поглядывали на нее, неожиданно оказавшуюся звездой на этом празднике жизни. Подруга Марина, выбравшая на выпускной обтягивающее фигуру мини от простонародного «Тома Клайма» и сначала тоже немного обалдевшая от голливудского имиджа подруги, шепотом, язвительно обсуждала одноклассниц, награждая их непечатными эпитетами. Немного повеселее стало, когда их класс перебрался в снятое для праздника кафе, и их покинули родители, оставив их с учителями. Музыка, вино, полумрак. Сначала шампанское, а потом и пара бокалов более крепкого вина, превратили вечер из тусклого и убогого, в искрящийся и веселый. Вика, курившая редко, и в основном, как и все их девочки, лишь выпив вина, уже пару раз сбегала с Мариной покурить, кокетливо показывая точеные ножки одноклассникам. А вот когда начались танцы, за окном кафе появились те, кого Вика меньше всего хотела видеть. Вова Молчун, с какими-то своим другом. Внутрь их не пустил, дежуривший на выпускном физрук, и они, переговорив с несколькими одноклассниками и с вышедшей к ним Мариной, быстро ретировались в неизвестном направлении, не успев окончательно испортить Вике настроение.
    Где-то к полуночи, учителя предложили закругляться с гулянкой, и как было заранее оговорено, все разошлись в разные стороны, чтобы через полчаса встретиться на условленном месте, на берегу. Там начался неформальный выпускной, неожиданно ставших взрослыми школьников. Из принесенного магнитофона неслась музыка, разливалось вино, кто-то уже не скрываясь целовался, а кто-то еще украдкой пытался залезть однокласснице под юбку. Вика веселилась со всеми, танцевала, проваливаясь шпильками в землю, чокалась тяжелым граненым стаканом и даже подарила, своему давнему и главное, ненавязчивому воздыхателю Королеву Андрею пару настоящих поцелуев, отчего тот пришел в восторженно-оглушенное состояние и не выпускал ее руку из своей. А потом откуда-то и темноты возникла Марина, куда-то пропавшая полчаса назад, и решительно отстегнув Вику от Андрея, прошептала ей на ухо.
    - Пошли быстрее…
    Уходить Вике не хотелось. Андрей казался таким милым и хорошим, а вино таким вкусным…
    -Куда?
    - Сюрпрайз…Через десять минут вернемся. Не пожалеешь…
    И когда Вика, подобрав платье, чтобы не запачкать его о мокрую утреннюю траву, пошла за Мариной, она и подумать не могла, что та, которую, она все годы считала самой близкой подругой, ведет ее прямо в липкие лапы Вовы Молчуна и его новых друзей. За кустами рядком стояли покосившиеся от времени старые заброшенные лодочные сараи. Вика, одной рукой придерживая платье, а другой стакан с вином и сигаретой, и сообразить не успела, когда Марина втолкнула ее в приоткрытую дверь одного из сараев, пьяным голосом, насмешливо оповестив ожидавших внутри.
    - Получайте заказанное! Сделайте из нашей недотроги настоящую бабу! Она ваша!
    И вышла, захлопнув дверь за собой. Вика, успела запомнить только, висящий под потолком фонарь, какой-то длинный ящик, покрытый старым одеялом посредине и шагнувшую к нему долговязую фигуру.
    - Ну. Викуля…давай-ка, сладкая моя по-взрослому отметим ваши аттестаты зрелости…пора уже…одна ты такая у нас осталась, целочка…
    Она все сразу поняла, и бросив на пол стакан, попыталась было рвануть назад к двери, но там ее крепко схватил еще один, стоявший за дверью, сразу же запустивший руки в декольте платья.
    - Вован, а у нее буфера зачетные…прямо каучуковые…
    Вика вцепилась зубами тому в руку. Ей казалось, что сейчас тот ее отпустит, и все закончится, как всегда криками и угрозами.
    - Бл…Вован, утихомирь эту сучку!
    И Молчун, без колебаний, резко ударил ее в солнечное сплетение, отчего у нее потемнело в глазах, и она потеряла мгновенно сознание. Первым, что она почувствовала, когда пришла в себя, было что-то влажное шлепающее по ее губам.
    - Рот открывай, сука…открывай…
    Она лежала на одеяле, в уже полностью распахнутом платье, без трусов и с бюстгальтером, задранным к шее. Между ее раздвинутых ног, суетливо мостился Молчун, со спущенными штанами, от нетерпения, никак не попадавший в цель. Второй, тоже со спущенными штанами, держал ее за руки, одновременно пытаясь засунуть член ей в рот.
    - Очухалась, тварь! Рот открывай! Соси, бля…
    И тут, Вика поняла, что если сейчас, она вот так просто, под сальные шутки и гогот этих животных, вытерпит все, то и вся ее будущая жизнь пройдет так же, под тяжестью чужих противных тел и скрип ржавых кроватей. Она открыла рот, и со всей силой вцепилась зубами в висящий перед ее лицом пахнущий потным мужским телом член и сжала зубы, как могла. Губам сразу стало горячо, и на ее лицо брызнула кровь. Насильник заорал, и схватившись за пах, отпустил Викины руки. Вован, от испуга, прекративший, свои доселе неудачные попытки, отпустил ее бедра, занес руку, чтобы ударить в лицо, но замешкался буквально на пару секунд, которых хватило, на то, чтобы Вика, нащупав правой рукой, какую-то палку, схватила ее, и размахнувшись, насколько смогла, ударила сбоку ее концом в левую половину лица. Палка, оказалась с заостренным сколом с ящика, и с каким-то хлюпающим звуком, пробила щеку Молчуна, с хрустом в чем-то застряв. Тот дико заорал, и схватившись за лицо, упал назад. Вика соскользнула с ящиков. Тело, словно само думало за нее. Схватив валяющиеся трусики и сумочку, она с разворота ударила ногой в лицо Вована, который пытался подняться. Туфли насильники с нее не сняли, видимо насмотревшись западных фильмов, в которых полуголые красотки, валяются в кроватях с обязательными шпильками на ногах. Удар вышел сокрушительным. Что-то хрустнуло. Молчун с криком завалился на бок и заскреб ногами по полу, скуля и воя. Вика сунула трусы в сумку. Запахнула платье, закинула сумочку на плечо, сорвала с ног туфли. У двери, загораживая выход, уже поднимался «укушенный», одной рукой зажимающий кровоточащее мужское достоинство, а другой судорожно пытающийся найти что-то в кармане полуспущенных штанов. Но Вику было уже не удержать. Шагнув к двери, она подхватила поудобнее туфли, и не останавливаясь, с разворота ударила «укушенного» высоченными каблуками в лицо.
    Побежала она не домой, где никого не было, а к бабушке. Босиком, через ночную рощу, зажимая в руках вещи, и не пытаясь одеться. Слез не было совсем. И только тогда, когда бабушка, открыла дверь, и впустила ее в прихожую, Вику отпустило. Следующие минут сорок, она помнила плохо. Бабушка раздела ее и усадив в ванну, поливала из душа теплой водой, а она, захлебываясь слезами, рассказывала о том ужасе, который только что испытала. И тут бабушка, видимо услышав все, что ей было надо, неожиданно переключила воду на холодную и обдала рыдающую девушку с ног до головы.
    - Так. Все. Вика, истерику прекращаем. Тихо. Где твои документы дома лежат? Паспорт, свидетельство о рождении, аттестат? Говори!
    Вика, ошалевшая от перемены поведения, до этого момента участливой бабушки, вдруг как-то сразу пришла в себя.
    - В большой комнате, в серванте… ящичек выдвижной…все там…
    Бабушка встала. Подала Вике полотенце.
    - Вытирайся. Вот халат висит. Сиди в комнате, никому не открывай! Никому! Свет я выключу. И…внучка, что случилось-то случилось. Вытирай слезы и жди меня. Скоро буду.
    Когда Вика, вышла из ванной в накинутом на голое тело халате, бабушка разговаривала с кем-то по мобильному телефону, которого, она могла поклясться, до этого она у нее не видела. Несмотря на то, что ее еще била мелкая дрожь, краем уха она успела услышать несколько непонятных фраз.
    - …портной…я артельщик три…срочно доставка и новое платье. Восемьдесят четвертый. Срочно. Сейчас. Место старое. Буду ждать там через три часа. Да. Всё…
    Потом она вынула из трюмо лист бумаги, положила на стол.
    -Садись. Бери ручку. Пиши.
    Вика, взяла ручку, еще немного дрожавшими руками.
    - Что?
    - Мама я уехала. Сегодня вечером меня пытались изнасиловать…как его фамилия? Молчун? Пытались изнасиловать Молчун с приятелем. Пришлось отбиваться и кажется, я одного из них убила. Пиши, пиши… Так будет понятно, отчего ты убежала. Они бандиты и будут меня искать, чтобы отомстить. Меня не ищи. Я сама потом напишу, когда устроюсь где-нибудь… Прости меня мама…или…ну, подпишись, чтобы было понятно, что не под диктовку писала. Давай ключи от квартиры…
    Бабушка ушла, переодевшись в темный спортивный костюм, которого Вика тоже до этого дня у нее не видела. Костюм был плотным, с большими накладными карманами и так облегал тело бабушки, что она в темноте могла сойти на худенькую молоденькую девушку.
    Она вернулась минут через сорок. Поставила на кровать большую спортивную сумку.
    - Вика, одевайся. Никаких платьев. Джинсы или брюки. Вещи и все документы в сумке. И побыстрее, времени мало. Тебя могут уже искать.
    Когда Вика переоделась, бабушка взяла стул, поставила его перед сидящей на кровати девушкой.
    - Внучка…послушай меня внимательно. Сейчас мы идем с тобой в одно место. И ждем. Через несколько часов за тобой приедет машина. Ты уезжаешь!
    Вика попыталась возразить, но бабушка не дала ей даже рта открыть.
    - Это не обсуждается! Маме я все сама объясню завтра. Внучка…Викулечка моя…пойми, они тебя просто убьют. И никто, даже я не смогу этому помешать. Времена такие…мерзкие… Я сейчас делаю то, что не имею права делать, но у нас с тобой нет другого выхода. У тебя начинается новая жизнь. Без родных. Без родного дома. Но ты будешь живой и здоровой, что для меня и твоей мамы важнее всего. Ничему не удивляйся. И еще…тебе придется повзрослеть. Сразу. Сегодня. Сейчас. Я тебя очень прошу…очень…постарайся. Ты единственное, ради чего я живу, и буду жить…
    Вика смотрела на лицо своей бабушки, и видела, что глаза ее влажнеют, и она совсем не шутит, и что все это правда, и все ее будущее укатилось под откос. И что не будет Ярославского медицинского университета, не будет подруг, одна из которых так предала ее, не будет Рыбинска, из которого ей очень хотелось уехать, но который она все-же любила, не будет рядом мамы и бабушки. Не будет ничего, близкого и родного. И непонятно еще, что ее ждет впереди.
    Потом они почти час шли в темноте, избегая освещенных участков, и прячась от проезжавших редких автомашин. Несколько раз они видели вдалеке подгулявшие компании и прохожих, от которых прятались не менее тщательно, чем от машин. Наконец бабушка, судя по всему, ходившая этим маршрутом не первый раз, скомандовал остановку. Невдалеке за кустами проезжали машины, виднелись какие-то слабо освещенные строения.
    - Это Хвощёвка. Надо ждать.
    В кустах обнаружился грубо сколоченный стол со скамейками и остатками застолья. Бабушка смела все со стола, протерла скамейку носовым платком.
    - Садись внучка. Нам еще ждать и ждать.
    И тут, наконец, Вика, решилась на вопросы.
    - Бабуль…а куда я поеду? К кому? Как мне жить дальше? Я же поступать собиралась на медицинский… Кому я нужна-то?
    Бабушка вздохнула. Погладила внучку по голове.
    - Давай мы поговорим об этом потом. Сейчас приедет один человек. Ты сядешь к нему в машину и уедешь в Москву. Там тебе будет, где отдохнуть, прийти в себя и успокоится. Я с вами не поеду. Сразу станет понятно, что это я тебя увезла. А вот через пару недель я приеду. Тогда и обсудим все. Но одно я знаю точно. Обратно домой тебе нельзя. И не волнуйся. Я тебя не брошу. Ты у меня одна…Виктория… внучка Победа….
    Бабушка обняла внучку, и та, положив ей голову на плечо, неожиданно для себя задремала. Она не слышала, когда к этим кустам подъехала машина, и проснулась оттого, что бабушка мягко, но настойчиво потрясла ее за плечо.
    - Вставай, соня… Знакомься…Иван Максимович. Слушайся его во всем. На две недели, пока я не приеду, его слово для тебя закон. И это не шутка. Договорились?
    Еще толком не проснувшаяся Вика, автоматически кивнула, пытаясь разглядеть мужчину стоявшего, напротив. И хотя на улице уже начинало светлеть, это у нее плохо получалось.
    - Вика, в машину! Иван, уезжайте. Мне еще надо успеть домой, пока мои соседи к окнам не прилипли.
    Она обняла Вику, поцеловала ее в лоб и подтолкнула к машине. И не успела Вика и рта открыть, как бабушка как-то незаметно скользнула в кусты и пропала.
    Машина оказалась простой «шестеркой-классикой», чистой и ухоженной. Вика бросила сумку на заднее сиденье, и немного подумав села тоже на заднее сиденье, хотя всегда любила ездить впереди, рядом с водителем.
    - Вот и правильно, дочка, сзади тебе поудобнее будет…ты постарайся уснуть…нам еще часа три, как минимум ехать…
    Голос у Ивана Максимовича оказался глуховатым, с приятным тембром и едва заметной хрипотцой. Вика положила голову на сумку, и в который раз за эту ночь, как-то сразу провалилась в сон.
    Они приехали на место, часов в девять утра. Где-то за несколько километров до цели, Иван Максимович остановил машину и разбудил Вику. Только сейчас она толком разглядела своего эвакуатора. Ничем не примечательный пожилой мужчина. Подтянутый и жилистый. Тронутые сединой коротко подстриженные волосы. Спокойные и внимательные глаза.
    - Дочка, запоминай. Тебя зовут Полина Гусева. Отчества у тебя никто спрашивать не будет, но на всякий случай, запомни. Полина Сергеевна Гусева. Ты моя внучка из Благовещенска. Приехала поступать, а у меня на даче, в сельской тишине, будешь готовиться к вступительным экзаменам. ВУЗ называй любой. Это так…на всякий случай. Чужие у нас не ходят, я слыву человеком малоразговорчивым и замкнутым, так что, лишних вопросов никто задавать не будет. Понятно? И еще. На дачах меня все знают, как Игоря Михайловича. Кончина Игоря Михайловича. Запомнила? Ты, чтобы не путаться, зови меня просто дедом…
    Вика только кивнула в ответ. Бабушка сказала «ничему не удивляться», и он решила этому четко придерживаться.
    - Я ваша внучка от сына или дочери?
    - От дочери.
    - Понятно.
    Дача оказалась небольшой, но очень уютной. На большом участке соток в тридцать, разместился небольшой домик, банька с самой настоящей душевой кабинкой и аккуратный сарайчик. Все остальное место занимал шикарный яблоневый сад, а вдоль забора кустилась смородина. Сразу было заметно, что хозяин свое хозяйство любит, холит и лелеет, и вкладывает в него всю душу. Иван Максимович отнес Викину сумку на второй этаж в небольшую спаленку, где кроме кровати стоял еще небольшой письменный стол.
    - Располагайся, дочка, а я пока пойду нам какой-нибудь завтрак изобрету. А с завтрашнего дня, завтрак за тобой. И вообще, моей берлоге хозяйки давно не хватает…
    Потом они долго сидели на веранде. Иван Максимович, приготовил восхитительную яичницу со шкварками, помидорами, сладким перцем и зеленью, выставив ее на стол в огромной чугунной сковороде, кажется помнившей еще дореволюционные времена.
    - Яичню, надо есть со сковороды. Чугун тепло долго хранит, а на тарелке она быстро остынет и превратится невесть во что…
    После был чай, с мятой и смородиновым листом, крепкий и пахучий. Спать Вике уже совсем не хотелось, да и хозяин, не смотря на бессонную ночь, усталым не казался.
    - Дочка, я тебе вот что скажу… Ты вчерашнее забыть не сможешь еще долго, но вот себя жалеть и оплакивать переставай. Не пили опилки. Только сама себя заводить будешь. Ты, вот лучше займись чем-нибудь…дел в любом доме всегда хватает, особенно у такого старого бобыля, как я… А там Аглая подъедет и выдаст тебе путевку в жизнь… Давай, обживайся, изучи территорию, а за забор старайся пока не выходить…
Удивительно, но либо в психике Вики включился какой-то дремавший доселе защитный механизм, либо просто молодость и характер сыграли свою роль, но подавленность, испуг и тяжесть на душе, куда-то испарились, и сейчас она чувствовала себя, словно ничего и не случилось прошедшей ночью. А на царапины и ссадины, Вика старалась просто не глядеть.
    Она погуляла среди деревьев, полистала старые журналы в беседке. Спать не хотелось, делать было нечего, а живой характер требовал хоть какой-нибудь деятельности. Иван Максимович, что-то мастерил около сарая, периодически жужжа дрелью и стуча молотком, в помощи не нуждаясь, и Вика пошла в дом. Развесила и разложила свои вещи в шкафу, удивившись тому, как точно бабушка определила и отобрала именно то, что она любила носить, при этом, не взяв ничего лишнего и не нужного. Потом прошлась по дому, посмотрела старые фотографии, развешанные по стенам в потемневших деревянных рамках. А потом пошла к Ивану Максимовичу, узнала где взять ведро и прочий хоз. инвентарь, и устроила грандиозную уборку в доме, сама себе удивляясь и одновременно с этим, чуть ли, не наслаждаясь процессом наведения порядка. Хозяин пару раз заинтересованно заглянул в окно, поулыбался и больше своим вниманием ей не досаждал. А Вика отдраила полы, выбила все половики, перемыла всю найденную в доме посуду, вообщем навела глянец на всем, до чего руки дотянулись, и даже надраила до блеска старые и потемневшие мельхиоровые вилки, и ножи, обнаруженные в серванте. После чего, не сбавляя оборотов, начистила гору картошку и начала ее жарить все на той же старой чугунной сковороде, что было еще удивительнее. Вика ненавидела готовить, и если был выбор, то всегда предпочитала самый дешевый гамбургер в недавно открывшемся у них «Макдональдсе», блинам, которые нужно было напечь самой. Картошка получилась, откровенно говоря, так себе. Но Иван Максимович, иронически хохотнув, назвал ее не подгоревшей, а хорошо зажаренной, и начал кушать с таким удовольствием, что надувшаяся было Вика, так же быстро сдулась обратно, и как оказалось, что ее чипсы, с квашеной капустой, очень даже хороши.
    Вечером, после ужина, Иван Максимович, попросил Вику навести на лице лоск и причесаться, повесил на стену простыню, и достав откуда-то фотоаппарат на штативе устроил целую фотосессию, заставляя ее то распустить волосы, то собрать в хвостик. На вопрос, зачем это надо, Иван Максимович кратко буркнул, что на документы, и Вика не стала допытывать его дальше, прилежно выполнив все, о чем просил. Она не была сильна в фотоделе, но вот такой фотоаппарат, какой обнаружился на даче у Ивана Максимовича, она до этого видела только в западных боевиках и в модных глянцевых журналах, и он, в антураже скромной дачи пенсионера смотрелся элементом из другой жизни.
Следующие две недели, прошли как-то быстро и незаметно. Вика как-то сразу втянулась в незамысловатый дачный быт, неожиданно для себя почувствовала вкус к кулинарии, вечерами вспоминая мамины рецепты и пытаясь утром воплотить их в жизнь, а через пару дней вдобавок ко всему, исключительно по собственной инициативе, напросилась покрасить сарай. Иван Максимович на эти трудовые позывы Вики смотрел с иронической улыбкой, но никак не комментировал, а только их приветствовал, не забывая нахваливать ее стряпню, которая к слову говоря, день ото дня становилась все вкуснее. Пару раз Иван Максимович уезжал в Москву, почти на весь день, еще пару раз он с Викой ездил в большой супермаркет, находившийся неподалеку. Там, Вика накупила кучу всевозможной мелочи, крайне необходимой, по ее мнению, в хозяйстве, пару новых кастрюль, тарелок и кое-что для собственной гигиены. Иван Максимович безропотно все оплатил, заметив только, что никак не ожидал от нее столь высокого энтузиазма в области домоводства, и что на бабушку, она в этом смысле совсем не похожа. Последующие, две недели прошли очень спокойно, и о злосчастном ночном происшествии Вика не то чтобы забыла, а просто перестала о нем думать. Синяки и царапины быстро сошли, первый месяц лета выпал солнечным и теплым, а тяжелые мысли, все реже и реже посещали Викину голову.
    А потом приехала бабушка. Аглая Нифонтоновна появилась ближе к вечеру на такси, в строгом, как бы сказали сейчас, офисном костюме и с небольшой сумкой в руках. Видимо, она была тут не в первый раз, так как сразу целенаправленно направилась в дом, где Вика и Иван Максимович, только что закончили обедать и готовились к уже ставшему традиционным, чаепитию.
    - Здравствуй, Ваня… Где тут моя нелегалка?
    Вика, мывшая посуду, обернулась.
    - Бабуля…
    Аглая Нифонтовна, устало улыбнулась краешками губ.
    - Внучка, времени у нас мало, не обессудь, но я сначала с Ваней парой слов переброшусь, а уж потом мы с тобой сядем и не спеша все обсудим. Хорошо?
    Минут на пятнадцать, бабушка с Иваном Максимовичем уединились в саду, после чего он, переодевшись, завел машину и уехал. А они сели с бабушкой в беседку.
    - Ну, внучка, как ты?
    Вика улыбнулась, передернула плечами.
    - Нормально. Скучновато только.
    - Я о другом…
    Улыбка пропала.
    - Нормально, бабуля. Просто вспоминать не хочется…
    Аглая Нифонтовна достала из сумочки сигареты. Закурила.
    - Теперь вижу, что все более или менее…
    Где-то с минуту, она молча пускала дым, потом решительно затушила окурок в пепельнице.
    - Вика, я буду говорить с тобой, не как с любимой внучкой, а как с взрослой девушкой, понимающей, что случилось. Так будет проще и понятнее. Во-первых, дороги обратно в Рыбинск тебе нет. В ближайшие годы, точно. Из этого вытекает второе. Во-вторых, тебя будут искать. Была надежда, что это не так, но у твоего Молчуна, оказались криминально авторитетные родственники. А значит, жить тебе и правда придется под другим именем. И с нами видеться придется редко, особенно с мамой. Меня отследить трудно, да и не захотят они с пенсионером из управделами президента связываться. Хотя, сейчас такие времена, ничему не удивлюсь. Все это значит, что тебе нужна новая личность, документы и легенда.
    До этого момента Вике все было понятно.
    - Бабуль, а что за легенда?
    - История твоей вымышленной жизни, которую ты сможешь рассказывать людям. Ты же учиться собираешься? Собираешься. Будут знакомые, будут преподаватели, мало ли кто еще будет. Люди любопытны. Буду спрашивать, кто ты? Откуда? Не будешь же ты рассказывать, что скрываешься от бандитов, которым…сама понимаешь…
    Вика кивнула.
    - Все это мы с Ваней тебе обеспечим. Все свои настоящие документы собери и отдай Ивану. У него сохраннее будет. Насчет учебы. Ты, же хотела на медицинский?
    - Да. Хотела. А сейчас уже и не знаю…там же не только нормальных людей лечить придется, но и подонков всяких…
    - Мы можем тебя устроить в несколько ВУЗов. Рекомендую экономический. В нынешние времена, пригодится. Как тебе?
    Вика призадумалась. В экономике она ничего не понимала, и о таком варианте даже не думала.
    - А там будет возможно, если что, перейти на заочное?
    - Думаю, да.
    - Я согласна.
    Бабушка снова закурила.
    - Деньги у тебя будут. Жильем Ваня обеспечит. Учись. Не трать время на гулянки, сама знаешь, чем они могут закончиться. Найди себе дело. Даже не так. Научись какому-нибудь ремеслу. Тому, что ты сможешь делать своими руками. Ну, не знаю…шитье, парикмахерство, курсы медсестер…придумай, что будет интересно и пригодится в жизни. Да. И обязательно займись иностранными языками. Без них, сейчас никуда…И, еще…
    Вика положила ладонь на бабушкину руку.
    - Бабуля, а ведь и диплом, и все остальное… они буду не на мое имя…они же будут на легенду… а потом? Когда я смогу снова стать сама собой…это же будет все не моё? Как же…
    Бабушка замолчала. Перехватила ладонь внучки и погладила ее.
    - А по-другому, Викуля моя, уже не получится. Они со вчерашнего дня приемные комиссии московских институтов обзванивают. Тебя по паспортным данным ищут. При помощи продавшихся милицейских скотов… Ориентировки по всем соседним областям разослали. Никак по-иному не получится. Даже если причину убрать, сразу вернуться не сможешь. Время должно пройти. Не будешь же ты на даче сидеть годами?
    И тут Вика неожиданно для самой себя заплакала. Слезы сами по себе потекли по щекам, и как она не старалась, останавливаться не хотели. Бабушка как-то сразу оказалась рядом, обняла, гладила по голове, что-то говорила, а Вика беззвучно плакала и плакала, положив руки на колени, не шевелясь и даже не пытаясь вытереть лицо. А потом слезы просто закончились. Как-то сразу и моментально. И Вика, ощутила, как будто бы отмылась, словно со слезами утекли все сомнения и страх последних недель. Словно с этими слезинками, вытекло ее детство и даже еще не пройденная юность, а осталась лишь очень взрослая, но очень неопытная женщина, у которой впереди целая чужая жизнь.
    Иван Максимович вернулся вечером, и ужинали они вместе, в той же беседке. Он привез новый паспорт, новое свидетельство о рождении, новый аттестат, и еще кучу документов, которые имеет каждый гражданин страны. Теперь Вика официально стала Полиной Сергеевной Гусевой, родившейся в далеком Благовещенске, в том же году, что и Вика, в том же месяце и в тот же день. Единственный ребенок дочери Ивана Максимовича. Судя по аттестату- круглая отличница. Весь вечер, они втроем придумывали нюансы ее жизни в Благовещенке, а утром, бабушка вместе с Иваном Максимовичем уехали в Москву, а Вика писала свою новую биографию в тетрадь, чтобы не забыть и подучить на будущее.
    Когда они вернулись вечером, Вика узнала, что оказывается, уже поступила на экономический факультет, Московского государственного областного университета на очное отделение. Так, она, как говорится, не приходя в сознание, стала студенткой. Потом старики посмеиваясь долго вычеркивали из ее тетрадки всевозможные романтические и откровенно детские нюансы ее липовой биографии, добавляли нужное и в конце концов, утвердили это странное сочинение за основу.
    Бабушка уехала на следующий день, оставив ей неприлично большую по Викиным меркам сумму денег, не повторяя лишний раз сказанного, без нравоучений и лишних слов. Она и так увидела, что внучка стала взрослой.

.