Полина, после того, как бабушка уверенно сообщила, что ей можно возвращаться к настоящей фамилии, поначалу очень сильно обрадовалась, а чуть позже сильно призадумалась. Она не могла себе представить, как это сделать, и что ее ждет после. Сейчас у нее была престижная и хорошо оплачиваемая работа. У нее была достойная репутация в своем бизнесе. Ее все устраивало. А возвращение к настоящему имени влекло за собой потерю всего этого, плюс массу вопросов, по большому счету незаконных, связанных с налогами, пенсионным фондом, да и просто с наличием второго паспорта. Аглая Нифонтоновна, с которой она поделилась своими противоречивыми мыслями, ответила очень странно:

    - Вика, мать же до сих пор не знает, что ты с другим паспортом живешь? И не надо ей знать. Живи, как живешь. Тебя сейчас уже никто не ищет. А вот насчет настоящего паспорта, скажу так. Тебе надо приехать на один день в Рыбинск. Там мы тебя выпишем из маминой квартиры, а потом я тебя зарегистрирую в своей московской. Да, да… Не удивляйся. У меня есть квартира в Москве. Она тебе и останется, как меня не станет. И будет твоим запасным аэродромом. Никому не известным. И думаю, что и маме знать об этом не стоит. Она хоть с алкоголем, слава богу, распрощалась, но вот поговорить все равно очень любит. А придет время, и ей расскажешь.
    Так Полина узнала, что у бабушки и в Москве есть квартира. До этого, она никогда о ней не говорила, не ей, не маме. А в остальном, она так и не поняла, зачем ей нужен этот самый аэродром, но каждый слышит от советчиков именно то, что хочет услышать, и Полина исключением не стала. Она решила ничего не менять. Пусть идет, как идет. Через какое-то время, она сгоняла на машине в Рыбинск, и за день, выписалась из маминой квартиры, благо паспортный стол был в соседском здании, и там лет тридцать работала одна из их соседок. Потом она вернулась вместе с бабушкой в Москву, прямо с колес заехали в свежепостроенный МФЦ Замоскворечья, где Полина зримо убедилась, что ее бабушка, в столице, была совсем не простым человеком. Она, как ледокол прошла вместе с Полиной по коридору, завершив путь в кабинете начальника МФЦ, который увидев ее, принял строевую стойку, и только подобострастно кивал головой. Полину, зарегистрировали у бабушки минут за десять, после чего начальник, лично проводил их до выхода. Бабушкина квартира оказалась совсем недалеко, на Большой Татарской улице, в старой «сталинке», прямо напротив здания телеканала ТВЦ. Квартира оказалась большой и просторной, из трех комнат, с высоким потолками и настоящими дубовыми дверями. Две комнаты, из которых бабушка вывезла мебель в Рыбинск, были абсолютно пустыми, и только в третьей осталась кое-какая обстановка, лишь для того, чтобы можно было переночевать день-другой. Кухня тоже отсутствовала, как таковая. Только плита. Чувствовалось, что бабушку в дни ее приездов в Москву, быт не интересовал совершенно, да и бывала она здесь, видимо нечасто.
    - На, внучка ключи и владей. Выбрасывай лишнее, делай ремонт, а мне, если что, есть где остановится, хотя бы у Вани…
    С того момента, прошло года полтора, в стране ожидаемо избрали нового президента, бывший президент плавно переместился обратно в главы правительства, но Вике это было неинтересно. С бабушкой они еще виделись и не раз, и Вика никак не могла решиться на возврат к легальному существованию, но жизнь все решила за нее, и вот теперь, после звонка мамы, Полина мчалась в Рыбинск, стараясь не думать о самом плохом…

* * * * * * *

    Бабушка лежала дома. Всякие попытки отвезти ее в больницу, она отвергала категорически. Вчера, когда она в очередной раз потеряла сознание и начала бредить, мама, не выдержав, вызвала «скорую помощь». Когда же врач поднялся к ним в квартиру, Аглая Нифонтоновна, как будто подгадав, пришла в себя, и выгнав всех из комнаты, поговорила с ним наедине. Что она там говорила, осталось неизвестно, но медик, оставив упаковку ампул для уколов и выписав рецепт на сильное обезболивающее, уехал, предупредив маму, что надо готовиться к худшему. Когда Полина приехала, бабушка была без сознания. Полина сразу отправила, не спавшую уже вторые сутки мать отдыхать, а сама устроилась рядом с бабушкой. То, что Аглая Нифонтоновна уходит, было видно сразу. Она, вдруг, как-то сразу, превратилась из энергичной и волевой, пусть и старой женщины, в безвольно лежащую в постели старушку, с бледной, почти прозрачной кожей и проступающими венами на висках. Она была без сознания, и что-то тихо, но внятно бормотала, непрерывно сжимая и разжимая кисть правой руки. Аглая Нифонтоновна, еще совсем недавно казавшаяся выкованной из булата, была сейчас до такой степени беззащитной и немощной, что Полина не в силах сдерживать слезы, взяла ее руку в ладоши и стала нежно поглаживать, пытаясь успокоить хотя бы этим.
    - Надо... надо держаться… все пройдет… мало осталось… дачников совсем нет… старики… Объекты неизвестны… Один портной остался… Сапожник в Киеве… Предатели…
    Бабушка бормотала, а Полина вслушиваясь в ее бессвязные фразы, не могла понять, что за сапожники, что за портные и дачники, и почему именно о них сейчас вспоминает ее бабушка в бреду.
    - Объекты…объекты… всё на объекте дача восемнадцать… Там… не сдаваться… мало осталось… дача восемнадцать…объект дача номер восемнадцать… лампа… дача два провалена…провалена…затерла все…старая лампа… Внучка…Вика… не надо знать… не надо… боюсь… Ключ пропал…отец…не говорить, не говорить…
    И тут внезапно бабушка сильно сжала ее руку и открыла глаза.
    - Вика… внучка… дождалась. Приехала, моя родная…
    Она как-то мгновенно преобразилась, ее голос стал уверенным и твердым, и Полине на мгновенье показалось, что все хорошо, и бабушке просто приснился плохой сон.
    - Внучка, слушай меня внимательно и не перебивай. Все вопросы потом, если у меня еще сил хватит. Открой нижний ящик комода. Видишь заклеенная коробка? Бери. В Москве откроешь. Там письмо и еще кое-что, прочтешь- поймешь. Теперь о главном. В Москве, зайдешь к моей соседке, Ирине, она в девятой квартире живет, этажом выше. Она тебя в лицо знает. Я у нее кое-чего для тебя оставила. И еще. Вика, мне осталось совсем немного. И не перебивай, я это знаю точно! Ты у меня девушка взрослая… директор…понимаешь ведь, что паспорт чужой, институт, квартиры… все не просто так. Откуда это все, тебе знать не надо, спокойнее жить будешь. Но как только меня не станет, увольняйся, паспорт верни Ивану, он знает, что сделать, а сама переселяйся в мою квартиру и начинай жизнь заново. Стояновой Викой. Так надо. Поверь. Поняла?
    Полина молча кивала, вертя в руках коробку. Слез почему-то совсем не было. Было ощущение полнейшего бессилия и отчаяния, хоть зубами скрипи.
    - Бабуля, ты не волнуйся… все будет хорошо…
    Бабушка, как-то виновато улыбнулась.
    - Не будет. Это не лечится. Рак. Последняя стадия. И не надо об этом больше… Ты мне лучше скажи…я бредила, пока без сознания была?
    Полина кивнула.
    - Да, бабуль…много говорила…
    Бабушка, хоть и не пошевелилась, но, словно как-то подобралась.
    - Что говорила? Что!?
    Полина пожала плечами.
    - Да, собственно, ничего особенного…дачи, объекты какие-то…ключи еще. Да, про отца что-то… портные, сапожники киевские… Я, бабуль, ничего не поняла.
    Бабушка немного помолчала.
    -Обещай мне, что ты забудешь все, что я тут в бреду старческом несла. Обещай! Лишнего я тут набредила. И никому никогда не рассказывай. Никогда и никому…забудь все это…забудь… Все, что тебе надо знать, я в письме написала…
    Она даже попыталась поднять зачем-то, поднять руки, но из этого ничего не вышло, и они безвольно упали на одеяло. Потом глубоко вздохнула и потеряла сознание.
    Больше в себя она не приходила. Лишь через сутки, перед самым концом, открыла уже ничего не видящие глаза и прошептала «Простите меня за все…». На следующий день, после ее кончины, в их квартиру неожиданно прибыло несколько представителей из городской администрации и военкомата. Тут Полине и ее маме пришлось узнать, что они почти ничего не знали о прошлом своей Аглаи Нифонтоновны. Полковника внутренней службы в отставке Гончарову Аглаю Нифонтоновну, бывшего ответственного работника ЦК КПСС и Администрации президента Российской Федерации, похоронили в престижном месте, с воинскими почестями и троекратном салютом. Поминки устроили прямо во дворе Полининого дома, благо за эти годы, бабушку узнали все соседи, и относились к ней с заметным уважением. После похорон, Полина пробыла с мамой еще несколько дней и уехала в Москву, твердо решив позже забрать маму в столицу, а сейчас разгрести дела и обдумать, как жить дальше.
На следующий день, по возвращении в столицу, она вечером зашла к той самой соседке Ирине, о которой ей говорила бабушка. Коробку с письмом, она еще не открывала, непроизвольно оттягивая этот неприятный момент. Соседка, миловидная женщина лет пятидесяти, сразу ее узнала, хотя Полина могла поклясться, что ее раньше никогда не видела и вынесла из недр своей квартиры довольно увесистую сумку.
    - Аглая Нифонтоновна ее еще полгода назад оставила, когда приезжала на обследование. Собиралась лечь на пару недель, но через три дня выписалась, неделю пробыла тут, а потом перед отъездом занесла. Жалко ее… Хороший человек был. Я ей так обязана… Ты, Вика заходи, если что нужно. Скоро сюда-то переедешь?
    То, что бабушка приезжала в Москву полгода назад, оказалось для Полины неожиданностью. Она об этом ничего не знала, да и вообще было странно, что бабушка приезжала и не повидала ее и Ивана Максимовича. Отделавшись несколькими общими фразами, Полина подхватила сумку и спустилась к себе в квартиру.
    Мебели в квартире было мало. После ремонта, закончившегося еще год назад, Полине хватило духу только купить кухню, и оборудовать спальню. Две другие комнаты стояли совершенно пустыми. До остального, как-то руки не доходили, да и спешки особой она не видела. Ей и так было очень уютно на ставшем за все эти годы, почти родным, Сиреневом бульваре. Затащив в спальню сумку, она уселась на кровать, достала коробку и начала рвать оберточную бумагу. В коробке лежала записка, ключ и какая-то небольшая металлическая штуковина, что-то вроде полого цилиндра с выгравированной на нем цифрой «2» уложенная в маленький сафьяновый мешочек. Отложив все в сторону, Полина развернула записку. Бабушка как всегда была конкретна и немногословна.
    «Вика, внучка, прости дорогая, но не могла я сказать вам, что осталось мне совсем немного. Не могла. До самого последнего момента надеялась, что пуля мимо пролетит. Я была в Москве на обследовании. Тебе не сообщала. Когда стал понятен итог и примерные сроки, пришлось заняться незаконченными делами. Но сейчас это уже не важно. Так вышло, что двенадцать лет назад, я от собственного бессилия и безысходности, изменила твою жизнь. И до сих пор, не уверена, что сделала правильно. А теперь тебе с этим жить. Когда меня не станет, подожди месяц, другой, и выходи из этого подполья. Технически это нетрудно. Иван Максимович уже подготовил все необходимое и поможет, хотя незначительные нестыковки с документами останутся. Как действовать, он тебе расскажет. Дальше. В коробке лежит ключ. Он от сейфа. Сейф в боковой стенке встроенного шкафа в прихожей. То, что лежит в мешочке, тоже ключ, под номером «2». За ним могут прийти. Я не знаю, кто. Да и не верю уже, что придут. Много лет прошло. Но, если это все же произойдет, у того, кто это будет, должен быть точно такой же ключ, как в мешочке, но с цифрой «18». Отдашь, ему этот ключ. И все. Дальше. Я тебе оставила деньги. Много. Они все чистые, нигде не засвеченные, прости уж за сленг. Не маленькая, что с ними делать сама знаешь. В сейфе тоже деньги. Валюта. Это тоже вам. И еще. Маме ничего об этом не рассказывай. Ты ее никогда не оставишь, я знаю, а в эти тайны ее посвящать не стоит.
    И главное. Внучка моя, Викуля, прости нас за все. Мы с твоим дедушкой, всю жизнь служили СТРАНЕ, а на вас с мамой, времени не хватало. Потому и Ирина такая выросла. Добрая, хорошая, но слабая. А когда тебя жизнь тряхнула, все на свои места встало. Плохо конечно, гадко, но тебя и Ирину из болота именно тогдашний случай вырвал. И мне дало сил, еще столько лет пожить рядом, пытаясь хоть что-то дать вам. Вот, наверное, и все. Целую тебя, моя ненаглядная!»
    Полина пододвинула к себе сумку. Повертела в ладони ключ. А потом, все же решилась открыть сумку. И ахнула. За все годы своей работы, такой кучи наличности сразу, она еще не видела. Вся сумка доверху была забита пачками с новенькими пятитысячными купюрами…
    Полина еще долго молча сидела, глядя на листок бумаги с аккуратным бабушкиным почерком, а потом тихонько завыла, раскачиваясь на стуле. Слез не было. Ей хотелось заплакать, выпустить из себя со слезами хоть часть того горя, что только сейчас она осознала в полной мере, но слез не было. Она так и проголосила несколько часов, пока не нашла в себе силы собраться и трезво задуматься на тем, как жить дальше.
    В этот же день вечером, Полина приехала к Ивану Максимовичу. Еще крепкий недавно, он сильно сдал за последние пару лет. Слава богу, слабость была только телесная, а разум его оставался все таким же ясным и острым. Старик понял все сразу, едва взглянул на Полину.
    - Что… Аглаи больше нет?
    Полина кивнула, закусив губу.
    - Пойдем внучка, помянем труженицу…
    Иван Максимович вынул из старого буфета три старомодных лафитника, графин. Разлил по рюмкам, а на одну положил кусок черного хлеба.
    - Легко хоть отошла, Аглая-то? Не мучалась.
    Полина вцепилась обоими руками в рюмку.
    - Она со мной поговорила. Потом потеряла сознание. Пришла в себя через сутки ненадолго…и все.
    Иван Максимович, поднес рюмку ко рту.
    - Упокой, господь ее душу… Сильная была женщина…. Пусть земля ей будет пухом.
    Они молча выпили. Иван Максимович одним глотком, а Полина, с трудом проталкивая в себя жгучую теплую водку.
    - Деда Ваня, а расскажи мне о бабушке. А то ведь, она о себе совсем не любила говорить. Да и о деде тоже. Сколько я не спрашивала. Я только на похоронах узнала, что она полковник и прочее. Кем она была на самом деле? Кем вы были? Ведь все… я не маленькая давно… то, что вы для меня сделали, никак с законами не дружит… Ведь даже фотография, которая у меня в паспорте…ты же ее на своей даче, тогда, в первые дни сделал… А бабушка перед смертью бредила, чего только не говорила…Что это за объект дача номер восемнадцать? Что за портные, и сапожники? Расскажи, пожалуйста…очень тебя прошу, деда…
    Иван Максимович, снова налил себе в рюмку. Посмотрел на Полину. И отодвинул рюмку от себя.
    - Кем мы были, тебе знать не надобно. Спокойнее спать будешь. Родине мы служили. А где, сколько и как, прости- не скажу. Не твоего ума дело. Да и быльем все поросло уже давно. А дед твой, достойнейшим человеком был. Я ему и в подметки не гожусь. Большого ума был. Огромного. Но, не из тех, о ком пишут в энциклопедиях. Мы с ним во время войны, вместе…служили. И после войны в одной структуре вместе, до самой его смерти. А с Аглаей я с 1954 года знаком. Как в Москву вернулся, так и познакомились. Она моим начальником была. Ты поверь мне, старику, тебе не надо ничего знать о нашем прошлом. Да и не имею я право рассказывать. Ничего. И сама не пытайся узнавать. Государственные тайны, они ведь, как приговор на всю жизнь. Висят на шее- не сбросишь. А мы этот хомут сами на себя одели. И до сих пор несем, кто еще жив. Не нужно тебе это. И опасно…
    Иван Максимович снова взял рюмку в руку. И снова поставил на стол.
    - Аглая, почитай с развала Союза, с этой дачей номер восемнадцать носилась. Искала ее. Говорила, там что-то важное для нее лично может быть…
    Полина, осторожно положила ладонь на руку Ивана Максимовича. Погладила ее.
    - Я все равно ничего не понимаю… Что личное? Раз объект, значит что-то государственное? Так ведь?
    Иван Максимович вздохнул.
    - Внучка, вот представь себе набор кубиков. Детский набор цветных кубиков, разной формы. И кто-то построил из них домик. А потом кто-то другой, пришел и ударил по этому домику ногой. И кубики разлетелись в разные стороны. Они остались целыми, кубики-то, но домика уже нет. Вот так и я с Аглаей был в одном кубике, а эта восемнадцатая дача в совершенно другом. А связаны мы были, только рукой человека, собравшего этот домик, и теми руками, что не давали его сломать до поры, до времени. Кубики разлетелись и связи пропали. И наше место в жизни тоже пропало… И я очень боюсь, что не дай боже, сейчас кто-то начнет эти старые кубики собирать. Грязные сейчас руки у слуг народа. Поэтому и еще раз повторю тебе, внучка- забудь весь Аглаин бред. Сотри из головы.
    Решительно взял рюмку и опрокинул ее в рот.
    - Больше об этом не говорим. Живи настоящим. У тебя для этого все есть. И не пытайся копать прошлое. Можешь докопаться…
    После этого разговора, Полина больше к этой теме с Иваном Максимовичем не возвращалась. Послушала совет и стала просто жить. Работать, совершенствовать иностранные языки, бродить по выставкам, заботиться о Иване Максимовиче, и даже пару раз за зиму согрешила на выходные, правда без прежнего удовольствия. И где-то ближе к весне, мысли, которые, как ей казалось, были уже напрочь изгнаны из головы, вернулись снова, и с еще большей силой. А лавину стронул, один небольшой листок бумаги, найденный ей в квартире. Все это время, она ночевала то на квартире что на Сиреневом бульваре, то в бабушкиной квартире, которую постепенно обставляла мебелью и приводила в образцово-показательный порядок. Так, вот однажды, доставая деньги, из сейфа в бабушкиной квартире, она случайно, вытащила лист бумаги, которым, как ей до этого казалось, сейф был просто застлан. А на листе, рукой бабушки, была нарисована какая-то сложная схема, с стрелками, квадратами, кругами и подписями. Схема была очень запутанная, но глаз Полины, сразу зацепила ее фамилия, вписанная в один из квадратов, и эта фамилия была написана в мужском роде! «Стоянов»! Не Стоянова, не Стояновы, а именно Стоянов. Почерк у бабушки был из тех времен, когда учили писать, а не стучать по клавиатуре, и сомневаться не приходилось. Это была фамилия отца. И она была написана в квадрате, на котором сходилось несколько линий. Теперь вечерами она сидела над этим листом и пыталась найти логику в этом нагромождении геометрических фигур. Сначала она вычленила одинаковые фигуры. Кружков было ровно двадцать. Квадратов было много, и они были разной величины. Были еще треугольники и ромбы, но их, Полина, пока оставила в стороне. Кружки были пронумерованы. Ровно двадцать, из чего Полина сделала вывод, что это и есть, те самые пресловутые «дачи». Ко всему прочему, от большого квадрата, в который было вписано имя «Аглая», стрелка вела к кружку с номером «2». Ключ с таким номером бабушка и оставила ей. Вика даже нашла описание этого необычного на взгляд ключа в сети, и это оказался ключ от замка системы Брама, изобретенного, чуть- ли не в средние века. От этого квадрата другая стрелка вела к фигуре поменьше, с подписью «КИМ». Так себя часто называл Иван Максимович. А вот дальше все было не так понятно. Большая часть фигур была без подписей, или с непонятными иероглифами вместо них. От каждой «дачи» стрелки вели к большим квадратам, а от тех, в свою очередь, стрелки, расходились, уж совсем бессистемно. Скорее всего, это было не так, но Полина как не пыталась, никаких внятных закономерностей в этих линиях найти не могла. А вот к квадрату, обозначенному, как «МФГ», стрелки вели с разных сторон, и много, и главное одна из них была от «Дача 18» и от «Дача 2». А от «МФГ» стрелка вела к «Стоянову». Кто кроется за «МФГ», ей ведомо не было, но все остальные стрелки к «Стоянову» были под знаком вопроса и безадресные…
    Полина даже завела тетрадь, в которой почти каждый свободный вечер, раз за разом пыталась создать схему, в которой были бы упорядочены все связи, которые до этого нарисовала бабушка. Но всегда получалось так, что треть связей была непонятна и бессмысленна. Она, понимала, что не знает, что скрывается под теми самыми треугольниками и ромбами, которые тоже были соединены с «дачами», но не все, и не со всеми, и в каких-то случаях соединены стрелками с обратной связью, а в каких-то только однонаправленными. Полина, даже попыталась залезть в какие-то дебри математического анализа….
    И вот, в самом начале лета, после того как она в очередной раз просидела над этим ребусом очередной вечер, Полина рано утром приехала на работу. Сегодня, ей предстояло к одиннадцати утра презентовать компанию перед новым, исключительно перспективным и «вкусным» заказчиком из металлургической отрасли. Ребята металлурги, обретавшие, как правило, за пределами московского региона и оттого скучавшие в своих уральских и сибирских краях, мероприятия любили пышные, с приглашением звезд эстрады, оркестров, аниматоров, вертолетных эскадрилий и парусных эскадр. И соответственно, средств на это не жалели. Презентация у Полины была готова, сама она нарядилась тоже соответственно и по парадному. Строго, красиво и сексуально в самую меру. Сегодня на встрече должны были присутствовать парочка боссов, выбравшихся в Москву, и терять свой шанс, Полина никак не хотела. А в контору она заехала, чтобы распечатать презентацию в цвете, в нескольких экземплярах, так, на всякий случай. В офисе почти никого не было. Пара водителей пила кофе в буфете, пара девочек, курили у входа на улице, но большинство должно было собраться где-то через час. Полина зашла в свой кабинет, включила компьютер, вставила флэшку, и обнаружила, что цветной принтер, стоявший в коридоре к ее машине не подключен. Полина и сама могла его установить, но она решила, что проще и быстрее, пустить печать с секретарского места. Компьютеры секретарей были без паролей и с предустановленными всеми принтерами офиса. Полина пошла к стойке секретарей, которая была у самого входа в офис, включила компьютер и запустила печать десяти экземпляров. Проверила наличие бумаги в принтере и вернулась к себе в кабинет. Проверила почту, а потом, открыв поисковик «Яндекс», сначала поискала данные будущих металлургических визави, а потом, как-то не задумываясь, автоматически вбила в строку поиска слова, которые не давали ей покоя уже много дней. «Объект дача номер 18». И отправила «Яндекс» искать по закоулкам сети, именно это словосочетание. До этого, она, помня слова Ивана Максимовича этого не делала ни разу. Не то, чтобы она не верила в то, что ее могут найти по этим данным. Она была современным человеком и прекрасно представляла себе возможности тех, кто задастся целью ее найти. Она просто не очень верила в то, что кто-то вообще будет это искать. А сейчас все вышло как-то само-собой… Без всяких задних мыслей и опасений. «Яндекс», через несколько секунд старательно выдал несколько тысяч ссылок, и Полина начала не спеша просматривать весь тот мусор, что нашел поисковик. Естественно, ничего полезного там не было. Продажа дач, восемнадцать участков, восемнадцать соток, объекты недвижимости за городом и прочее, прочее, прочее. Поползав с полчаса по сайтам, Полина, вспомнила о презентациях, и по привычке прихватив с собой сумку пошла к секретарям. Там было еще пусто. Забрав бумаги с лотка принтера, Полина разложила их на стойке, начав раскладывать презентации по файлам. И тут в офис зашли сразу трое незнакомых мужчины. Входная дверь офиса в рабочее время не закрывалась, так что по большому счету, в помещение мог зайти кто угодно. Вот они и зашли. В костюмах и с очень нехорошим выражением лица. Причем у одного из них, в руках был какой-то прибор, в который он постоянно заглядывал. Увидев у стойки Полину, один из них, по всей видимости главный, вынул из кармана удостоверение.
    - Здравствуйте. Майор Дубров. Управление «К» МВД Российской Федерации по городу Москва. Вы кто?
    И тут Полина, сама, не понимая почему, скорее из-за ощущения какой-то внутренней тревоги, неспешно протянула.
    - Секретарь…
    И почти сразу, тот что был с прибором, указал пальцем в конец коридора, по направлению к ее кабинету.
    - Компьютер где-то там в конце.
    Майор снова спросил.
    - Кто сейчас в офисе?
    И не дожидаясь ответа скомандовал.
    - Ильяшенко оставайся здесь. Никого не выпускать.
    И вот тут Полину проняло. Они искали ее, и только ее. В конце коридора был только ее кабинет, кабинет директора и бухгалтерия. И никого кроме нее, из них в офисе еще не было. Значит, все, о чем предупреждал Иван Максимович, не было стариковской страшилкой. Они пришли именно за ней. Решение, пришло само-собой. Полина повесила сумку на руку, подхватила всю стопу распечатанных презентаций и аккуратно обогнув стоящего рядом Ильяшенко, двинулась к двери.
    - Девушка, вы куда?
    Полина постаралась изобразить глуповатую озабоченность.
    - Куда-куда…У меня вон водители внизу уже полчаса бумаги ждут…Сейчас вернусь…
    Почему полицейский, по-простому, говоря, прошляпил, Полина не поняла, но он спокойно пропустил ее, и она вышла на лестничную площадку. Не спеша, хотя очень хотелось, спустилась на один пролет, и как только дверь офиса скрылась из вида, бросила бумаги на пол, стянула с ног туфли и перепрыгивая ступени, рванула на улицу, к машине. На ходу, выхватив из сумки брелок для снятия машины с сигнализации, Полина выбежала на стоянку, когда услышала сзади крики и топот. Уже подбежав к машине и запрыгивая за руль, она заметила, как дорогу двум бежавшим за ней полицейским в штатском, перерезал чей-то автомобиль, дав ей еще две-три дополнительные секунды, которых хватило, чтобы машина, чуть-ли не подпрыгнув, полетела с места к воротам, через газоны и пешеходные дорожки.

* * *

    Иван Максимович был дома. Последнее время, он сильно сдал, стал редко выходить на улицу, и даже на дачу он теперь ездил только с Полиной в качестве пассажира, и за руль своей боевой «классики» не садился уже года два. Полина открыла дверь своим ключом, который был у нее уже несколько лет, но до этого дня она им никогда не пользовалась.
    - Внучка, это ты?
    Иван Максимович сидел в комнате за столом заваленном старыми фотоаппаратами. У него была большая коллекция старой фототехники, и он частенько брал инструменты и начинал что-то чинить и перебирать в этих доисторических устройствах. Он только поднял глаза на появившуюся в двери Полину и сразу все понял.
    - Что случилось? Докладывай!
    Полина села, напротив. Прикусила губу.
    - Я… Дедушка, я… дуру сваляла. Набрала в поисковике «Объект Дача восемнадцать», ну…то, о чем бабушка бредила перед смертью. Думала, может, найду что-нибудь…я об этом все время думала… Хотела...
    Иван Максимович, неожиданно резко перебил Полину.
    - Что случилось!? Говори!
    - Они приехали минут через сорок. Кто такие-не знаю. Я случайно им в руки не попала. Обманула, сбежала из офиса, двое из подъезда выскочили и к стоянке за побежали…Быстро так...как будто я преступница какая-то…
    Иван Максимович решительно, хотя и с трудом поднялся со стула.
    - Так… Из полиции значит. Бежали… Ясно. Не службы. Дилетанты. Эх, дурочка ты Поля, дурочка… Говорил тебе, забудь все, что чем бабушка бредила…забудь… Не лезь… Да, поздно уже. Сколько времени прошло?
    Полина испуганно и виновато прошептала.
    - Минут тридцать назад…пробки… Я машину бросила у Курского вокзала, и на метро сразу сюда…
    Иван Максимович, как-то обреченно махнул рукой.
    - Сиди. Я сейчас. - и ушел в другую комнату.
    Полина, как-то сразу и бесповоротно поняла, что ее жизнь снова делает как-то поворот, только вот какой, оставалось лишь гадать. Через несколько минут, Иван Максимович вернулся, держа в руках папку и небольшой чемодан, из современных, на колесиках и с выдвижной ручкой. Чемодан он поставил к ногам Полины.
    - Забирай. Там разберешься. Код три семерки.
    Потом раскрыл папку.
    - Внучка, слушай меня внимательно и не перебивай. Времени у нас мало, через полчаса эти…здесь будут. Вот твои документы. Настоящие. Стояновские. Я тебе и диплом успел перебить по базам. И трудовую книжку сделал со стажем, которая любую проверку пройдет. А загранпаспорт Аглая постаралась, еще года полтора назад тебе сделала через МИД. И вот тебе еще три комплекта документов. Все «чистые», все на тебя. Все на разные фамилии. Паспорта, загранпаспорта, права, свидетельства о рождении… Потом изучишь. Сейчас уходишь. Машину бросай. Раз они тебя нашли, скоро и у меня будут. Ты же у меня прописана. О квартире кто знает? Никто? И хорошо. Забеги туда ненадолго, забери все самое важное и не оставляй своих фотографий. Потом бери такси и на Большую Татарскую. Все. Нет больше Гусевой Полины Сергеевны. Вернулась Стоянова Виктория Николаевна. Документы Гусевой сожги. Поменяй прическу, купи очки без диоптрий, внешность немного измени. Покрась волосы, поменяй помаду, да и всю косметику. Поживи дома месяц-другой, без нужды по городу не шатайся, в магазин и обратно. Телефон не забудь уничтожить. Не только сим-карту, а сам телефон. Прямо сейчас. Ломай, пока я говорю. Через пару месяцев, соседям скажи, что уезжаешь в командировку, и дуй куда-нибудь на юг, или за границу. Они сейчас по лицам могут контролировать только метро, некоторые центральные улицы, вокзалы и аэропорты, да и то в Москве и Ленинграде. Из города уезжай на машине. Купишь. Да, можно и на даче отлежаться. Она уже на тебя оформлена, лет пять, я просто не говорил, да и я там под другим именем числился. Найти невозможно. Документы на дачу, тоже в папке. Я точно знаю, что за мной уже много лет наблюдения нет. И еще…ко мне больше не приходи. Никогда. Если что- я сам тебя найду. Так надо. И не пытайся снова копать прошлое. Оно не твое, да и опасное оно, прошлое это. Очень опасное. Ну, давай обнимемся, что- ли внучка, прикипел я к тебе…
Полина цепко запомнившая все сказанное, но тем не менее еще до конца осознавала, то, что сейчас слышала.
    - Иван Максимович, дорогой, а вы…как не увижу…я…вы что? Я останусь. Кто они такие?! Что они мне сделают?
    Иван Максимович погладил прижимающуюся к нему Полину по голове.
    - Поля, мне осталось месяца три максимум. Рак. Тоже рак. Так, что я уже давно ничего и никого не боюсь. А сделать они могут многое. Без раздумий. Тебе жить надо, детей рожать. Уходи, сейчас же, пока у меня слез нет. Бегом. В чемодане деньги. Мне они уже ни к чему, а тебе на пару лет хватит. Беги, а то силой выгоню! Да… Я - Портной… Запомни на всякий случай.
    И не давая Полине возможности начать задавать вопросы, протянул руку, в которой был зажат какой-то предмет.
    - И еще. У меня есть преемник. Запоминай. Селезнев Олег Олегович. Очень известный фотохудожник. Если что- найди его и отдай это. Беги!
    Она сделала, все как сказал дед. Быстро дошла до квартиры, набросала в большой чемодан самых необходимых тряпок и косметики, тщательно собрала все бумажки, флэшки и карты, где могло быть ее фото, и спустившись вниз, метрах в ста поймала какого-то частника, который отвез ее на Павелецкий вокзал. Она не поехала прямо к дому, а дождавшись, когда машина уедет, поймала еще одну машину, которая и отвезла ее домой на Большую Татарскую улицу.
    Иван Максимович оказался прав. Через тридцать пять минут в его дверь позвонили. Потом начали стучать. Потом уже молотили. Из квартиры не доносилось ни звука. А потом к дому подоспел майор Селиванов со своими людьми. Люди Привалова попытались оказать сопротивление, но представители спецслужбы прибыли, подготовленные и со значительным перевесом сил. В итоге после короткой схватки в подъезде, двое приваловцев и один чекист получили огнестрельные ранения, и были отправлены под охраной в больницу, и теперь уже сам Селиванов попытался достучаться до хозяина квартиры. Через час, вызванные техники аккуратно вскрыли дверь. В большой комнате, за столом, опустив голову на грудь, сидел мертвый Иван Максимович, одетый в увешанную наградами полную парадную форму генерала-майора МГБ 50-х годов. Перед ним на столе лежали два пистолета ТТ, пистолет-пулемет Судаева, и две гранаты…

* * *

    Непрофессиональных правонарушителей, всегда тянет на место преступления, а неудавшихся тянет на это место куда сильнее. Полину тянуло на Сиреневый бульвар и к дому Ивана Максимовича. Очень сильно тянуло. На третий день затворничества, устав перелистывать книги и нервничать, она набралась смелости, нашла в интернете ближайший, показавшийся приличным салон красоты и позвонив, записалась на все сразу: стрижка, покраска, укладка и макияж. И хотя, студия под кокетливым названием «Приют Желаний», находилась буквально в двухстах метрах от ее дома, Полина пробиралась к нему, согласно всем канонам шпионского сериала, серии «С». Нацепив на голову залихватскую кожаную байкеровскую бандану, оставшуюся после какого-то мероприятия, повесив на нос огромные, в половину лица очки «Ray-Ban», завалявшиеся после рекламной кампании одноименной фирмы и нацепив старый затертый до невозможности джинсовый костюм, в котором много лет ездила на дачу, Полина неприлично ярко накрасила губы и покинула квартиру. Добиралась до салона, Полина хитроумно. По крайней мере, ей так казалось. Добежав до Павелецкой, она спустилась в метро, доехала до Третьяковской и пешком дошла до салона, то есть, почти до своего дома.
В салоне было уютно и немноголюдно. Мастер оказалась симпатичной женщиной лет сорока, что удивительно не армянкой, которые оккупировали в столице почти все подобные заведения, немного усталой на вид, но явно жизнерадостной и веселой.
    - Садись подруга! Будем тебя посмотреть…
    Когда Полина взгромоздилась в кресло и стянула с головы бандану, мастерица аж присвистнула.
    - Подруга, ты с ума не сошла? Я такой шикарнейший натуральный хайр лет пять уже не видела! Что ты хочешь сотворить с такой красотищей?
    Полина еле выдавила из себя слова.
    - Все! Полная смена имиджа!
    Мастер походила вокруг, поперебирала тонкими пальцами Полинины волосы.
    - Понимаю…несчастная любовь, алименты, бывший муж преследует и прочая, прочая, прочая? Как в кино?
    Полине почему-то стало смешно.
    - Типа того, но без любви и бывшего мужа. Просто захотелось новой жизни в новом месте. Так мы будем меня переделывать или я пошла?
    Мастерица еще раз вздохнула.
    - А куда я денусь? Клиент всегда прав. Меня, Лена зовут, я вообще-то хозяйка этого цирка… И вот, что я тебе хочу предложить, подруга…
    Через четыре с лишним часа, Полина покинула этот храм волос и лака, совершенно другим человеком. Лена, оказалась не просто хорошим мастером, а настоящим топ-стилистом. У Полины, даже мелькнула мысль, что повстречайся она сейчас на улице сама с собой, прошла бы мимо не узнав. Теперь она была платиновой блондинкой, с стрижкой в стиле классическая пикси с длинной челкой. До этого, Полина и слов то таких не слышала, хотя вполне обоснованно считала себя дамой образованной и современной. И, к слову сказать, новый образ ей понравился. Не так, чтобы с безумным восторгом, но удовлетворение она почувствовала.
    Лена, сотворившая это чудо, свои деньги отработала на все сто, и даже накладывая макияж терпеливо и доходчиво поясняла какая ей теперь нужна косметика, и что с ней делать, чтобы подчеркивать свой новый облик. Расстались они почти подругами, с вручением личной Лениной визитки, чашечкой кофе и даже парочкой совсем не «мохнатых» анекдотов.
    Вернувшись домой, коротким путем и без всяких ухищрений, видоизмененная Полина, решительно вытащила чемодан, в котором хранились ее отпускные вещи. Много лет назад, на заре своей московской жизни, она взяла за правило, на работе вольностей в одежде не допускать и всегда быть одетой стильно, но официально. Выработав свой личный дресс- код, Полина его строго придерживалась, и даже по пятницам, на работе ее никогда не видели ни в джинсах, ни тем более в мини-юбках. Но все такие вещи у нее присутствовали в отпускном чемодане…
    Ближе к вечеру, по Сиреневому бульвару, в сторону центра, неторопливо дефилировала весьма аппетитная девушка, затянутая в розовые леггинсы, на высоченных шпильках и в футболке с вырезом, напоминавшем по глубине Марианскую впадину. Полина целый час не решалась выйти на улицу, в таком курортном виде, но теперь вышагивая по направлению к своему бывшему дому, поняла, что с выбором тряпок не ошиблась и лучшей маскировки ей было не придумать. Ее лицо никого не интересовало. Встречные и попутные мужчины автоматически упирались взглядом в ее туго обтянутые ягодицы, периодически перемещая взгляды на глубины разреза, а более взрослые с затаенной в глубине глаз грустью и скорбным лицом, старались отвернуть голову в сторону, видимо вспоминая о былом. Так она продефилировала до своего дома, свернула на 3-ю Парковую и все такой-же церемониальной походкой дошагала прямо до дома Ивана Максимовича. И тут она потихоньку начала мандражировать. Полине, пришлось собрать всю силу воли в кулак, чтобы заставить себя свернуть во двор. Она знала, что в это время, двор не пустует, как в первую половину дня, люди возвращаются с работы, гуляют дети, и говорливые бабульки рассаживаются у подъездов на вечернее обсуждение всего и всея. Мимо нужного подъезда, она прошла, даже не поворачивая голову, и пройдя немного дальше, свернула на детскую площадку, где гуляли молодые мамаши с детьми, которые ее знать не могли по определению. Пару минут она делала вид, что разглядывает двор, а потом подошла к двум девушкам, сидящим на скамейке, рядом с играющими детьми.
    - Здравствуйте, девочки. Не поможете мне?
    Скучающие мамы, примерно одного возраста с Полиной, ответили почти синхронно.
    - Здравствуйте! Конечно!
    Полина постаралась улыбнуться, как можно дружелюбнее.
    - Девочки, мы с мужем квартиру собрались покупать в этом районе. Дали несколько адресов, вот хожу и дворы смотрю… Мы сейчас живем с родителями, в Бутово… наконец деньги накопили…а тут и мужу близко к работе, да и мне совсем рядом. Хочется, вот ребенка, уже в своей квартире растить. В этом доме тоже квартиру посмотреть предлагают. Вон в том подъезде… Здесь, как вообще, спокойно?
    Полина показала на подъезд Ивана Максимовича. Девочки оказались словоохотливыми.
    - Тут же спальный район…старый… У нас хорошо, только вот много народа с Востока появилось…но они себя тихо ведут…Это раньше, лет десять назад гопники тут шороху всем давали, а сейчас нормально…Ой, да чурок стало гораздо меньше, когда Черкизон разогнали… магазинов мало, надо на Первомайку топать…
    И тут одна из девушек переспросила, указывая пальцем на нужный подъезд.
    - Это в том подъезде квартиру-то предлагают?
    И получив утвердительный кивок Полины в ответ, продолжила.
    - В нем, пару дней назад стрельба была. Потом и полиция и «Скорая» приезжали… Говорят, бандюки, хотели квартиру какого-то пенсионера ограбить… Его самого, вроде как убили, а соседи на шум полицию вызвали… ну, и перестрелка была…ранили кого-то…
    Вторая добавила.
    - Точно убили. Бабушка видела, как его выносили на носилках…под простыней… Вот так. Вроде тихо, а потом стрельба…
    И вот только после этих слов, Полину проняло по-настоящему. До этого момента, все происходившее с ней последние дни, конечно ее напугало до смерти, но все равно, смерть бабушки была естественной, и никак не связанной с ней и ее поступками, а вот Иван Максимович… Его смерть теперь на ее совести. Смерть человека, который за эти годы, стал для нее настоящим дедушкой, родным, мудрым и добрым, как бы там ни было. Смерть, которая стала следствием ее упрямства и глупости. Видимо, эти мысли отразились на ее лице, и девушка, прервав рассказ, спросила:
    - Вам плохо?
    Полина, едва сдерживая рвущиеся из глаз слезы, выдохнула.
    - Нет…все нормально. Просто у меня совсем недавно, тоже дедушка…умер. Спасибо, девочки…я пойду…
    Она не заплакала. Доехала до Павелецкой, вышла из метро и на автомате дошла до дома. Зашла в «Седьмой континент», который занимал весь первый этаж дома, купила две бутылки какого-то дорогущего виски, готовую курицу-гриль и какие-то пирожки с лепешками. Добрела до квартиры и напилась. Напилась так, как умеют напиваться только женщины. Со слезами, соплями, разбитым телефоном, разбросанной по всей квартире одеждой и тошнотой в туалете. У нее не было не настоящего, не бывшего, чтобы высказать ему хоть что-нибудь. У нее не было подруг, которыми можно было поплакаться в жилетку. У нее была только мама в шестиста километрах от нее, которой она все равно, не могла ничего рассказать. Всех остальных, кто ей был близок и дорог, на этом свете уже не было. И она топила свое горе, страх и беспомощность в полном одиночестве, глотая виски стакан за стаканом, рвя руками холодную курицу и давясь слезами…
    Полина проснулась утром следующего дня, в прихожей, на полу, голая и грязная, в состоянии, близком к коме. Потом ее рвало в туалете минут тридцать, пока наконец внутренности не начали исторгать из себя желчь. Потом она выпила, завалявшуюся в холодильнике бутылку минералки, свалилась на кровать, но через полчаса ее снова рвало… Лишь, к вечеру, Полина набралась сил, и залезла под душ. Ее колотило, как алкоголика со стажем, да так, что она не могла толком справиться с смесителем, невольно устроив себе очень контрастный душ, поливая непослушное тело то кипятком, то ледяной водой. Сил хватило только на то, чтобы добраться до измочаленной кровати и снова свалиться в тяжелый и неспокойный сон. На следующее утро, ей было уже лучше, хотя мутило постоянно, и голова была словно наполнена жидким свинцом. Она снова полезла в душ, долго и с остервенением терла себя мочалкой, несколько раз чистила зубы, и никак не могла отделаться от ощущения, что до сих пор вся воняет перегаром и блевотиной. К обеду, Полина почувствовала в себе силы, навести в квартире порядок. И начав, пришла в ужас. По всей квартире валялись разорванные и порезанные вещи. И самое ужасное, что она совсем не помнила, что делала в тот вечер. В памяти мелькали лишь смутные, даже не воспоминания, а отдельные кадры. Она с ножницами. Она срывает с себя одежду. Она что-то рвет и плачет. И в процессе уборки, эти отрывки сложились в более или менее ясную картину. Напившись, она порезала в клочья все то, что носила на работу, порвала все свои визитки и бумаги, связанные с работой, разодрала на части паспорт, свидетельство о рождении, и все документы Гусевой Полины Сергеевны и даже расколошматила молотком всю свою обувь, в которой предпочитала приходить в офис. И морщась от головной боли, собирая разбросанные по всей квартире клочья предыдущей жизни, она предельно ясно и остро поняла, что та, которой она была еще несколько дней назад, растворилась в воздухе без следа, и теперь осталась только она: Стоянова Виктория Николаевна. Девушка, сбежавшая двенадцать лет назад из дома и материализовавшаяся позавчера в этом доме и в этой квартире, пьяная, заплаканная и с гигантской дырой в ее сравнительно маленькой биографии.
    До глубокой ночи, Вика остервенело драила квартиру, уничтожая все остатки своего загула, потом на несколько часов забылась во сне, а рано утром, прихватив пару пачек пятитысячных купюр, вызвала такси до ВДНХ и уехала оттуда в Рыбинск на автобусе. Вика, не предупреждала маму о своем приезде, но та не удивилась, как не удивилась и радикальным изменениям в ее внешнем облике. Мама была спокойна и уравновешена, выглядела прекрасно и за время, прошедшее с того времени как не стало бабушки, пришла в себя, и что самое удивительное, в каких-то неуловимых деталях и нюансах поведения, стала на нее очень похожа. Она вообще, очень сильно изменилась, и не имела ничего общего с той женщиной, которой была еще несколько лет назад. Мама, как будто одновременно вернула молодость и обрела мудрость. И к слову говоря, Вика не увидела дома не капли алкоголя, а любимые мамины рюмки в серванте успели покрыться толстым слоем пыли.
    Маме, Вика рассказала, что ей предложили контракт на полгода, поработать за границей, и она согласилась из-за исключительно выгодных условий. В какую страну, Вика предусмотрительно не сказала. Отговаривать ее мама не стала, а переезжать в Москву отказалась сразу и категорически. Деньги тоже пыталась не брать, но в этом Вика проявила настойчивость, и все-таки в буквальном смысле всучила ей триста тысяч рублей. При виде такого количества денег, мама сначала остолбенела, а потом потребовала от дочки, завтра же пойти с ней в «Сбербанк» и положить все на карточку. Вечером они посидели за столом, попили чай, повспоминали Аглаю Нифонтоновну, всплакнули и легли спать. Утром они сходили и положили деньги на мамину карту, Вика купила себе новый смартфон, вместо разбитого по пьянке, потом отправились на кладбище к бабушке и уже на следующее день уехала обратно в Москву. Провожая ее на автовокзал, мама сказала очень странные слова, смысл которых, Вика пыталась понять всю дорогу.
    - Дочка, все будет хорошо, езжай спокойно и за меня не волнуйся. Мне кажется, что наша жизнь скоро изменится. И моя и твоя.
    Через несколько дней, Вика, оплатив все коммунальные платежи на полгода вперед, забронировала какой-то небольшой отель в центре Стамбула и спокойно и без осложнений улетела в Турцию. К Стояновой Виктории Николаевне у власти никаких претензий не было…
.