Жанр: Быль
Форма: Миниатюра

Отрывок из книги, которая все никак не допишется.

16 лет –возраст уже не мальчика, но еще и не полноценного мужа. Но вот гормоны уже очень даже гуляют, да и внутренние мироощущения просто заставляют себя считать достаточно взрослым. В те времена, отдых у моря в Советском Союзе был сосредоточен только на Черном море, и Феодосия, из немноголюдного и довольно унылого зимой городка, превращался в блистающий огнями и музыкой курорт, под завязку набитый столичными жителями, сибирскими аборигенами и представителями далекого Мурмана. Тепла, моря и солнца хотелось всем. Добропорядочные семейства везли детишек поплескаться в «лягушатниках», молодые пары ехали отдохнуть от родителей, любители «дикого» отдыха обвешанные вещмешками разбивали палатки подальше от цивилизации, а дома отдыха и санатории под завязку набивались народом со всех концов страны по профсоюзным путевка. Ну и естественно, все свободные частные углы снимались, как правило, заранее, по договоренности еще с прошлого года, людьми всех возрастов и вероисповедания. И уж само-собой половину всех летних гостей города составляли женщины. Всех возрастов, и переполненные самыми различными явными и неявными желаниями…
К тому времени, у меня образовалась своя компания. Могучий, совсем на восточной комплекции кореец Юра Ким, худенький, вихлявый и длинноволосый Валера Сухоруков, Еще один патлатый блондин Костик Картавцев, ну и я. С ребятами из двора я продолжал общаться, но вот вечера у меня уже проходили не на своей родной Полевой, а в городе, среди огней танцплощадок . Все мы жили совсем в разных районах, но у нас было место встречи в самом центре города у кинотеатра «Крым» и назвалось оно «Гордость». Встретится у «Гордости» в шесть вечера, обозначало, что надо было прийти и присесть под портретами лучших людей города. Там мы и встречались. Все проходило по одному сценарию. Мы покупали три бутылки «Портвейна Приморского» по рубль девяносто две, шли куда-нибудь в аллею, где браво опрокидывали их «из горла», перекуривали и шли куда-нибудь танцевать. Летом в основном котировались танцы на открытом воздухе, где-нибудь в Морском садике, ДОФе или санатории «Восход», но летом, вне всякой конкуренции был естественно «Пятак», танцплощадка в самом центре города, рядом с железнодорожным вокзалом. Располагалась она на старом бастионе генуэзской крепости, была высокой, метра в четыре и очень вместительной. Человек триста в нее умещалось без всяких проблем. Там всегда играл ансамбль, без всяких угрызений совести повторяющий хитовую «Мечта сбывается», хоть по десять раз, за трешку. Там часто дрались, хотя масштабно не часто. На моей памяти была только одна грандиозная драка с курсантами одесской мореходки, как-то неловко обидевшими местного молодого человека, на их беду оказавшегося с близлежащего хулиганского Карантина. Получив по шайбе, парень ненадолго покинул «Пятак» и вернулся через полчаса в сопровождении нескольких десятков соратников. И когда они начали вершить справедливость, к курсантам тоже подоспела помощь, но и все местные, в данный момент самозабвенно выплясывающие на «Пятаке», забыли про все и началось веселье. Бились долго, рассосавшись отдельными группами по всей окрестности. По некоторым прикидкам в драке участвовало несколько сотен человек, но к удивлению, хотя милиция и усердствовала, но вот никого не посадили, и дело как-то тихо сошло на нет.
Так вот, на одной из таких вечерних танцулек на «Пятаке», перед которой мы, как всегда побаловались портвейном, да еще и на танцах добавили у знакомых, меня тепленького, веселенького и слабо соображающего и подобрала двадцатипятилетняя уроженка Ленинграда, Юлия Карамзина. Откровенно говоря, я ее в первый вечер и не запомнил толком. Помню, теплые губы, пышную накрученную прическу, топчан на Первом городском пляже, ее очки, которые все время мешали, ну собственно и все. Потом я провожал ее куда-то в частный дом на Белом бассейне, где она снимала комнату. Уже бредя домой в первом часу ночи, я четко помнил только то, что завтра мы договорились встретиться в 19.00. почему-то около центрального переговорочного пункта. На следующий день, как всегда утром получивший строгий выговор от родителей, вечером тоже как всегда я встретился со своей компанией у «Гордости». Все прошло в традиционном режиме, только вот я, вытерев губы от портвейна, отправился с ними не на танцы, а на свидание. Добрел я туда ровно к семи, в душе побаиваясь, что свою вчерашнюю пассию, просто не узнаю. Но когда минут пять побродив около телеграфа, повернувшись, увидел вышедшую оттуда девушку, целенаправленно идущую ко мне, то каким-то чудом ее признал и не стесняюсь сказать, просто офонарел. Девушка была ослепительно красива. Даже сейчас, я считаю, что так оно и было, и что это не отпечаток какого-то юношеской фантазии. Она и на самом деле была очень красива. Стройная, с высокой грудью, с пышной, только начинавшей входить в моду «химической» прической, в каком-то невесомом , казавшимся прозрачным сарафане, и с очень идущими ей очками на милом носике, она тогда меня просто вогнала в комплекс неполноценности. Я и представить себе не мог, что вчера запросто и нагло лез своим носом в разрез ее платья, да и не только платья… И еще она была старше меня. И тогда мне казалось, что очень на много. Лет на десять. А оказалось, лет на сто…
Она, очень мило улыбаясь, сказала, что при свете, я гораздо лучше выгляжу, и тут же принюхавшись с той же улыбкой предупредила, что если в следующий раз от меня будет пахнуть вином, тем более дешевым и вонючим, то она сразу же уйдет. А потом, подхватив под руку, взглянула как-то озорно и то ли скомандовала, то ли попросила:
- Покажи мне Феодосию, твою, а не курортную…
И мы пошли. Прогулялись по всей набережной , вплоть до первого городского пляжа. Там Юля, затащила меня в маленькое кафе, всем известное как «Аквариум», и угостила меня вином. Правда марочным, и довольно дорогим. Я еще не пришедший в себя от всего высказанного по дороге, снова зарделся. Денег на это у меня не было. Но затем я как-то пришел в себя, глядя на веселую и довольную Юлю, и все стало хорошо. Где мы только не бродили. Кажется мы дошли пешком , чуть ли не до автостанции и вернулись обратно. Мы гуляли такими частными улицами, куда я иногда и днем побаивался заглядывать. Но все обошлось. К нам не приставали, не пытались задеть, и вообще, мы гуляли словно окруженные каким-то защитным полем. И когда уже часов в десять вечера, я, просто умирающий от желания впиться в эти такие красивые губы, стал, потихоньку менять направление и поворачивать к пляжу, Юля сразу меня расколола.
- Сегодня, Пашулечка, мы лунной дорожкой на пляже любоваться не будем. Сыро, прохладно, да и песок лезет куда не попадя… Пойдем ко мне…
Оказалось, что сегодня уехала домой в Питер, ее двоюродная сестра, девушка «бестужевского» воспитания м строгих нравов. И теперь, Юля осталась одна в двух снятых и оплаченных сестрами комнатушках еще на неделю. Сестру срочно вызвали телеграммой по каким-то рабочим делам, и она, отстояв с утра в кассах несколько часов, только благодаря телеграмме смогла обменять билет на послеобеденный поезд. Юля ее проводила, переговорила с родственниками и вот теперь была одна и совершенно свободна. Чего она нашла во мне, чтобы вот так вот запросто тащить, мимо, с ее рассказа довольно строгих хозяев, я до сих пор не понимаю. Но тем менее, ушел я от нее в начале второго ночи, на цыпочках, чтобы не разбудить хозяев, ошалевший и счастливый… Как рассказала Юля, вчера я был настойчив, но слаб, а вот сегодня нежен и предупредителен, хотя и нервничал изрядно. И как оказалось, ей было очень хорошо. Что уж тут говорить про меня? А я просто влюбился. Сразу и бесповоротно. Как могут влюбляться только наивные шестнадцатилетние пацаны, переполненные прочитанной литературой и абсолютные лопухи по жизни. Хотя Юля того стоила.
На всю следующую неделю, я пропал для всех. С утра мы встречались с Юлькой на пляже, валялись на песке, купались и жевали горячие чебуреки, потом, часа в четыре расходились по домам, чтобы снова встретиться вечером. Пару раз мы заходили на танцплощадки, где мне приходилось с каменным лицом отказываться от пары глотков портвейна или мадеры предлагаемых «боевыми» товарищами, но чаще просто гуляли по всему городу, забредая в самые глухие его уголки. Юлька оказалась на удивление начитана, и многое интересное и совершенно неизвестное мне, о своем городе, я узнал именно от нее. И с ее легкой руки, с тех пор, я сам для себя, называю Феодосию- могилой Мамая. А потом мы шли к ней, где она делала меня самым счастливым человеком в мире на пару часов. Она сделала меня мужчиной, и сделала это так невероятно ласково, чутко и аккуратно, что тогда я самонадеянно думал, что сам такой неукротимый и могучий юноша от природы. Лишь потом, много лет позже, я осознал, что она, за эту неделю, просто вырастила во мне ту уверенность в самом себе, которой мне так не хватало в общении с девушками. Через пару дней я вытащил старую отцовскую палатку, и «обрадовал» родителей, что ухожу с друзьями в поход, в Тихую бухту. Я и правда ушел туда, но не с друзьями, а с Юлькой, и мы найдя самое безлюдное место между Тихой бухтой и Орджоникидзе, разбили там палатку, и три дня и три ночи наслаждались друг другом, морем, солнцем и отсутствием чужих взглядов и вездесущих пограничников. Люди конечно были, они проходили днем мимо нас, но бухточка была столь мала, что разбивать вторую палатку рядом было бы глупостью и они уходили дальше, провожаемые нашими довольными взглядами. Я, ломая ногти, собирал мидии, и мы жарили их на костре, собирали марлей «усиков», а я утром, одев маску и ласты, умудрился набрать почти ведро крабов «каменщиков», которых мы тут же сварили в захваченном мной котелке. Мы купались голышом утром и вечером, когда еще не было праздношатающихся туристов, и едва нас посещало желание, без раздумий уединялись в палатке, не обращая никакого внимания на все тех же туристов. Я думаю, что мы были счастливы в те несколько дней, я как молодой щенок, который неожиданно получил в подарок весь мир, а она…трудно сказать почему, но она просто светилась все эти дни от удовольствия.
Через неделю, все это закончилось. Я хорошо помню, как стоял на перроне железнодорожного вокзала, и мне почему-то очень хотелось пустить слезу, но больше всего хотелось, согласно всем канонам художественного кино, отнять у Юльки сумку и оставить ее здесь и навсегда. Но она была умная девочка. Буквально за несколько минут, до того, как поезд должен быть тронуться и проводницы начали загонять провожающих в вагоны, она, предвосхищая все мои слова и действия, поцеловала меня так, что я почувствовал на нас взгляды всего перрона. Она выпустила мои губы на волю только тогда, когда поезд дернулся, и сразу забежала в вагон, крикнув на прощанье:
- Я тебе напишу…
И только тогда, когда последний вагон проехал мимо меня торчащего в глубоком ступоре, я понял, что не только не знаю, где она живет, но и свой адрес ей тоже не давал, и что никуда и никогда она мне не напишет…
Я и сейчас не пытаюсь с высоты своего пивного живота понять, зачем ей нужен был этот мимолетный недельный роман с абсолютным девственником, конопатым шестнадцатилетним мальчиком. Самое простое и циничное объяснение никак не вписывается в ее поведение, а высокими чувствами , как не крути тоже не пахло. Обоим было просто хорошо. И еще, именно она, и никто другой, за эти ничтожные семь дней научила меня верить в себя, свои силы и уметь оценивать свои возможности. Мы больше никогда не встречались, но вспоминал ее я еще, наверное, лет десять.
.