«Дорогая, не обращай внимания на то, что письмо немного обуглилось и буквы неровные – пишу тебе из горящего танка на сапоге убитого товарища. Прямо сейчас думаю только о тебе...»
Бородатый анекдот
Как-то раз начал я вспоминать, когда же впервые я непосредственно столкнулся с творчеством в жанре «военная литература», так сказать, изнутри? По всему выходит, что моё первое знакомство с тем, как создаются некоторые шедевры «военной литературы», произошло летом 1995 года. Я тогда собирался ехать в Петергоф, в СПб. ВОКУ им. С. М. Кирова. – на офицера учиться. Получилось это как-то само собой практически.
Я только что вернулся из отпуска после госпиталя, где оказался по вполне уважительной причине: полное нежелание организма нормально функционировать. На первой чеченской я заработал ножевое ранение в правую голень и контузию. Ну а в довесок ещё и гепатит. Пока был на войне, вроде всё было нормально, а как приехали – тут же стал хромать, в ушах шум, сам весь сделался унылого жёлтого цвета, в общем, морпех хоть куда. Видимо, организм расслабился после стресса и тут же потребовал немедленного медицинского вмешательства. В результате я, кстати, пропустил московский парад «50 лет победы», наши ребята съездили туда без меня.
Я к тому моменту уже был сержантом-контрактником, и питались мы в офицерской столовой, но во вторую смену, после офицеров. И вот как-то раз вышло, что мой комбат, начштаба и замполит пропустили своё время и обедали с нами. Зашёл разговор о том, кто планирует увольняться и что будет делать на гражданке.
Комбат вдруг повернулся ко мне.
- Новиков, а вот ты куда?
У меня само собой как-то выскочило:
- В бандиты.
- Вот сволочь! – это уже замполит голос подал, он на мне давно крест поставил.
Комбат заинтересовался.
- Ну а почему в бандиты? Обоснуй.
- А что? Малиновый пиджак куплю, цепуру, мерседес. А пистолет есть уже. Намана.
- Какой пистолет?! Новиков, ты чё, охуел?! Мы же у тебя всё ещё в марте, как приехали, выгребли?!
- Ну, товарищ гвардии майор... Как же я на гражданке буду без инструмента для работы по специальности?
- Ну всё, Новиков. Ты допизделся – сдам я тебя особисту.
- Я же пошутил!
- А поздно. Короче, слушай сюда: поедешь в Питер на офицера учиться.
- А может, уволим нахрен, по дискредитации? – это опять замполит в разговор вклинился.
- Не, нельзя. Если мы его за забор выпустим, человечество нам этого не простит. Нас потом с тобой интерпол разыскивать будет как международных преступников.
Комбат на секунду задумался и спросил:
- А если подумать, кроме как в бандиты податься, альтернатива есть?
- Иностранный легион.
Замполит опять не выдержал:
- Я же говорю, тварь каких мало.
И мечтательно продолжил:
- Его бы надо в Шатойский район на какую-нибудь гору десантировать. Парашютным способом. И раз в неделю с вертолёта тушёнку и боеприпасы скидывать. Ну можно ещё иногда боевые награды. Хотя нет, награды отставить, он «джентльменский» набор ещё в феврале выбрал, сержанту больше ничего не дадут всё равно.
Комбат терпеливо выслушал тираду зама, выдержал для значительности небольшую паузу и веско сказал:
- Короче, я принял решение. Сейчас звоню в кадры флота. Едешь туда с нашим ходатайством и характеристикой. Они тебя направляют в Питер с документами. Если в Питере берут – приезжаешь сюда с резолюцией, и мы тебя отправляем на учёбу.
В субботу, после ПХД, комбат с ротным писали характеристику. Замполит в этом участвовать отказался, так как ненавидел меня тихой грустью. Предварительно меня отправили в магазин за «письменными принадлежностями», как выразился комбат. Принадлежности один раз заканчивались и меня (я ждал в расположении роты) отправляли снова. Наконец, мне торжественно вручили плод вдохновенных трудов отцов-командиров.
- Вот, держи.
Я читал свою характеристику, и мои короткие седые волосы (седеть я начал на войне в двадцать два года) вставали под беретом дыбом.
- Товарищ гвардии майор, это что?! Мне эту бумажку не то что читать, мне её в руках держать страшно. С неё же прямо на землю кровь капает!
- Не, ну чё ты как маленький? Зато училищный комиссар будет в ауте.
Характеристика изобиловала выражениями наподобие: «Умело действуя штыком и прикладом, в рукопашной схватке лично уничтожил …» – ну и так далее в том же духе.
Эта характеристика, кстати, у меня до сих пор в личном деле в военкомате лежит. Там она такое впечатление произвела, что военком меня даже письмом к себе вызывал – так ему захотелось на меня посмотреть.
Ладно, я смирился и поехал в отдел кадров Балтийского флота. Там меня уже ждали. Прочитали характеристику и снисходительно усмехнулись:
- Сынки, ведь и не умеют толком, а туда же! Ну кто так характеристики пишет? Сейчас напишем тебе нормальную бумагу.
Потом кадровик поднял глаза к небу, ненадолго задумался, что-то посчитал, шевеля губами, и сообщил:
- Короче. Идешь в магазин, берешь (далее был оглашен очередной список «письменных принадлежностей»). Через два часа из магазина приходишь, будет ходатайство от командующего флотом (в то время командующим был Егоров).
Через два часа я вернулся и обменял принадлежности с пятью звёздочками на исторический документ. Прочитал. Нет, я примерно догадывался, что это будет за чтиво, но я никак не мог предположить, что по сравнению с ЭТИМ моя батальонная характеристика будет выглядеть как ПМ рядом с АГСом. Кадровик по моему виду догадался, что у меня сейчас снесёт крышу.
- Тихо, тихо. Ты только в обморок не падай. Вот присядь. Водички дать? Ну и морпех пошёл, просто институтка двора Его Императорского Величества. Нормально всё? Щас посидишь, успокоишься – и в бригаду. Машину вызвать? Сопровождающего дать? Сам доедешь?
Одним словом, если верить тексту этого ходатайства, то было вообще непонятно, как в Чечне осталось какое-то население. Да что нам население, скот и домашние животные! А я так вообще не вылезал из рейдов по глубоким тылам боевиков, причём ежедневно оставлял за собой горы трупов, развалины, руины и выжженную пустыню.
Потом я в соответствии с планом приехал в Петергоф. Там меня сразу замполит выцепил.
- Документы давай.
По мере прочтения плодов литературного творчества затейников из отдела кадров флота выражение его лица демонстрировало всю гамму эмоций от лёгкого удивления до полного изумления и даже, пожалуй, шока. Время от времени, видимо, в особо забористых местах он издавал какие-то невнятные звуки и междометия:
- Ага. Угу. Хммм... Ну-ну. Ой бля! Хуясе!!! Та-а-ак, стой здесь!
Вопрос решили за полчаса. Так я попал в ВОКУ им. С.М. Кирова.
В училище я предпринял первую (не считая школьных сочинений) попытку самостоятельно писать и даже донести до читателя своё творчество. Это была статья на животрепещущую для каждого курсанта тему. Называлась она «К вопросу о взаимоотношении полов в условиях низкобюджетного финансирования».
Эта актуальнейшая публикация была размещена в ротной стенгазете с идиотским названием «Кировец». Тот, кто придумывал название, естественно, имел ввиду курсанта училища имени Кирова, но у всех оно отчего-то ассоциировалось только с трактором.
Статья смогла выйти в стенгазете благодаря удивительному стечению обстоятельств: наш ротный лежал в это время в госпитале со свинкой. Ну то есть как «стечение обстоятельств»... Его, на самом деле, четвёртый взвод целенаправленно заразил. Просто узнали, что в училищной санчасти в изоляторе лежит первокурсник со свинкой. Принесли ему тарелку с офицерского стола столовой, где ротный обедал, и заставили облизать. Ну а ротный в детстве свинкой не болел. Думаю, вы уже догадались, что курсанты его любили, как ротвейлер намордник. В оправдание им скажу, что был он тип скользкий и подленький, из «позвоночных». Майор, но в войсках прослужил полгода всего – удачно женился.
Комбат при проверке ротного помещения с моим творчеством, само собой, ознакомился. Я в этот исторический момент стоял дежурным по КПП и был тут же вызван для экзекуции. Комбат с ходу подверг моё творчество глубокому критическому анализу.
- Новиков, ты когда эту хрень писал, о чём думал? Подожди, я догадываюсь. Ты думал о НЕЙ.
- Не, товарищ полковник, ну чё сразу о НЕЙ-то? Хотя, конечно, согласно тематике…
- Да ты, судя по этой писанине, об этой «тематике» всё время думаешь, как в анекдоте!
- Ничего подобного. Я, кстати, отличник.
- Ничего, это мы исправим. Ты, наверное, на красный диплом рассчитываешь?
- Ну да, хотелось бы...
- Только через мой труп!
- Как скажете.
- ЧТООО?! В общем так. Ещё раз к стенгазете ближе чем на три метра подойдёшь, я тебе устрою «окончательное решение полового вопроса» по примеру нацистской Германии. Увольнение тогда получишь только после выпуска!!!
На этом моя писательская карьера в училище закончилась.
На ТОФе я творить даже и не пробовал. Сами понимаете, у молодого лейтенанта если и было свободное время, а это максимум пара выходных дней в месяц, то оно полностью уходило на «снятие стресса». Хотя был один эпизод... Как-то раз я поучаствовал в восстановлении «гениально проёбанных» (это не ругательство, это, прошу прощения, военный термин) нашим замполитом боевых листков. Он их зачем-то полковому комиссару сдавал. Ну, у них такой фетишизм был на эту тему, надо же им было хоть чем-нибудь заниматься.
Я выступал в качестве приглашённого консультанта. Объём работы был большой, поэтому «допинга» было тоже много. Диктовал я сразу писарю, начисто. Но как-то упустил один момент – не проверил с утра на трезвую голову. Писарь же согласно приказу сразу отнёс боевые листки полковому комиссару. И понеслось...
Драли меня на полковом совещании офицеров. Особенно комиссара почему-то возмутили фразы: «Стоит на страже завоеваний капитализма» и «Когда наш народ беззаветно отдаёт все силы на создание и развитие организованной преступности».
Самое интересное, что боевые листки он не вернул и не уничтожил, как потом выяснилось. Он цинично оставил их себе и потом на пьянках зачитывал – товарищей по службе развлекал.
В общем, мой литературный талант не встречал поддержки, а плоды творчества предавались всяческому порицанию. Но я не унывал и не сдавался.
В следующий раз я «взял в руки перо» уже в Дагестане.
Как я уже писал, «классовая ненависть» к замполитам у меня наследственная – папа мой был офицером. На эту крепкую основу удачно легло ещё одно знакомство с представителями славной когорты замполитов. В училище философию преподавал классический советский зам. При коммунистах он неизвестно сколько читал «Историю КПСС», и при новых веяниях методику преподавания менять не посчитал нужным, и по-прежнему заставлял курсантов конспектировать первоисточники. Просто механически заменил Маркса с Лениным на Канта с Гегелем. Конспекты он проверял не по содержанию, а по объёму. Я проверял это, регулярно вставляя в тексты конспектов фразу «заебала эта фаллософия», но после проверки регулярно получал свои конспекты обратно с пометкой «просмотренно».
Поэтому вполне естественно, что у меня , впрочем, как и у всех остальных офицеров роты, главным объектом шуток и розыгрышей был наш героический зам Лёха.
План очередной операции родился у меня в голове спонтанно, был необычайно прост, но при этом гениален: нужно было невзначай проинформировать Лёху, что все офицеры по прибытии на войну должны сдавать в запечатанном виде замполиту роты «конверт 200» – завещание. Конверт именовался так по аналогии с «грузом 200». В соответствии с изобретенной мною процедурой ротный зам должен был сдавать «конверты 200» замполиту батальона. Необходимо было убедить Лёху, что дело это жутко ответственное и важное. Настолько важное, что похеривший это задание офицер к выполнению боевых задач не привлекался больше ни-ког-да.
После этого подготовительного этапа я планировал составить завещание, сдать конверт Лёхе и после того, как он отдаст конверт замполиту батальона, наслаждаться полученным результатом в компании боевых товарищей.
Когда я посвятил ротного в свой замысел, он завизжал от восторга и горячо заверил меня, что организует мне всеобщую поддержку на ротном уровне. И мы приступили к осуществлению плана.
Тут еще надо уточнить, что последнюю неделю после своего фееричного дебюта в качестве сапёра, Лёша служил «в позе бегущего египтянина». «Любили» его все кому не лень, до кровавых мозолей, поэтому совершить очередной косяк для него было смерти подобно.
И вот через день, после обеда, Лёха вошёл в офицерскую палатку.
- Шалом, товарищ старший политрук! – радостно приветствовал его наш ротный. Лёхе только что дали старлея, это звание автоматом присваивается, после выслуги. Но обратиться к Лёше по воинскому званию ротный, как он говорил, был не в состоянии физически. После бодрого приветствия ротный продолжил:
- Вас ещё за «конверты 200» батальонный комиссар не нагнул? А то прибегал только что, копытцем бил. Нас всех писать заставил, только вы с Новиковым остались, но он-то, как обычно, со своими партизанами в глубоком проёбе, а вы, судя по запаху, пиво изволили в кафе кушать.
Лёха сделал стойку.
- А это чё за хрень, конверт этот?
- Да завещания офицеров. Мы же, вроде как на войну приехали, ты ваще в курсе, что здесь иногда убивают? Случись что, будешь ходить как дурак – убитый и без завещания.
Лёша несмело улыбнулся:
- Да ладно...
Командир второго взвода, выходя из-за стола, всем своим видом, жестами и интонацией выказал крайнее возмущение:
- Костя, ты уже давай, принимай решение, да и меры какие-то. Мы с таким замполитом точно довоюемся!
И ушёл в курилку, горя праведным гневом.
Остальные офицеры горячо поддержали взводного.
- Слышь, фуцин? Ты, вообще, в училище учился? Или диплом на рынке купил?
- Ну чё вы пристали к агенту моссада? Видишь, занимается подрывной деятельностью и саботажем не покладая рук!
Ротный прервал этот тщательно срежессированный поток народного возмущения.
- Ты, Лёха, булками своими шевели, пока батальонный комиссар из Махачкалы не вернулся. Сразу предупреждаю: он тебя уже по этому поводу искал, как приедет – беги к нему. И вазелин не забудь.
Лёха сорвался с низкого старта.
В это время я со своим взводом спокойно чистил оружие в палатке. Мы только что вернулись со стрельбища, проверяли бой, выверялись - завтра ж на работу.
Лёха ворвался в эту мирную картину, готовый сеять хаос и разрушения:
- Поручик! Ну чё ты меня опять подставляешь!
- С этого места поподробнее.
- Ты чё, охуел? Конверт двести где?!
- Лёша, Вы меня озверяете! Я человек, измученный комбатом. И ваще, базар фильтруй, здесь бойцы находятся.
Я ещё немного полюбовался на то, как Лёша хватает ртом воздух, готовясь разразиться обличающей мою несознательность тирадой, но довольно быстро смилостивился над несчастным замом:
- Ой, да ладно, не сцыте, Маша, я Дубровский! Всё готово уже, вот, держи.
Лёша схватил конверт и мгновенно исчез из поля зрения.
Завещание это я составлял дня три. Раз десять переписывал, даже ротную собаку Катьку в нём упомянул.
Лёха едва дождался приезда зама из Махачкалы и тут же ворвался к нему в кабинет. В руках он крепко держал два «конверта 200»: мой ну и свой, естественно. Прямо с порога Лёха зачастил, не давая батальонному замполиту вставить ни слова:
- Вот, товарищ капитан, хотел все сразу вам сдать, только Новиков меня опять подвёл! Еле заставил его!
Батальонный зам от такого напора малость обалдел. Он некоторое время пытался вникнуть в логику происходящего, судорожно соображая, что хотел ему сдать ротный замполит и как и почему его опять подвел этот гад – Новиков. Наконец, отчаявшись хоть что-то понять из бессвязных выкриков Лёхи про завещания, «конверты двести» и «убить могут», он просто вскрыл конверт. После прочтения он тут же распорядился:
- Понятно. Вместе с ротным – к комбату.
Через минуту и ко мне в палатку ворвался посыльный.
- Тащ лейтенант, вас к комбату, срочно!
Рёв батальонного зама я услышал задолго до того, как пришёл на место экзекуции:
- Старлей!!! Тебя воспитывать бесполезно! Я тебя пиздить буду!!! Какой пакет двести!!! Ты, вообще, соображаешь!!!
Захожу к комбату. Комбат сидит, низко наклонив голову над столом. Плечи его вздрагивают. Ротный стоит рядом, изо всех сил пытаясь сдержать смех.
- А вы чё ржёте?!
Это замполит ротному.
- Кстати, Новиков и про вас тоже не забыл. Вот, читаю: «А пару ненадёванных носков и новую зубную щётку я завещаю своему любимому командиру роты». Он даже своего замполита вниманием не обошёл, смотрите-ка: « А замполиту Лёхе, просившему упомянуть его в завещании, упоминаю: Привет тебе, Лёха!» Вы что, это вместе писали?
И повернувшись к комбату добавил:
- Товарищ командир, вы смеётесь или плачете?
Комбат поднял искаженное от нечеловеческих усилий сдержать смех лицо, по которому стекала одинокая слеза. Не выдержал и буквально взорвался от хохота. Отсмеявшись, он повернулся ко мне и, показывая пальцем на Лёху, прохрипел:
- Поручик, забирай этого! И иди уже отсюда. Доставил, молодец.
А вечером мы с офицерами сидели в кафе. Подходят два майора – вертолётчика.
- Поручика знаете?
- Да вот он.
- Держи. Это тебе за «конверт 200», повеселил от души! – и ставят на стол бутылку водки.
Наверное, я вполне могу считать это своим первым гонораром за литературные труды.
А Лёха потом со мной три дня не разговаривал.
Окрылённый первым успехом, я продолжил свою писательскую карьеру в Дагестане.
Как я уже вам говорил, у меня во взводе служил студент-годичник, снайпер, младший сержант Изя Розенфельд. По причине его образованности матросы-срочники постоянно просили его оказать помощь в написании писем. Не поймите меня неправильно, читать и писать все, конечно, умели. Но есть такие письма, к написанию которых бойцы подходят с особой серьёзностью. Чаще всего это «письма любимой девушке». Тут уж взвешивается каждое слово, особенно если отношения с девушкой находятся в конфетно-букетном периоде. Считается абсолютно необходимым поразить девушку своим интеллектом и глубоким внутренним миром. И это при том, что уже сразу после свадьбы вы можете быть автоматом переведены в разряд идиотов. Моя бывшая жена меня так и называла «эрудированный дебил».
Итак, желая поразить своих подруг не только описанием подвигов и героических будней, но и количеством запятых и сложных литературных оборотов, матросы обращались к «самому образованному» – Изе. Но бойцы не учли одного: Изя был классический технарь, и факультет у него был в институте, если я не ошибаюсь, робототехника или что-то вроде этого. Поэтому Изя исправлял грамматику и пунктуацию, совершенно не обращая внимания на содержание и стилистику. То есть тексты писем по-прежнему оставались слегка корявыми и не соответствовали ожидаемым высоким стандартам. Никаких тебе: «Прощай, моя любовь! Судьба разлучает нас, но в моём сердце ты будешь жить вечно!»
И вот в очередной раз я заглянул Изе через плечо, поразился бедности литературного слога и загрустил. На сей раз я решил не молчать и открыть прямо в расположении литературный салон. Свою рецензию я начал так, чтобы не отпугнуть аудиторию слишком высокими материями и сложными понятиями.
- Блядь! Боец, ты кому пишешь? Своему председателю колхоза? Что это за сопли?! «Погибли-убили...» Ты понимаешь, что она твоё письмо будет подругам вслух зачитывать! Не спорь, бабы так делают. Это мужики свои письма никому читать не дают! Ты должен так писать, что бы твой дембельский поезд на вокзале эскадрон девок встречал! С матрасами, и трусы в скатку! Чтобы отдаться тебе прямо на перроне, со всей страстью и фантазией, не растраченной на твоих односельчан – запойных трактористов. Запомни: НАД ТВОИМ ПИСЬМОМ ДОЛЖНЫ РЫДАТЬ ВСЕЙ ДЕРЕВНЕЙ!
- Тащ лейтенант, напишите сами, пожалуйста! Мы же знаем, вы умеете, а?
Я устало вздохнул.
- Дневальный. Объясните военному.
Дневальный заучено пробубнил:
- Ты к нам в гости пришёл. Не дома. А у нас к отцу-командиру, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни, обращаются «господин лейтенант».
- Господин лейтенант, ну помогите, а?
- Нет у меня времени. Я очень занят. Мне щас к спецназёрам – пиво пить.
- Не беспокойтесь, я всё организую!
-Десять минут времени.
- Есть!!!
Через десять минут боец вернулся в компании двух боевых товарищей. В руках пакет. С содержимым пакета я ознакомился – весьма неплохо, парни небезнадёжные, но пару замечаний всё-таки сделал. Пиво не очень холодное, и чипсы я не ем, к пиву предпочитаю рыбу.
- А это кто такие? «Опалённые войной»?
- Господин лейтенант, им тоже надо, ну пожалуйста!
- А ВОТ УЖ ХУЙ ВАМ!!! – неожиданно раздалось из угла.
Я изумлённо обернулся и уставился на Изю. Лицо «сына богоизбранного народа» пылало праведным гневом. Он уже всё просчитал, как компьютер - ну генетика такая у человека. Я для него, может, и был командиром, но в этот момент Изя понимал одно: как простой «русский Ваня» я сейчас прогажу обалденный бизнес, а этого Изя снести молча не мог. Я мгновенно всё понял и кивнул:
- Ладно, ты давай здесь договаривайся, а я пока пойду перекурю.
Вот так, практически спонтанно, мы с Изей организовали очень успешный литературно-коммерческий тандем. Изя в нём отвечал за коммерческие вопросы и грамматическую проверку. Литературная часть легла на мои плечи.
Дело было поставлено на поток. В нашей палатке собирались бойцы, нуждающиеся в «писательских» услугах. Во время предварительной встречи Изя как настоящий литературный агент решал с каждым вопросы оплаты. Я его сразу предупредил, что никаких денег быть не должно, только натуральная оплата, если что будет не так – прибью. В результате у нашего взвода появился довольно существенный источник всяческих ништяков. Я диктовал аудитории текст письма. Потом все сдавали его Изе на редакцию, после чего бойцы переписывали письма набело. «Литературные вечера» проходили пару раз в неделю. Кроме того, Изя привлекал личный состав нашего взвода для защиты моих авторских прав, прецеденты были, но в подробности я не вникал, это была не моя епархия, я парил в высоких творческих сферах.
Как вы понимаете, за услугами к нам обращались парни неплохие, но простые до невозможности. Как-то раз мы с матросами батальона писали письмо на тему «рукопашная схватка», в прошлый раз тема была совсем героическая, что-то вроде «отражение чеченской танковой атаки». И вот я диктую:
- Любимая, после кровопролитных штыковых атак, я думаю только о тебе...
Ну и так далее, в том же духе. Когда дело уже подходило к концу, я задумался, как бы поэффектнее завернуть концовку, ну а пока решил пошутить с бойцами, чтобы немного снизить градус напряжения и пафоса.
- И ещё. Не хотел тебе писать, но будет лучше, если ты узнаешь это от меня. Вчера чечены взяли меня в плен, всю ночь пытали, а сегодня утром расстреляли.
Посмотрел на матросов, ожидая хотя бы улыбок, но нет. Смотрю – записывают, аж языки высунули от усердия. В этот момент с Изей случилась истерика.
Ну а сегодня, как видите, свою литературную деятельность я продолжаю на этом сайте.
