В далекие теперь уже 90-е годы довелось мне поработать переводчиком на круизных рейсах. Изюминка круизов была в том, что богатых туристов возили прямо по арктическим и антарктическим льдам на настоящем ледоколе. Работа была интересная, залезали мы в такие места планеты, куда редко кто попадает кроме ученых, пингвинов, белых медведей и прочего коренного населения. В зоне моей ответственности было все, что касалось английского языка, включая общение с персоналом и туристами, переговоры с фрахтователем, переводы документов, инструкций, инвойсов, общение с лоцманами, и прочее, и прочее. Заодно я был заместителем командира одной из спасательных партий, которая должна была при (не дай бог) необходимости сгонять пассажиров к шлюпкам и стараться при этом поддерживать хотя бы видимость порядка. Соответственно я помогал и проводить инструктаж по безопасности для пассажиров. Фишка была в том, чтобы их ознакомить с чрезвычайными ситуацими по возможности подробно, но при этом сильно не напугать, а то вдруг совсем забоятся и не поедут еще раз, а это уже прямой убыток. Еще на мне были радиопереговоры со всеми, кто не
знает русского языка. А таких в Арктике, а уж тем более в Антарктике, оказалось, как ни странно, много. Вот из-за радиопереговоров и началась эта история.
- Значит так, Серега. Нам нужно будет доставить багаж и снабжение из аэропорта. Переговоры с диспетчером – на английском. А я по-английски помню только «май нэйм из Lena Stogova» и «Ландон, сцуко, из зэ кэпитал», и то нихрена не помню что это значит, но все-таки подозреваю, что это не совсем то, что ожидает от меня услышать диспетчер. Поэтому с мастером я уже договорился, будешь нашим бортрадистом. Ну что, уже дрожишь от предвкушения того, как будешь с грохотом бороздить небо Арктики на всамделишной винтокрылой машине?
Всю эту тираду Саша, пилот вертолета нашего ледокола, произнес на одном дыхании. Саша – личность чрезвычайно харизматичная и невероятно колоритная. В воздухе он провел больше времени, чем я потратил на свое образование, это если считать с первого класса, наверное. На своих допотопных МИ-2 наши летчики творили такое, что «канадские профессионалы», летающие на гораздо более легких в управлении «лонг рейнджерах» только восхищенно качали головами и выдавали что-то типа «оу, крейзи рашшенз». Впрочем, они еще многого не видели, а если видели бы – то наверняка осудили.
Но в тот момент я, само собой думал не об этом. Мне как-то сразу показалось, что это слишком большая ответственность для простого недипломированного переводчика.
- Блин, Саша, я по судовой роли все-таки переводчик, ну еще администратор, но уж точно не радист вертолета. Я в ваших этих «Хьюстон вызывает Челленджер» ни хрена не понимаю.
- А ты думаешь раз мы малая авиация, то тупые и в гуманитарных науках не разбираемся?! Авотхрен. Все предусмотрено, у нас специальная книжка есть про это – во, читай на здоровье. Времени у тебя дофига, вылет аж послезавтра.
За пару дней я с грехом пополам осилил небольшую брошюрку с длинным названием, что то вроде «Наставления по радиообмену воздушных судов по правилам ИКАО на английском языке» и гордый собой загрузился в вертолет справа от пилота. Рутина полётов на воздушном судне на деле оказалась не такой романтичной, как рисовалось в воображении. Это была работа, похожая на конвейер. Взлет – доклад диспетчеру – короткий перелет – радиообмен – посадка – взлет. Замкнутый цикл, продолжающийся без перерыва по многу часов, пожрать и, пардон, справить прочие нужды - не по необходимости, а по возможности. Все спешат, погода может в любой момент испортиться, и тогда полетят все графики.
Где-то на пятом-шестом челночном рейсе я почти перестал слушать, что говорит диспетчер, так как Александр объяснил мне, что все равно это диспетчер-информатор, указаний он нам не дает, погоду Саша и без диспетчера знает, а если какой борт будет заходить на посадку или взлетать поблизости, то мы его раньше диспетчера увидим. К тому же качество радиосвязи было... ну, скажем так, «на троечку» с натяжкой. Радиооборудование на наших старичках стояло судя по всему оригинальное, то есть разработанное еще в то славное время, когда Гагарин только-только полетел в космос и все еще ждали наступления либо коммунизма, либо всепланетного ядерного пиздеца - кому что ближе было. Поэтому я быстро бубнил свою мантру «роумио альфа столько-столько, взлетаю, и-ти-эй столько-то минут» и на все тирады диспетчера отвечал лаконичным и бравым «роджер зэт!», то есть, «принял, понял». После этого иначе как «Роджером» наша авиаслужба меня уже не называла. Диспетчер, по ходу, видимо почувствовал, что на него крепко подзабили, так как стал выдавать в эфир реплики, в которых чувствовался легкий налет паники: «Внимание всем бортам, в воздухе 2 русских вертолета, совершают челночные рейсы!» По содержанию и интонациям это, по-моему, здорово напоминало радиосообщение: «Ахтунг, ахтунг! Покрышкин ин люфтен!». Спасайся кто может и всё такое.
В общем-то, были и веселые моменты. Лампочка к примеру загорится, типа топливо кончается. Саня хитро прищурится: «Ой, не долетим!», - и смотрит – не сцыт ли переводчик? А что мне оставалось? Только выдавать что-нибудь вроде: «Ой как жаль, а у меня как раз под шконкой ящик «хайникена» стоит, так бы пивка попили!» Я вообще отвечал за пиво, так как имел связи с персоналом фрахтователя. Но зато водка была целиком на совести летунов. Они в каждый рейс брали ее огромное количество, так как при заходе в порт Провидения рассчитывали обменять ее на икру. Каждый раз водка до Дальнего Востока не доплывала. Один-единственный раз невероятным усилием воли и введением жесточайших ограничений и драконовских мер самопринуждения наши летуны сберегли последний ящик. И что вы таки думаете? Именно в этот раз икру на обмен найти не удалось! С горя оба экипажа (не без моего, естественно, участия) выжрали этот ящик в рекордно короткие сроки.
В каком-то рейсе мы сдавали последних пассажиров на Шпицбергене. Окончание турсезона праздновала вся пассажирская служба и авиаторы (полетов больше не планировалось, все должны были выгрузить баржами). А я торчал на камбузе и вместе с хозпомом проводил инвентаризацию. Где-то через час мы поняли, что застряли среди завалов кухонной утвари малопонятного назначения надолго, и праздник жизни пролетает мимо нас. Но на то он и хозпом! Быстро были извлечены неприкосновенные запасы волшебной жидкости, мы лихо потребовали с пассажирского камбуза лобстеров – и инвентаризация пошла гораздо веселее.
Пробуждение было ужасным. Надо мной стоял пилот, тряс меня за плечо и кричал: «Все, харэ дрыхнуть, полетели!»
- Саня, ты совсем охренел? Куда полетели? Полетов никаких нет на сегодня!
- А вот хрен, не угадал, новая вводная. Всё вывозим вертолетами.
- *№?%#!!! Я встать-то не могу… Ладно, спокойно, главное до вертолета дойти…
Упав на кресло рядом с пилотом я тут же заснул. Саша пихнул меня в бок, я пробубнил свое заклинание и тут же вырубился снова. При подлете командир нашего летучего транспортного средства снова меня разбудил, я опять отбарабанил рапорт и мгновенно уронил похмельную голову на грудь. Так мы совершили все вылеты. Самостоятельно я проснулся только один раз, перед взлетом с аэродрома, в мозгу сработало реле на номер нашей ВПП, который я как-то умудрился запомнить и услушал по радио. Я подскочил и дико заорал: «Саня, по нашей полосе борт взлетает!!!» На что пилот невозмутимо ответил: «Какой борт нахер, снегоуборочная техника работает». Еще очень туго соображая, я удивился:
- Ты откуда просек про технику, английский все-таки понимать начал?»
- Да не, Я ЕЕ ВИЖУ! Спи нах, не пугай меня!
Но это, как я уже сказал, было в другом рейсе. Тогда же мы чуть не влетели в провода во время взлета, но это совсем другая история. Вообще этих историй было немало, но степень доверия к вертолетчикам у меня была высочайшая. Это касалось и пилотов, и техников, которые, само собой, принимали полное участие и в летной работе и в дурацких, зачастую, наших развлечениях. Ну как-то начинаешь доверять людям когда долго живешь и работаешь с ними бок о бок и видишь, что здоровое распиздяйство в нужных пропорциях сочетается с разумной осторожностью и ответственностью. И я, если честно, благодарен судьбе за то, что она закинула меня на борт ледокола (и не одного, и не раз) и свела меня с замечательными людьми и профессионалами. Мне по своей работе пришлось пересекаться, само собой, не только с вертолетчиками. Посчастливилось помогать (и просить помощи) практически всем службам на ледоколе. И в моих воспоминаниях почти все они остались спокойными и сильными людьми, которые знают свое дело и делают его, ребята, чертовски хорошо. Невзирая на.