В Монтевидео у нас случилось происшествие во время швартовки (как ледокол попал в Монтевидео, я потом расскажу, сейчас это не особо важно). Как всё произошло, я толком не знаю, я участвовал только в переводе морского протеста пост фактум.

     Но вообще результат был довольно впечатляющий - мы снесли метров тридцать или пятьдесят гранитной облицовки причала, своротили и уронили в воду причальную швартовную тумбу (чудовищное цельнолитое сооружение из чугуна диаметром метра три как минимум). Ну и ледоколу досталось.

     После криков: "Йоптвоюмать, помяли нашу ласточку, уроды, только из ремонта же!" - штурмана помчались осматривать корпус и вроде бы даже нашли где-то царапинку. Наши судоводы считали, что виноват во всем лоцман, который то ли «hard a-port» вместо «hard a-starboard» скомандовал, то ли передал на буксир указание «полный вперед» вместо «полный назад». Повторю – меня на мостике не было, старпом сказал, что «и так народу дофига, нахер он тут сдался, переводчик этот».

     Ну, в общем да, конечно, мало того что там вахты аж три человека, еще и капитан стоит, и лоцман до кучи. Вся эта толпа из пяти человек жмётся на каких-то ста пятидесяти квадратных метрах, куда там еще и переводчика впихнуть – действительно непонятно. Ну и со старпомом спорить никто не стал. Он умел сделать такое выражение лица, что всякое желание дискутировать, полемизировать и вообще обмениваться мнениями исчезало напрочь.

     Чтобы понять, насколько суров был наш старпом, приведу только один факт. На ледоколе всех бортпроводниц, дневальных, буфетчиц и прочих представительниц прекрасной половины человечества старались всегда селить по одному борту. Причина была банальна и неромантична до жути.

     Фановые системы (это те, что служат для удаления фекальных вод из гальюнов, если что) по левому и правому борту были независимыми, и когда вставала одна, то на другом борту можно было по-прежнему справлять естественные надобности. А если на борту были женщины, то фановая система переставала функционировать обязательно, ибо в представлении женщин толчок напрямую соединялся с мировым океаном короткой, широкой и идеально прямой трубой. А на самом-то деле это довольно сложная инженерная система, и когда в эту систему попадает предмет, который, по замыслу его создателей, должен впитывать жидкость, то он, следуя своему предназначению, ее действительно впитывает, разбухает, где-нибудь застревает и намертво всё блокирует, как ему и положено – хоть в рекламе снимай. Но вот объяснить всё это прекрасной (хотя бы формально) половине экипажа было абсолютно невозможно. Не помогал ни многократный опыт наблюдения за поднимающейся в очке водой, ни объяснения с изображением схемы вакуумной фановой системы руками четвёртого механика с простыми трёхбуквенными пояснениями, ни грозные приказы, ни окрики на морском диалекте русского языка – ни-че-го. В начале рейса, ровно через день и далее по графику, фановая система по левому борту вставала наглухо.

     Однако одного объявления по ГГС добрым голосом старпома с перечислением возможных кар за каждый найденный четвертым механиком посторонний предмет хватало для профилактики этого явления аж на пару месяцев.

     Своё же знакомство со старпомом я вообще начал не очень удачно. Было это, страшно подумать, почти четверть века назад, а вот до сих пор помню. В первый день на ледоколе, еще напрочь сухопутный, я был приглашен в кают-компании за стол комсостава. Потея от напряжения, я прокручивал в голове напутствие начальника службы:

- Ты там, Сережа, помни, что место капитана во главе стола занимать нельзя, даже если оно пустует. Это табу. Хотя нет, не табу конечно, что за предрассудки, мы же в двадцатом веке живём! Это просто! Пиздец! Нельзя! Делать! НИКОГДА ВАЩЕ!      И вот я со вздохом облегчения обошел коварно пустующее место во главе стола и, внутренне торжествуя от своей сообразительности, сел рядом. Сказал всем «здрасьте» и поймал несколько ехидных взглядов офицеров.

     И тут бодрой и стремительной походкой вошел старпом и почему-то резко остановился прямо напротив меня.

- Удобно тебе тут сидеть?

- Да, спасибо, очень хорошо!

     И раздуваясь от гордости за то, как хорошо я выучил все морские традиции, я добавил:

- А мне вот сказали, что место капитана занимать нельзя, и я вот, смотрите, не занял!

     Подняв голову, я вдруг заметил, что у старпома вместо глаз - две черные дыры стволов кулацкого обреза, наведенного в грудь комсомольского активиста.

     В этот момент я начал что-то подозревать, так как соседи за столом как-то разом заулыбались и откинулись в креслах, как будто в кино на премьеру «Титаника» пришли, а я Леонардо Вильгельм Ди Каприо и сейчас буду на радость зрителям трогательно тонуть в ледяной воде Северной Атлантики. Только что поп-корн не подоставали.

- А про то, что место старпома занимать тоже дурной тон, тебе, я так понимаю, не сказали?

- Ой нет, чота...

     Старпом фыркнул и мотнул головой так выразительно, что сразу стало ясно – толку от меня не будет никогда. Еще раз фыркнул, как боевой конь над трупом поверженного врага, и добавил: 

- Ну, приятного аппетита, - и сел напротив. Но перед этим подарил мне свой взгляд...

     Что это был за взгляд! Таким взглядом можно было легко пробить пятисантиметровый ледовый пояс нашего ледокола, сделанный из высококачественной легированной стали. Навылет, ей-богу. Котлета застряла у меня в пищеводе, я попытался пропихнуть ее компотом, не преуспел, пробормотал: «Приятного аппетита всем!» - и вылетел из кают-компании. После чего решил, что ну его нахрен, слишком сложно все - и пересел за другой стол, подальше от сложных традиций.

     Вообще моряки любят традиции. Иногда мне казалось что даже чересчур. Я был абсолютно девственен в этих вопросах, и мне иногда казалось, что парни всё как-то слишком усложняют.

     К примеру, сначала я даже не догадывался, что правила хорошего тона предписывают просить разрешения при входе на ходовой мостик у старшего вахтенного офицера. Ну блин, вы ж сами меня позвали, два раза по рации и еще один раз по ГГС, а теперь чего, скажете «не, не разрешаем, вали отсюда, мы уже под стопкой лоций словарь нашли»? Да нет, конечно, это просто формальность, одна из традиций. Многие из них могут показаться странными, но они формируют этику общения и упорядочивают жизнь на борту. А это на самом деле очень важно, когда судно много месяцев находится в море, выходных нет, пространство и общение ограничено. Если в начале рейса за что-то могли просто ласково пожурить, мол, ну ты и долбоёб, дружище, то в конце рейса за то же самое вполне можно было огрести полный курс обучения великому живому русскому языку.

     А со старпомом потом всё нормально было, кстати. Просто у человека должность такая, что он должен быть суров и страшен, это тоже вроде как морская традиция. Старпом на судне отвечает за такое количество всякого разного, что у нормального человека крыша может поехать. Поэтому он на службе превращается в некое подобие терминатора, просто для большей эффективности. А так-то вне служебных обязанностей некоторые из старпомов даже улыбаться умеют. Я сам один раз видел, потом как-нибудь расскажу, может быть.