Вечером раздали сухпай. По три коробки на солдата. В каждой картонной коробке была заключена маленькая (как детская хоккейная шайба) баночка с сосисочным фаршем, пачечки сахара, три маленькие шоколадки, пакет с суповым концентратом и 125-ти граммовая баночка сгущенки. Роскошный сухпаёк. Тем более, что в каждой коробочке находился металлический ключик-консервовскрыватель и инструкция к нему. Точно, как в ресторане.

Уже сильно стемнело, когда рота упаковала сухпай по своим вещмешкам и солдаты начали пристраиваться чтобы поспать. В моём втором взводе с нарами производили какую-то модернизацию и поэтому по всему взводу были разбросаны доски, крышки от снарядных яиков, бруски и обрезки брёвен. Я решил, что не хочу спать в таком бардаке и пылище. Пошагал за ворота.
Дубовые, черные от времени ворота на ночь изнутри запирались на цепь. Возле них спал в обнимку с автоматом дневальный из Девятой роты. Это был последний охраняемый ночью рубеж Третьего батальона. Я вышел за него.

Следующим препятствием для противника (уже не охраняемым) была речка Гуват. Над берегом речки была натянута колючая проволока. В проволоке были проделаны большие дыры, чтобы солдатам было удобно шляться в большой пустой кишлак. Сомнительное по надёжности препятствие. При том, что его никто не обороняет. Можно считать, что его нет. Даже если нападающий на нас душман замочит в этом псевдо препятствии свои носки, то это не сильно повлияет на его боеспособность. Тем более, что нет у душманов никаких носков. И трусов тоже нет.
Я вышел за ворота. Под большим тутовником, растущим несколько не вертикально, устраивался на ночь Андрюха Орлов. Он собрал большие картонные короба от сухпайка, разорвал их на большие листы и в три слоя выстелил по афганской пылище между тутовником и стеной батальонного дувала. Я по-жонглёрски вытряхнул из пачки зелёную от плесени «Донскую» сигаретину, поймал её в воздухе зубами. Пачку протянул Орлову.
- Бог помощь!
- Бог-то Бог. А ты б сам помог. – Орёл разогнулся. Взял из протянутой пачки сигаретину. – Сигарета с фильтром – это враг трудового народа.
- Ты чё тут, гнездо что ли вьёшь? – Я чиркнул спичкой, протянул Орлу.
- Я лучше здесь, чем там, на пыльных досках. И чтобы подальше от этих дедов-пидарасов.
Мы расселись жопами на расстеленные листы, неспешно покурили. Потрындели на ночь глядя какую-то солдатскую ерунду. Тихий, спокойный вечер, ветра нет. Над нами огромный тутовник с огромными корявыми ветками заслоняет темнеющее небо. На котором уже начинают проклёвываться огромные, яркие и сочные Афганские звёзды. В самом деле, нахрен надо спать в пыльном ослятнике с клопами и пердящими солдатскими жопами? За лето я так привык спать на свежем, разреженном воздухе, что сейчас мне вовсе не хотелось идти в ослятник, набитый сопящими, храпящими и ворочающимися солдатами. Останусь-ка я с друганом на природе.
Вдвоём мы быстро завершили устройство «гнезда». Разложенный на земле картон накрыли плащ-палаткой, улеглись на неё. Я поставил на ножки свой пулемёт. Прикладом к стенке дувала, стволом к речке Гуват. Передёрнул затвор, просунул через ремень ногу, чтобы пулемёт нельзя было незаметно стащить, если только вместе со мной. Накрыл нас всех троих (себя, Орла и пулемёта) плащ-палаткой. Андрюха, свободной от автомата рукой, закинул на нас сверху несколько кусков картона. Всё лежбище сделалось со стороны похоже на валяющуюся под деревом кучу хлама. Началась последняя ночь перед операцией.
Перед первой в твоей жизни боевой операцией. Причем, у подавляющего большинства бойцов твоей роты эта операция тоже будет первой. Боевого опыта ни у кого нет. Если только у Рогачева. Остальные все – зелёные салабоны. Солдат, понимаешь с кем и куда ты завтра пойдёшь? Понимаешь в какой обстановке и что ты будешь делать? Да?
И что же должно быть у солдата в голове при таком раскладе? О чем должен думать солдат? О чем тревожиться? А ни о чём. Солдат покурил с друганом по вонючей сигаретке, накрылся картонными коробами, зевнул, завернулся в плащ-палатку и отъехал в страну дураков. Как пшеницу продавши.