Темнело быстро. Чем ближе к экватору, тем быстрее солнце проваливается за горизонт. И тем быстрее темнеет. Мы прошли уже довольно большое расстояние и снизу-верх входили в какое-то ущелье.
В вечерней плотной тёмно-серой мгле впереди нас вдоль тропы стояли какие-то истуканы. Вроде какие-то статуи с большими головами. Такое ощущение, что у больших статуй на головах сделаны огромные папахи. Что за бред в безлунную ночь? Да ещё в диких пустынных горах. Какой придурок и для каких придурков устанавливает в горной пустыне статуи?
Мы шли всё выше и выше. И с каждым шагом приближались к этим непонятным статуям. И одновременно с этим за хребтом, покрытым, сыпучкой за рекой Панджшер, солнце прокрадывалось в глубину вселенской жопы сверху-вниз за кромку хребта. Уже кромка становилась розово-желтой и плотная мгла в ущелье переставала быть тёмно-серой. Она становилась тёмно-черной. И от этого становилось гораздо поганее на душе. Всё-таки очень неприятно идти туда, где расположено что-то непонятное, да ещё в темноте, да ещё в чужой стране, да ещё в ситуации, когда каждый в этой стране ждёт-дожидается момента, когда бы это поскорее тебя убить. Мозгами я понимал, что как только совсем стемнеет, то нас станет хер видно издалека. И по нам не смогут открыть прицельный огонь душманы. При том, что мы двигались вверх по склону. То есть с каждой минутой и с каждым шагом мы оказываемся в более безопасной ситуации.
Но, блять, топать в тёмный сумрак ущелья, это всё-таки как-то жутковато. А вдруг там устроили засаду духи? Вот сидят и ждут. И когда мы подойдём поближе, как лупанут по нам в упор очередями из автоматов? Страшно, сука, хотя и понятно что с какого хера этим духам сидеть именно там? Откуда они могут знать куда мы пойдём глубокой ночью в шесть часов вечера? Делать им что ли нечего, кроме как сидеть на стылых камнях и ждать не пойми чего? Всё это мозгами я понимал. Но всё равно в темноту было идти жутко и неприятно.
Солнце уже зашло. Оно как-то совершенно неожиданно запрыгнуло за хребет за речкой Панджшер и оставило нас на тропе раз-на-раз со стоявшими вдоль тропы истуканами. Ёкарный ты бабай – подумал я и грязно выругался. Про себя. Истуканы, застывшие в папахах вдоль тропы, оказались огромными неразорвавшимися авиабомбами. Шесть здоровенных бомб зарылись своими носами в грунт, застряли в нём и не разорвались. И так и остались торчать кверху огромными стабилизаторами. В темноте похожие на головы с папахами. Ёкарный ты бабай! И теперь мы идём прямо к этим авиабомбам. Потому что они торчат вдоль тропы, а мы идём по этой самой тропе. Бля, какое счастье вот так после трудового дня прогуляться мимо неразорвавшихся авиабомб! В полумраке было не очень-то весело, а как совсем стемнело, то стало ещё веселей! А вдруг бомба надумает себе чего-нибудь, возьмёт и взорвется? А вдруг дУхи подсунули к бомбе заряд тротила с электродетонатором? Как долбанет – от нас только драные носки полетят в разные стороны… Ёкарный ты бабай!
Всё-таки горы Гиндукуша очень большие и объёмные. Мы всё шли и шли к неразорвавшимся бомбам, а они никак не приближались и не приближались. Казалось, что прошла целая вечность, казалось, что я успел родиться, выучиться в школе, поступить в Университет, призваться в армию, а бомбы были всё в впереди и впереди. И именно из-за того, что бомбы слишком долго маячили впереди и слишком медленно приближались, в голову лезли всякие дурацкие мысли. Одна из посетивших навязчивых мыслей требовала ответа на вопрос какого хера я вообще здесь делаю и как я здесь оказался. Проскочить бы этот участок поскорее и забыть, но было такое ощущение, что время замерло, что всё происходящее твориться не вокруг меня и не со мной, а происходит это всё в каком-то нереальном мультике и я просто смотрю его. И стоит только выключить телевизор, и снова вокруг меня будет Университет, друзья, гитара, пиво… Но телевизор почему-то не выключался. И эта дурацкая жуткая серия всё продолжается и продолжается. И самое печальное то, что ты не можешь повернуться к пацанам и крикнуть: - «Пацаны! Да ну его нахер, мне страшно! Я туда не пойду!» Потому что даже если ты повернёшься и крикнешь это, то всё равно пойдёшь дальше. Прямиком к этим бомбам. Потому что кругом мины и горы с душманами. Куда ты пойдёшь, после того, как скажешь, что туда ты не пойдёшь? Куда ты денешься с подводной лодки?
В конце-концов бомбы не взорвались и мы мерно протопали рядом с ними на горку, на которой нас ждал ночлег. Всего пятнадцать минут жизни, а сколько всякого гавна в голову налезло! Надо что-то делать со способом мышления. Нельзя быть таким сцыкуном.
Кое-как забрались на высоту. Уже в полной темноте. Ёжась в мокрых от пота гимнастёрках под пронзительным горным ветром, принялись располагаться на ночлег. На высоте уже обустроились вышедшие туда раньше гранатомётчики из батальонного взвода АГС. Лучшие из оставшихся после душманов СПСы заняли гранатомётчики. Худшие, полуразрушенные, остались пустыми. Я добрался до одного из полуразрушенных духовских СПСов, закинул в него свой вещмешок, поставил на приклад пулемёт и принялся ворочать камни. Чтобы выложить из них СПС. Сразу надо выложить защиту от тех участков, где горы выше. Я кряхтел и пердел, поднимал большие камни, выкладывал из них сиену. Получалось очень криво, с большими дырками и часто камни, полежав пару секунд на том месте, куда я их уложил, скатывались со своего места со скрежетом и пылью и всячески норовили грохнуться мне на сапог и переломать ноги. Духи падлы. Духи сцуки. Выкладывать такие заборы, какие я видел в кишлаке. Да ещё на длину в сотни метров и высотой в метр-полтора, а местами в два-три. Это бесстыжее безобразие и издевательство над советским солдатом.
- Давай вдвоём, - Женька Филякин кинул возле занятого мной СПСа свой вещмешок, положил на него автомат и, согнувшись жопой кверху, вцепился двумя руками рядом со мной в большой булыжник, - раз-два, взяли! Береги пальцы!
Клац! В четыре руки мы смачно грохнули огромный булыжник об уже немного выложенную стену.
- А-а-а! Димыч, на съёбы! – Женька отскочил назад от нашего булыжника, пятками споткнулся об собственный вещмешок, уселся на него задницей, перевернулся вместе с мешком и автоматом, и с размаху грохнулся на спину, задрав кверху ноги и подняв тучу пыли.
Из-под грохнутого нами на стену булыжника из моей корявой кладки выскочили два камня поменьше. И вся эта хрень повалилась на то место, где мы только что стояли. Не понимаю, каким именно чудом, но я как-то умудрился отскочить раньше, чем камни коснулись земли.
- Бля, Женя! Ты так мне из сапог ласты сделаешь.
- Я? Это ты криво стенку положил! Я только помогаю тебе. – Женька поднялся с земли на карачки, поднял из пыли автомат и начал стряхивать с него песок.
Покорячившись минут 20 или 30 мы с Женькой выложили, таки, более или менее сносный СПС. Закинули в него Женькин вещмешок, оружие и стали устраиваться на ночлег. Жрать не хотелось. После подъёма болели ноги, болела спина и очень хотелось пить. Сердце подпрыгивало в груди и если бы не кольцевые мышцы, то оно скорее всего выскочило бы через горло. В памяти всплыли слова капитана Кобызева «Это будет такой заёб, что ни жрать, ни срать… только воды и спать». Сука, в точку, в самую десяточку! Лучше не скажешь.
В конце концов, Филя натянул на себя ватные штаны, закутался в бушлат и попытался улечься спать. С наступлением темноты в горах поднялся сильный ледяной ветер. Он был настолько сильный и настолько холодный, что продувал ватный бушлат и ватные штаны и пронизывал ледяными иглами до самых костей. Ветер свистел, выл, кидался песком и, казалось, что сейчас завалит сложенную из больших тяжелых камней стенку. Спать в таком дубаке было совершенно невозможно.
- Жека! – Я тоже напялил на себя ватные штаны и бушлат. И тоже трясся от холода, как и Филя. – Жека, давай одну плащ-палатку расстелем, уляжемся на неё, прижмёмся друг к другу и накроемся двумя одеялами и второй плащ-палаткой сверху? Так теплее будет.
Долго уговаривать Женьку не пришлось. Мы устроились за подветренной стенкой СПСа, прижались друг к другу, закутались. Стало теплее, но Женьку ещё знобило.
- Ш-шас напердим, гы-гы-гы, и сразу согреемся! – Филя поелозил головой по своему вещмешку, устраиваясь поудобней. – Правда, вонишша станет. Но, это ничего. У нас на Тринадцатом посту знаешь, какой прикол был? Слышал?
- Какой прикол? – Я тоже поёрзал рожей по вещмешку, набитому патронами. Сверху патронов какого-то хера оказалась миномётная мина. И теперь она своей железякой больно давила мне под челюсть. Надо будет привязать её сбоку вещмешка. Но, это уже будет не сейчас, это будет уже утром.
- Какой прикол? Давай грузи, раз не пердишь. Может быть от смеха пёрнем.
- Гы-гы-гы! Тогда слушай. Было у нас на Тринадцатом посту два ишака. Мы на них из кишлака возили воду и дрова. И там у нас была такая площадка с травой. И мы на эту площадку тех ишаков привязывали. Через месяц ишаки траву рядом с колышками похавали и давай дёргаться. Верёвка порвался. Один ишак был старый, опытный. Он отошел немножко к свежей травке и стоит, хавает. А второй ишак был молодой и дурной. Он оторвался и пошёл на радостях шароёбицца. Ушел с поста, зашел на минное поле, ну, гы-гы-гы, и подорвался на мине.
Я начал трястись под одеялами и плащ-палаткой в беззвучном смехе. Это было уже очень смешно.
- Да ты погоди, гы-гы-гы, ты ещё не ржы. Ты слушай, гы-гы-гы. Короче побекала этот ишак на минном поле, побекала и сдохла. Проходит день и назавтра она как засмердит!
Я затрясся сильнее.
- Ну, а у нас ешшо был прапор, гы-гы-гы, сапёр. Такой дурак! Он подходит к нам и говорит, что там под постом ишак завонялась. А она здоровенный, вони, гы-гы-гы, много. Ну, короче, говорит он нам, чтобы мы этого ишака убрали. А мы ему: - «Блять, как убирать? Там же мины!» А прапор тогда: - «Возьмите килограмм-полтора аммонала, подсуньте под него и пизданите». Ну, пацаны, гы-гы-гы, пробили щупом тропу к дохлому ишаку. Подсунули под него аммонал, подожгли, гы-гы-гы. А она ка-а-а-ак ДАСТ!!! Ишак вся порвался на мелкие кусочки, полетел и рассыпался нам на пост! Раньше, гы-гы-гы, с одного места воняло. А теперь весь пост стала, как одна огромная помойка! Гы-гы-гы-гы, а пацаны яшшык сгушшонки себе купили! Какая там сгушшонка, мы его там целый месяц хавать не могли. Дык мы тока сгушшонку не хавали. А Жопа, он, гы-гы-гы, вапшшэ ничего не хавал. Худой стал, как велисапет! Ты думаешь чего у него такие тонкие ножки, гы-гы-гы!
- К-какая жопа? – Я от смеха еле-еле выговаривал слова.
- Ну, Жопа! Ну, Рогачёв! Он у нас старшый точка был. У него любимый слово, это «жопа». За это его так и прозвали. А он классный мужик! Дурак такой, но КЛАССНЫЙ!
- Точно. Ты видал сегодня как он на Манчинского вызверился?
- Вида-а-ал. С Манчинским сегодня, это хуйня. Видел бы ты, как он на точке бабаёв хуярил! Он их, ну, чурбанов этих, он их пиздец не любит! Он на точке наловит этих дембелей, построит. Потом в окоп по очереди заведёт одного. Там у него окоп была специальный. Вот он заводит туда дембеля и пиздит его! И руками, и ногами! Пиздит и приговаривает: - «Скажи что ты бабай и урод!» А она аж плачет. Этот дембель. А Рогачёв пиздит. И пока не скажет «я бабай и урод», то не отпускает.
- Он чё, расист что ли? Или фашист?
- Не, нихуя. Это он их за бражку. Он нас, молодых, за водой отправил. И научил как бражку сделать. Ну, мы набрали воды, там постреляли, поприкалывались. А потом в одну РДВшку насыпали халвы. Там в каждом дувале халва из тутовника был. И вот мы засыпали в РДВшку, залили водой и вывесили из окна на солнечный сторону. Потом каждый день придём, выпустим воздух. РДВшка раздувалась, как здоровый чёрный шар. И вот мы выпустим воздух, попьём бражки, кайфанём немного. Так классно было! А через неделю пошли за водой дембеля. Как раз бражка уже выиграл. РДВшка раздулся, стал круглый и большой. И тут пошли в кишлак дембеля. Они пошли и тут стрельба такой поднялся! Мы думали, что это духи напали. Мы ДШК приготовили, АГС и тут дембеля прибегают из кишлака. Жопа у них спрашивает «Что там?» А они говорят: - «Там душман круглий бонба из акно павэсиль! Ми стрэляль, бонба падаль. А внутры шароп!» Гы-гы-гы-гы! А Жопа понял, что это его бражку разъебашили. А сказать-то он не может. И вот он их давай пиздить! А за что – не говорит. Гы-гы-гы-гы! Только может доебацца, чтобы сказали, что «бабай и урод».
Я трясся и всхлипывал от приступов смеха. – Женя, хлюп, Женечка, дорогой! Хватит уже, хлюп-хлюп! Отпусти меня поспать! Завтра поднимут ни свет ни заря.
Женька ещё немного погы-гыкал своим баском и вскоре унялся. Как говорится – за день мы устали очень, скажем всем – спокойной ночи…
Ночь и в самом деле выдалась спокойная. Мы с Женькой оказались как-то в стороне от Рогачёва и от Джуманазарова и поэтому мы в список ночного дежурства не попали. Тут в самом деле, лучше держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Мы от начальства держались на правильном расстоянии и поэтому нам удалось поспать всю ночь.