Возле входа в батальонный дувал ЗамНачальникаШтаба Майор Зимин матерно ругался и ловил старослужащих солдат. Майор Зимин был наголо побрит, а старослужащие солдаты были узбеками.

За время летнего постостояния «старики» совсем забили болт на форму одежды. Они шлялись по территории батальона без петлиц, без погон, без эмблем и знаков различия. Бушлаты «старики» не застёгивали на пуговицы. Бушлаты «старики» запахивали, как традиционный узбекский халат. Прижимались хером к тутовнику или углу дувала (чтобы полы бушлата не разошлись) и затем обтягивали себя ремнём с бляхой. После всех этих процедур, фигуры у «стариков» получались приталенные. На плечах и спинах вздыбливались излишки бушлата. Зимин таких приталенных ловил за шиворот, вытряхивал из одежды. Затем заваливал обезсолдаченный бушлат в пыль. Наступал внутрь бушлата своим сапожищем и с хрустом один за другим выдерал с корнем оба рукава.
     Во дворе батальона Майор Зимин рвал уже четвёртый бушлат. Поэтому теперь дембеля, которые не хотели застёгивать бушлат на пуговицы, они сначала выглядывали во двор из-за угла. Замечали во дворе рослую бритую фигуру Зимина и включали задний ход. Чтобы обойти дувал стылу и проникнуть в своё подразделение через стену или по крышам. Что бы только не делал старослужащий солдат, но лишь бы не застёгивать обмундирование как положено.
     Во внутреннем дворике Седьмой роты я расстелил себе плащ-палатку, разобрал свой пулемёт и самозабвенно ковырялся в нём шомполом и ветошью. Занимался любимым своим солдатским занятием.
 - Ну сдароф. – Рядом со мной присел на корточки Женька Филякин. По кличке Лошадь Мордовская. Потому что родом он из Мордовии и в придачу ржот, как мордовский мерин. В общем-то и разговаривает он так же.- Ну как ты? Где ты был? На Зубе? – Женька сдвинул себе панаму на затылок. И от этого стал похож на деревенского Антона, который вот-вот с удочкой пойдёт на речку удить пескарей.
 - Ага. – Я подвинулся на плащ-палатке. – Садись. Ружья почистим.
 - Да не. Я щас пойду получать новый. А то этот ружьё видишь? – Женька подсунул мне под нос свой разломанный АКСУ.
 - А что это с ним? – Я взял из Женькиных рук автомат. Так-сяк покрутил его перед собой. – Он что, под паровоз попал? Дык, вроде, нету здесь железной дороги.
 - Гы, гы. -  Филя в улыбке оскалил крупные редкие зубы. – А это, гы, я раз за водой пошел с Тринадцатого. А там дувал такой. Ну, мы пошли его прошмонать. А там окно одна была ставнями закрыта. Ну, короче, я дай, думаю, его на дрова заберу. И прикладом его ДАХ! ДАХ! А приклад КОК! И сломалась. Гы-гы-гы! – Филя заржал густым басом. С довольной рожей.
 - А потом пацаны собрались и давай хуйнёй страдать. Хотели посмотреть, что будет, если с моего АКСУ скрутить пламегаситель и поставить на АКС. Я его откручивал-откручивал, а она никак. Потом открутил шомполом, а шомпол гы-гы-гы согнулась так сильно, что я его выбросил. Стали на АКС прикручивать, а она не идёт. Ржавая. Ну, навернули на один виток. Тайман БАХ! Выстрелил. А у него отдача не назад пошол, а вперёд. Почему-то вперёд как дёрнет! А Вовка Буруля стоит и хитрый такой говорит: - «Что-то пуля у вас очень большая полетела». А мы глядь! А пламегаситель так Фь-фь-фь – Филя описал рукой в воздухе кувыркающуюся по параболе траекторию полёта. – И прямо на минное поле. Гы-гы-гы! Его пуля оторвал.
     Я слушал Филю, хватался грязными от машинного масла руками за свой живот и ржал как Мордовский Мерин из соседнего с Женькой стойла. На хэбчике расползались масляные пятна от моих рук.
 - Ладно. Вон замполит. – Филя встал с плащ-палатки на ноги. – Пойду поменяю автомат. А то этот у нас на точке называли АКАЭМ БэПэ БэПэ ЭСУ. Автомат Калашникова модернизированный БезПриклада БезПламегасителя Складной Укороченный.
     Филя потопал за Замполитом. Я макнул в баночку с маслом ветошь и стал заталкивать её в кишечник своего пулемёта.
- Э, чувак. Мой пулемёт почистишь тоже.
Не понял. Чувак, это кто, я что ли? Это ко мне обращаются? Я поднял свою увлечённую исследованием пулемётной грязи хлеблушу и попытался навести резкость насчёт того, что же это происходит. Передо мной, возле края плащ-палатки, стоял Сакен Сеидахметов. Круглолиций, с пузиком, толстожопый и с кривыми ногами казах. Эдакий, кривоногий монголоидный бизон, похожий на самовар. Сакен держал поперёк своего туловища такой же, как и у меня РПК.
- Ты это мне что ли? – На всякий случай переспросил я. Но Сакен так явно и вупор сверху-вниз смотрел на мою рожу, что ему даже не потребовалось отвечать на мой вопрос. – Ты чё, ебанулся что ли? Меня в этой роте каждая собака знает. Один ты, что ли не знаешь? Приехал из Кундуза и тебе всё надо объяснять?
- А если пизды ? – Сакен коротким движением бросил свой пулемёт поперёк моего.
- Ты мне? – я поднялся перед Сакеном. Потому что если он нападёт, то я в позе по-турецки окажусь в очень уязвимом положении. Сакен стоял передо мной и смотрел как бычара, раздув ноздри. Я развернулся к нему спиной, сделал несколько шагов к входным воротам в наш внутренний дворик, возле которых стоял дневальный в бронике, каске и с автоматом, подпрыгнул и левой ногой  с размаху засадил тоби-мае-гери  в верхнюю перекладину входных ворот. Мы такую фигню творили в ПТУ Ленметростроя, в котором мне довелось поучиться некоторое время. Там была приличная школа каратэ и мы, семнадцатилетние балбесы, отрабатывали в свободное от пьянок время такие штуки на общажных дверях. Общага была большая, шестиэтажная, дверей в ней много, дверные проёмы высокие, во всяком случае выше, чем у наших ворот. Поэтому я, нисколько не сомневаясь, без размаинки, без хуинки, подскочил и со всей дури засадил в верхнюю перекладину. При таком ударе в такую жесткую поверхность, очень важно правильно держать пальцы ноги, чтобы не сломать себе предплюсну. Я держал правильно. Дубина, в которую я засадил «мае», выгнулась и с резким звуком впечаталась в глиняный потолок. Она не сломалась, потому что была очень толстая, но жахнуло так, что половина собравшихся во дворике обернулась на звук. Из-под перекладины пошла желтая глиняная пыль.
  Я сделал несколько шагов обратно к Сакену. – А если тебе пизды?
Сакен явно не ожидал такого оборота событий. А тут ещё несколько десятков глаз смотрят на нас и интересуются – а что же там такое происходит. В такой ситуации ввязываться в махач в подразделении, куда недавно прибыл…  Сакен стоял и молча раздувал ноздри. Не надо затягивать ситуацию. Пока он тупит, надо ситуацию завершать.
- Вот и иди нахуй со своим пулемётом. – Я уселся на прежнее место в прежнюю позу и отшвырнул пулемёт Сакена в сторону. Но кинуть оружие на землю, под ноги Сакену у меня не поднялась рука. Собственно,  кинуть пулемёт, чтобы совершить такое кощунство, мне пришлось проделать короткую внутреннюю борьбу. Но я рассудил, что кинуть всё-таки надо, хоть это и плохо,  я кинул. Но не далеко, не с размаху и не на землю. А на плащ-палатку.
   Сакен постоял, набычившись пару секунд, развернулся и шагнул в дверноё проём своего третьего взвода. Дверь в третий взвод прямо рядом с дверью в наш взвод. Сакен молча ушел. А что с его пулемётом?
   Я повернул голову в ту сторону, куда откинул пулемёт. Петя Носкевич, отложив свою снайперку, поднял его с плащ-палатки и снял крышку ствольной коробки. То есть он стал чистить пулемёт Сакена. Дедушка Советской Армии Петя чистит пулемёт дедушке Советской Армии Сакену. Зачем он это делает?  Я не понял. В жизни, сцуко, очень часто в солучаются вещи, которых я не понимаю. Жизнь, сцуко, очень неоднозначная штука. И поступки в жизни неоднозначны. Вот что я сделал не так? Надо было пиздить не в ворота, а в Сакена? Но тогда я был бы зачинщиком потасовки. И если бы я в Сакена попал, то был бы, как минимум, перелом челюсти. И что потом? Я зачинщик потасовки и тяжкие телесные – что потом? Военные прокуроры, которые приходили к Зимину, после того как Зимин дал в рыло оборзевшему солдату. Военные протоколы, которые все заполняли и всех задрали. Я не хочу следователей и протоколов, поэтому ёбнул в ворота. Но что сделал Петя? И зачем?