Из Мариштана мы притопали в расположение роты. Кинули вещмешки под нары, пошли на речку Гуват принимать водные процедуры. Благо, в Мариштане воды мы попили. Поэтому хотелось вымыться и по-человечески пожрать.

    Пока мы плескались, брились, начищались в Гуватке, в батальонной походной кухне дозрела горячая еда. Чистыми солдатскими довольными репами мы поглотили выданную нам еду. Не знаю как это назвать: поздний завтрак или ранний обед. Ни по количеству блюд, ни по времени приёма пищи я не могу классифицировать данное мероприятие. В общем, не очень-то и хотелось классифицировать. Накормили сытно, накормили плотно. Руки-ноги у нас помыты, зубы почищены. Не важно, что едим из больших консервных банок, расположившись на голой земле под тутовниками. Важно, что едим горячее, сытное и много.
     После приёма пищи Рогачев застроил роту, объявил чистку оружия. Во внутренний дворик принесли консервные банки с соляркой. Это вместо машинного масла. На землю во дворике расстелили плащ-палатки. Бойцы, кто на корточках, кто подбоченясь, расположились над своими штатными единицами стрелкового оружия. Принялись ковыряться, звякать железом, мазюкать внутренности этого оружия соляркой.
     Я расселся по-турецки возле двери в наш второй взвод. Поджал под себя ноги, принялся разбирать свой пулемёт. Снял крышку ствольной коробки у-у-у-у, как всё запущено! В Абдуллахейле мы постреляли с Черной горы в кишлак. На внутренностях пулемёта образовался пороховой нагар. Потом таскались хрен знает где. В горах ночью холодно, утром на стылый металл выпадает роса. Прикол, да – боец подыхает от обезвоживания, а пулемёт делается мокрый и ржавеет. Потом на нагар и ржавчину садиться мелкая кварцевая горная пыль и в кишечнике пулемёта получается то, что я увидел. Это пока ещё не чернозём. По структуре почвы на чернозём эта грязь ещё не тянет. А на грядку подсечного земледелия вполне проканает.
«Бля, ну и срач», - подумал я и потянул на себя затворную раму. Затворная рама, как та репка в сказке, сопротивлялась и не хотела вылезать из грядки, которая образовалась в механизмах пулемёта. Это ж надо так загадить пулемёт за несколько дней боевой операции! Настроение было напрочь испорчено. И это в который раз!
     Я снял с пояса флягу, отвинтил пробку, налил на ветошь свежей Гуватской воды. Ещё мелькнула мысль – если Рогачёв это увидит, то я получу по башке. От Рогачева. Я не успею ему объяснить, что основной продукт порохового нагара, это низкомолекулярные неорганические соединения. Хлорид калия растворим в воде, а все остальные компоненты нагара не растворим ни в воде, ни в солярке. Раз так, то сперва надо смывать растворимое. Нерастворимые компоненты вплавлены в хлорид калия. Они смоются вместе с ним простой водой. После воды надо всё тщательно вытереть и шлифануть маслом.
Если я начну это объяснять Рогачёву, то успею договорить только до слова «низкомолекулярные». На этом слове я получу в табло. Я не успею высказать мысль о том, что РЧС (раствор чистки стволов) состоит из воды, карбоната аммония и хромата калия. Если два компонента из трёх отсутствуют, то это не значит, что надо выбросить третий компонент. Третьим компонентом можно воспользоваться. Это рационально.
      С мыслями об офигенной рацухе я изготовил РЧС из гуватской воды. То есть из одной Гуватской воды. Без карбонатов и хроматов. Рогачёв этого не заметил, мне почти ничего от Рогачева не угрожало. Я сосредоточенно принялся вычищать из пулемёта срач.
     Гавнище, которое набилось внутрь механизмов пулемёта, водой вымылось не всё. Канал ствола промылся и блестел как новенький. А в деталях спускового механизма пыль налипла на находившуюся там смазку. Превратилась в чёрное отвратительное месиво. Смазка, как известно, водой не смывается. Для того она и смазка. Поматюгался я в полголоса и принял решение о том, что надо бы произвести полную разборку пулемёта. Однако, сам я делать полную разборку не умею. Я знаю, кто умеет. Сержантов в сержантских учебках учат делать полную разборку. Значит Саня Манчинский умеет. Сейчас почищу магазины и пойду к Сане за полной разборкой. Всё-таки земляк. Отказать не должен.
     С полным порядком в своей голове я взялся за магазины. Они у меня длинные. Пулемётные. Пыли в них может поместиться много. Надо разбирать. Если пулемёт был загажен, как кочерга, то что будет в магазинах? Один из магазинов я искупал в реке Панджшер. Представляю сколько пыли налипло на мокрые патроны и на мокрую пружину.
     Вытащил я первый магазин из кармана лифчика, начал выдавливать из него патроны.
- Ты чё делаешь? – Откуда-то сверху, с высоты роста Сани Тимофеева, раздался голос Сани Тимофеева.
- Магазины обслуживаю.
- Хернёй ты занимаешься, а не магазины обслуживаешь. - Саня присел возле меня на корточки.
- Смари. – Саня взял у меня из рук магазин. Взял патрон. Одним движением вскрыл нижнюю крышку магазина, высыпал на плащ-палатку патроны.
- Теперь протираем. – Саня шомполом протолкнул через коробку магазина кусок ветоши.
- Всё. Смазывать не надо. Пластиковые магазины не смазываются.
     В пять движений Саня собрал вычищенный магазин. Набрал патронов в свою огромную лапу. И принялся с невероятной скоростью запихивать патроны в магазин. Он постукивал магазином об свою коленку.
- Вот так нас в ДШБ учили. Под действием инерции патроны отжимают пружину внутрь и следующий патрон легко вваливается внутрь. Легко и непринуждённо. Учись, салажонок. – Саня вернул мне полностью заряженный магазин, поднялся и пошел дальше по своим делам.
     Вот вам пример Рухинского сержанта. Это тебе не «закончить приём пищи, выходи строится»!
     В три секунды я разобрал следующий магазин. Высыпал из него патроны.
- Касьянов! – Сзади меня окликнул дневальный. – Иди в офицерскую комнату. Рогачев вызывает.
Я поднялся с плащ-палатки, быстро собрал разряженный магазин. Пихнул его в карман лифчика. Потопал в офицерскую комнату.
     Патроны оставил кучкой валяться на плащ-палатке. Патронов дохрена. Патроны никто не стырит. А вот длинный магазин от пулемёта. Длинный магазин нужен всем. Его мы просто так без присмотра не оставим.
Пока я думал эту херню, я уже преодолел наш внутренний дворик. Три раза стукнул кулаком в деревянную дверь офицерской комнаты. Громко и внятно произнёс: «Разрешите?». Толкнул дверь, перешагнул порог.

На койке Рязанов И.Г. Командир 7 роты. Когда Рязанов был в отпуске, эту койку занимал Рогачев А.П.

      Солдатская койка. На койке Рогачев. Возле койки – АКС-74. Фотографии. Телевизор. Нахер надо тут телевизор, если нет ни телевизионного сигнала, ни электричества. Более нелепо тут выглядел бы акваланг. От этой мысли я дебильно улыбнулся.

 - Оружие почистил? – Рогачев поднялся с койки.

- Так точно.

- С тротиловыми шашками обращаться умеешь? Прапорщик Хайретдинов рассказывал, что на «Зубе Дракона» ты был подрывником.

- Был. Умею.

- Значит так. – Рогачев нагнулся к тумбочке, вытащил из неё огромный черный пистолет СПШ-44 (ракетницу) и коробку с толстыми патронами к ней.

 - Берёшь вот это. Берёшь с собой рацию. Вон в углу ящик тротила, берёшь пару шашек. Но шашки херня. Сначала посмотришь где какой дувал просто так разрушен, сам по себе. И только в крайнем случае воспользуешься шашкой. Значит, запоминай суть задачи: добыть штук 8 или 10 брёвен. Леса здесь нет, а строиться надо. Сейчас подъедет ГАЗ-66, в нём будет водитель и Спыну. Спыну умеет на 66-ом ездить, если что. Поэтому залазишь к ним в 66-ой и шуруете под 14-й пост в кишлак. Находите разрушенный дувал, загружаете брёвна в 66-ой и привозите сюда. Всё ясно?

- Так точно.

- С вами Ачкасов поедет с первого взвода. Он всё лето стоял на 14-ом посту. В тот кишлак ходил, знает где разрушенные дома. Всё, давай, кру-гом и с песней.

- Есть. – Я развернулся к Рогачеву жопой, нагнулся к ящику, подхватил пару штук тротиловых шашек. Дохрена тут не подхватишь, на плече болтается пулемёт, в руках СПШ и коробка с патронами… бля, вот бы штук пять-шесть зацепить! Вот бы прикололись!

- А детонаторы? А шнур? – Я повернулся к Рогачеву, прижимая к груди кучу военного имущества. Как новогодние подарки.

- Вот тебе четыре детонатора. – Рогачев извлёк из той же тумбочки маленькую

картонную коробочку, вынул из неё четыре блестящих трубочки. - Вернёшь под счет на Родину! Бля, куда ты столько шашек набрал? Я же сказал – только на крайний случай! Если брёвна будут завалены! А ты набрал, как на «Рельсовую войну». Ну пиздец, солдат! Блять, за вами глаз да глаз нужен!

      Через пять минут я с Серёгой Ачкасовым уже залазил на подкативший из парка «Шестьдесят шестой».

- Касьян, смари! – Из кабины, распахнувши правую дверку, высунулся Вася Спыну.

 - Залазишь вот сюда, между кабиной и кузовом на запаску. Пулемёт на сошку ставишь прямо на крышу кабины. Это у нас в автороте считалось самым казЫрным местом. Ты прикрыт со всех сторон, тебе стрелять удобно и ни одного колеса под тобой нет. Если на мину колесо наедет, то тебе похуй.

   Я передал заскочившему в кузов Ачкасову тротиловые шашки и СПШ, залез на запасное колесо «Шестьдесят шестого». Разложил сошку у пулемёта, установил на кабину. Да, Вася прав. Удобно.

- Поехали! – Я похлопал ладонью по жестянке кабины. – Мы готовы, поехали!

     Шестьдесят шестой зарычал, мы в самом деле поехали. В дальнюю часть кишлака Руха, разбитую артиллерией и авиацией во время апрельского штурма Панджшера.

     Газон выплюнул облако сизого дыма, поехал от батальонного дувала. Оставил за собой шлейф желтой глиняной пыли. Покатили вдоль речки Гуват. Слева разбитый дувал, справа толстые тутовники и речка. Брёвна отсюда давно уже стырили, от дувала осталась только огромная гора глиняных обломков стен. Придётся проехать подальше. Всё, куда могли дотянуться руки пешего пехотинца за полгода уже стащено, стырено и давно исчезнуло. Поэтому меня, Ваську и Серёгу укомплектовали вездеходным полноприводным грузовиком, снабдили ракетницей, четырьмя тротиловыми шашками. В кузов грузовика кинули лом и пару больших сапёрных лопат.
     За разбитым и засранным дувалом… Да, забыл сказать. Разбитый дувал был под завязку засран. Потому что после операции пацаны приходили истощенными, измождёнными. Им очень хотелось пить и есть. Пацаны открывали банки со сгущенкой и принимались дубасить ту сгущенку с сырой водой из Гуватки. После такого «блюда» у тебя в животе всё начинает бурлить, урчать, чавкать. До батальонного сортира ты с этой бедой не добежишь. Только до ближайших развалин. Поэтому одной рукой ты на бегу придерживаешь панаму, второй судорожно расстёгиваешь пуговицы и скачешь, как беременный сайгак. Именно сюда. Именно к разбитому дувалу.
     Под жарким афганским солнцем последствия таких посещений высыхают, превращаются в тёмно-коричневые тонкие хрустящие пластинки, напоминающие большие кленовые листья в осеннем парке. Когда ты бежишь здесь, тебе важно не замараться. Поэтому ты всё это видишь и запоминаешь.
     Пока я всё это думал, «шестьдесят шестой» выехал с территории батальона. Речка Гуват здесь разлилась в широкий плоский ручей. Шириной метров двадцать. Вода тонким слоем струилась между камней и преодолеть в этом месте речку можно было не замочив обуви. Просто шагай с камня на камень. Газон заехал на этот брод и принялся раскачивать из стороны в сторону бортами, переваливаясь с камня на камень.
     Сразу за переездом через речку стоял шлагбаум. Это КТП-1. Контрольно-транспортный пункт номер один. Всё так просто. Стоит под тутовником шлагбаум. Стоит чувак с автоматом. Мы едем – на крыше пулемётчик, в кузове снайпер и два чувака с автоматами в кабине. Ни путевого листа, ни вопросов куда едите, зачем взяли машину. Один хер стоит, другие герры едут. У каждого свой личный прикол в этой жизни. Главное, что эти приколы друг с другом не пересекаются и не мешают друг другу жить.
     За КТП-1 дорога пару раз вильнула, газон съехал с неё и попёр вверх, под ближайшую горку, на которой находился наш Четырнадцатый пост боевого охранения. Это был самый ближний к батальону пост, он был самый удобный для снабжения. Водилы сюда катались по нескольку раз на дню, подвозили то жрачку, то воду, то боеприпасы. Поэтому водила газона знал эту дорогу как свои пять волосатых.
     Машина попердела движком, несколько раз вильнула между дувалами и остановилась. Вокруг сады, высокие ограды из желтой сырой глины. Всё необычно, всё не по-европейски. Тянет какой-то средневековой дикостью, восточным колоритом, как-то всё как будто в сказке про Синбада Морехода.

Саня Манчинский на фоне дувала.

     Водила остался в машине, а мы втроём попёрли прошмонать ближайшие дома. 

     Привезти в расположение роты нам требовалось брёвна. А они, как мы все знаем, дохрена весят. И в придачу длинные. Ну, иначе это были бы не брёвна. Таскать в машину длинное и тяжелое под жарким афганским солнцем из очень далека не хотелось. Поэтому заехали куда заехали и пошли искать где что поближе и поудобнее лежит. На предмет, чтобы безвозмездно взять.
- Во бля, смарите, пацаны! – Серёга Ачкасов вытащил из-за пояса ракетницу.
- Мы с этой хуйнёй сюда в кишлак с поста ходили. И прикинте, она так хуярит, что если ебануть в ворота, то пробивает насквозь, как из пушки!
- Э, э! Мне Рогачев дал её на всякий случай. Чтобы если на нас нападут, то обозначить место где мы ведём бой. – Я хотел было забрать пистолет у Серёги. Но вмешался Вася Спыну:
- Не сцы, мы вверх стрелять не будем. – Вася забрал ракетницу у Ачкасова.
     Ну как же, Вася дэмбэл. Ему по сроку службы положено.
- А хуй вы угадали. Патрончики-то у меня! Без патрончиков она не работает. Так что я стреляю первым. – Я протянул руку за пистолетом.
     Вася отдал. Мы нашли дувал с исправными воротами из толстого коряво обтёсанного бруса. Ворота были открыты. Мы их закрыли. Я выстрелил красной сигнальной ракетой в створку ворот. С двух рук.
     Ракета проломила в створке огромную дыру, наделав кучу щепок, и со свистом стала выписывать круги по двору. Вот это да!
     Потом стали стрелять чуваки. Доломали ворота. Потом стреляли ракетой в окна. Стреляли и прикалывались как ракета нарезает круги в тёмной комнате.
- Ну ладно, пацаны, оставьте патронов, чтобы Рогачёв не заметил. – Подал я слабый голос разума о том, что надо бы вернуть Рогачеву хоть пару ракет. Но куда там!
- Ты ебанулся что ли? На артскладе Рогачёву ещё выдадут таких патронов до ебени матери. А ты скажешь, что потерял патроны. Скажешь, что таскал брёвна и коробка выпала. А ты не заметил. Всему тебя учить надо. Ну хули он тебе за патроны сделает? У него этих патронов хоть жопой ешь. А нам радость в жизни: - сказал Вася и с двух рук выстрелил зелёной ракетой по ведру, валявшемуся на балкончике второго этажа. Не попал.
     Потом мы ещё пошарились по соседним дворам. Просто так, от нехрен делать. В одном из дворов увидели одиноко стоявший глинобитный сортир. Из-под сортира во двор вытекала зловонная жижа, напоминавшая поток застывшей лавы в миниатюре. «Лава» жутко воняла аммиаком.
- Оба-на, пацаны! Нихуя себе. – Я показал пальцем на жижу.
- И чё? – Вася недоуменно глянул на меня. – Ты нашел гавна?
- Ну да. Кто-то здесь регулярно сцыт, срёт и подмывает жопу из подмывальника. Раз такой ручей.
- Ну и чё?
- Ну и ничё. Толстый хуй через плечо. На афганском солнце, на жарище, всё должно засохнуть за день. Как в развалинах возле КТП-1. А тут не засохло. Значит люди здесь появляются постоянно. И их много. Может быть они сидят сейчас где-то рядом и считают сколько нас. Вася, ты хочешь приехать на дембель целым?
     Вася выразил желание приехать на дембель целым. Мы вприпрыжку закидали штук десять брёвен в кузов «Шестьдесят Шестого», клацнули задним бортом, усадили меня на запасное колесо с РПК. И резко здрыснули в расположение роты. С награбленными стройматериалами.

     Я ехал между кузовом и кабиной, вертел башкой. Если нас припасают, то лучше быть на чеку. Поэтому я вертел башкой, а сам вспоминал слова Хабиба. Старшины Термезского военного госпиталя. Хабиб после завтрака застроил личный состав на стандартный утренний развод, скомандовал сделать шаг вперёд тем, у кого температура выше 37,1, затем шаг вперёд тем, кто поступил в госпиталь не позднее трёх дней тому назад, затем шаг вперёд тем, кто прослужил полтора года и больше. Все эти три категории военнослужащих освобождались от общих работ ... ой, Господи, да что там за работы – сметать метёлкой опавшие с деревьев осенние листья. Не надорвёшься ты от такой работы. Но один из бойцов решил, что надорвётся. Я не знаю, что он там закосил, либо температуру, либо что прибыл недавно, а может быть решил изобразить из себя старослужащего. Хабиб его немедленно уличил в подтасовке и пришел в неописуемую ярость. Хабиб орал, сверкал глазищами, махал руками. Казалось, что он сейчас разорвёт этого непутёвого солдатика на куски. Высокий, смуглый, Хабиб кричал: - «Как ти можешь ТАК выёбывацца на чужой горат?».
     И вот я в Рухе. Только что я стрелял из СПШ по чужим домам. А в Рухе закон гор: мой дом – моя крепость. Не сложно представить, что какой-нибудь местный смуглый чувак точно так же, как Хабиб, сверкает глазищами. Но, не размахивает пустыми руками. А снимает с предохранителя автомат. И говорит: – «Как ти можешь ТАК выёбывацца на чужой горат?».
     Пострелять по чужим воротам и окнам, это не старослужащего из себя изобразить. Почему мы такие дураки? Кто был нашим учителем?

Рассказывает капитан Старцев С.А., командир взвода, затем командир 7-й роты:
- Вы молодые были. Вы прикольные такие были. Сынки. А я смотрел на вас и думал – вот нахера мне Родина прислал ВОТ ТАКИХ детишек? Мне же это всё теперь разъёбывать! Вы же, насчёт понималки военной, вы же тупые были! Абсолютно! Дима, ну почему ты был такой тупой?
- Сержант должен быть тупым и исполнительным. Вот за это, Сергей Анатольевич, ты меня сделал сержантом.
- Да я твоего приказа «на сержанта» даже в глаза не видел! Не то, чтобы подписывать. Это Рязанов подписывал. Твой кумир.