После наступления темноты мы заняли высотку, заняли позиции, обложили их камнями. За полчаса ворочанья камней 7-я рота закрепилась. Настроила СПСов, бойцы установили на позиции АГСы и пулемёты. Сержанты распределили сектора наблюдения, сектора обстрела и последовательность дежурства.
Как-то так получилось, что я дежурил на парном посту с Саней Севрюковым. У Сани автомат с подствольником, у меня ручной пулемёт. Мы закутались в плащ-палатки, намотали их сверху на бушлаты, вглядывались в темноту и шепотом переговаривались.
- Ну чё, Саня, за что к нам попал? – Я решил немного подколоть земляка. Саня родом из Белоруссии, из-под Могилёва. Это почти Россия, но говор у Сани очень отличается от русского. «Ж» и «Ш» Саня произносит так, что не возникает никаких сомнений, что он мой земляк.
- Кого ты уже отпиздил у себя в части? Пришел к нам такой сытенький, крепенький, вылизанный и ухоженный. Явно не тебя пиздили, а ты пиздил. Была дедовщина в части?
- Никаго я не пиздиу.
- Ну ка-а-а-анешно… «Не пиздиу». Пряники раздавал?
- Какие праники? Мытя, не пизди. Не раздавау я никаких праникау.
Сашка говорит низким хриплым голосом, медленно выстраивает звуки в слова. Делает паузы между словами. Как будто пытается придать этим словам весомость.
- Ну, если ты меня дразнишь «Мытя», то я буду тебя называть «Мироныч». Потому что у тебя репа сытая. Как у зажиточного Мирона. Как у толстомордого «кулака». У которого своя сыроварня, своё домашнее сало, своя пивоварня.
- А у меня и ёсть сваё домашнее сало. И пивоварня. Только в ней «пиво» очшень крэпкое гы-гы-гы… но, зато заебатое. – Мироныч сполз на дно СПСа, полез в карман за сигаретой.
- А прыкинь, я када перад армией, када вясной ухадзиу, я у дзярэуне алейку из бярозак пасадзиу. Мяне усе гаварыли: - «Кинь дурное, не вырасцет!» А вот зараз матушка пишет – усе прыжылися. Расцёт мая алейка.
Саня размял «быстро выхваченную» сигарету, накрылся с головой плащ-палаткой и принялся чиркать спичками. Я остался вглядываться в темноту через бруствер.
По небу тут и там ползли жиденькие облачка. Но, что такое «по небу»? По сути они ползли прямо перед моим пятаком. Протяни руку и вот оно небо. По всему горизонту вокруг меня тёмные угловатые силуэты горных хребтов, дичь, глушь, собачий холод. Мысль про «тоже покурить» заскочила на секунду в голову. Но тут же выскочила обратно. Во-первых, на посту не положено. Во-вторых, душманов в этих горах полно. Хоть пруд пруди. Все видели. Поэтому как-то не хотелось получить пулю в жбан. За любовь к вечерней сигаре. И не хотелось завтра подыхать на подъёме. Что там будет завтра – подъём или спуск, это пока никто не знает. Но дыхание будет учащенное и пульс под стопятьдесят – это и к бабке не ходи. Завтра снова полезут в голову всякие дурацкие мысли, типо бросить курить, начать дыхательную гимнастику…
- А я паутара года не быу дома. – Саня накурился, забычковал окурок и вылез из-под плащ-палатки. – Матушка пиша, что ужо други год мая алейка па осени жофтыми лисстями на усю дзярэуню светиць.
Саня расположился возле края СПСа и смотрел куда-то в горы, в черную даль.
- А сюдой меня летёха адправиу. Не пиздиу я никаго. Грит, будеш мне пэша чыстить. Будеш чай мне гатовить. Будеш маим дзеньщиком. А я грю – хуй табе. Пазорышча такога. А он грит – отпраулю табе у Паншер. А я грю - и хуй з табой. А ён грит – табе там забьють. А я грю – хуй табе. Хуй ты даждёсся, шоб мяне забили. Ну и адправиу.
- А где ты так лихо служил, что летёхе понадобился деньщик? На пряникоразвесочной фабрике что ли?
- У артдивизионе. На самаходках.
Слушал я Сашку. Думал. Чего он натворил? Затолкал бы себе куда подальше свою гордость. Побыл бы денщиком полгода. Полгода всего! Делов-то! В артдивизионе служба теплее и безопасней, чем на высоте 3144.
Тем более, что Саня уже «дед». Ходи себе, гоняй молодых. Кто тебя будет дразнить за то, что ты денщик? Никто не будет. Одному-другому дашь в рыло, остальные забоятся дразнить.
Сам я очень люблю дразнить и подъегориавть. Вот и сейчас сижу на посту рядом с Сашкой. Слушаю его. И неспешно думаю – как бы его подъегорить. За берёзки не надо. Дом, мама, «родны кут». Если на эту тему подкалывать, то жесткая получится подколка. За неё Саня точно в репу мне настучит. Верняк. Не то, чтобы я боюсь получить в репу. Меньше всего это меня беспокоит. Но, подколка про аллейку из берёзок возле родного дома, это точно будет перебор. Я не фашист. Я не буду «заплывать за буйки» и «наступать на больную мозоль». Подколю его насчет денщика. Посмотрю, как отреагирует.
- А чё, Саня, тебе чай было впадлу сготовить для командира? Вещмешок на гору такать не впадлу?
- Мытя, я зараз як уябу табе! Я, блядьзь, такi мужык! Я, блядьзь, як сказау – так и будзе!!!
- Саня, сильней, чем элетричество, меня в моей жизни ничего не въебало. Вряд ли ты его пересилишь.
- Блядзь! Идзи ты нахуй, Мытя! – Сашка махнул на меня рукой. Отвернулся от меня. Отодвинулся к противоположной стенке СПСа.
Я молча рассматривал темноту. Думал. Всё понятно, что говорит Сашка. Мысль о денщике его так больно задевает, что он готов драться за такое оскорбительное предложение. Он лучше с вещмешком полезет в горы. Он лучше сдохнет. Но денщиком не станет.
Интересно, а я бы так смог? Что бы я делал, если бы мне поступило такое предложение? Если бы мне предложили: или-или. Или лазить по горам с полцентнером железа. По ржавым минам. Или чай лейтенанту готовить. Что бы я выбрал? А ты бы что выбрал?
- Одно слово – МЫЦЯ! – Сашка на секунду повернулся от гор ко мне. Подсунул мне под нос ладонь с растопыренными пальцами. Как будто держал блюдечко с голубой каёмочкой. А на блюдечке мысль. – Ну, хуля з табой пяздзець? Мыця и есть Мыця.
Сашка снова махнул на меня растопыренной ладошкой. Снова отвернулся к горам. Вот так мы и поговорили.
Оставшуюся часть дежурства Сашка молчал. Дулся на меня. Пыхтел, сопел, но не проронил ни слова. Мы молча просматривали вверенный нам сектор, насколько возможно было просматривать. Мёрзли, тряслись от холода. В конце-концов оттянули свою смену, сдали её следующей паре бойцов, и пошли спать.
Красиво звучит «пошли спать». Завернулись в те же самые плащ-палатки, в которых дежурили, обнялись с оружием и отъехали в мир грёз. Магазин за пазухой, патрон в патроннике.
Завалились под стенку СПСа и отъехали, как говорится, в страну дураков. В которой сниться то, чего уже давно с нами не бывает.
