Утром дверь в наш ослятник со скрипом отворилась, на пороге возник дежурный по роте. Сержант Манчинский.
- Второй взвод! Подъём! Выходи строиться на зарядку!
- Иди на хуй! – вяло прозвучал с первого яруса нар чей-то заспанный голос. Скорее всего это произнёс кто-то из старослужащих узбеков. Молодой такого позволить себе не может. Однако, фраза произнесена на таком безукоризненном русском, что нет шансов определить по акценту какова национальность у этого солдата. Безупречный русский язык. Могут же, когда «хочут».
- Через десять секунд будет миномётный обстрел! – Манчинский сказал и вышел за дощатую дверь. Пружина звонко шмякнула дверью о косяк.
Ну, пошел дежурный по роте на хуй или не пошел, а молодые потиху начали вылезать из своих лежбищ.
С улицы, из нашего внутреннего дворика, раздался голос Манчинского: - Седьмая рота, строиться! На зарядку!
Я с самого детства не хотел в армию. И так, и сяк представлял, как я с бритой башкой, буду выскакивать из солдатской койки. Потом за сорок пять секунд натягивать на себя обмундирование. Потом, одетый в зелёную одежду, буду застелать постельные принадлежности. Потом отбивать одеяло в рантик по армейской «тубаретке». Я не хотел всего этого. Это глупости какие-то. Зачем отбивать рантик? Причем, я не сомневался, что в армии каждое утро всё происходит именно так. Это было моё представление об армии. Это были мои наивные мечты.
В моих детских мечтах мне не могло представиться, что спать я буду на нарах, в ослятнике, в обнимку с ручным пулемётом. Что «тубареток» не будет. Что рантиков не будет. Зато будет «миномётный обстрел». Я не мог представить, что если я быстро не покину своё спальное место, то во взвод ворвётся дежурный по роте и начнёт швыряться пыльными сапогами. Это на языке Манчинского обозначало «миномётный обстрел». И, понятное дело, что сапоги полетят не в дембелей. Сапоги полетят в молодых.
Молодые закляхтели, запердели, начали вылезать из своих берлог. Манчинский не пришел, «миномётный обстрел» не устроил. Молодые поплелись из дувала на улицу. За молодыми зашевелились деды. Тоже стали слезать с нар.
Через пару минут вся братва нашей роты выползла из дувала на улицу. Вместе с дембелями, вместе с больными и хромыми (есть такая призказка в Советской Армии). Построилась под знакомыми тутовниками с большими корявыми ветками.
Туда же, под тутовники, вышел Рогачёв.
- Драч.
- Я.
- Выйти из строя. Проводишь сегодня зарядку. – Рогачев зевнул, отошел в сторонку. Наблюдать как Вовка Драч будет командовать всей этой гурьбой полусонных приду... приду... придумают же по утрам делать зарядку!
- Р-р-р-ота! – Вовка Драч расставил ноги на ширине своих плеч, упёр свои короткие, круглые от мускулатуры руки себе в пояс. С явным стёбом в голосе начал командовать:
- Ноги на ширине плеч – р-р-раз! Прыжком ноги вместе –дв-в-в-а! За мной повторяем упражнение! Делай Р-р-р-раз! Делай дв-в-в-ва! Делай Р-р-р-раз! Делай дв-в-в-ва! Делай Р-р-р-раз! Делай дв-в-в-ва!
Мы подскакивали на месте, расставляли-составляли ноги. Из-под керзачей пошла густая желтая афганская глиняная пыль.
Потом мы приседали. Потом задирали ноги, кто как умеет. Потом бежали небольшую пробежку перед батальоном. Бля, ну, куда тут можно бежать, если кругом горы? Сто метров в одну сторону, столько же в другую сторону. Разве ж это кросс?
Ну хрен с ним, побегали, позадирали ноги. С чувством исполненного долга Драч направил всех на умывание.
За дувалом батальона была установлена двухсотлитровая бочка с крепким раствором хлорной извести. Из бочки выходила водопроводная труба. Из трубы торчало с десяток кранов.
Самые интеллигенты пошли принимать омовение раствором хлорки из этих кранов. А я, как босота с голотой, попёрся к речке Гуват.
Страна вокруг Гуватки была душманская, поэтому я взял с собой ручной пулемёт и Женю Филякина. Пока я булькался в ледяной водичке и наяривал зубной щёткой в ротовой полости, Женя сидел в валунах с заряженным ручным пулемётом. Ещё одна картинка впику моим детским представлениям об армии.
После приступа утренней физической культуры, после совершения гигиенических процедур, весь батальон был застроен под тутовниками. Снова застроен. Снова под тутовниками. Просто так солдат пожрать не может. Ему требуется «приятное аппетита» от начальства. Поэтому солдата надо застроить и надо прислать солдату начальство.
В лице начальства перед строем батальона появился майор Зимин. Он встал, широко расставил ноги, нагнул вперёд голову. Как будто собирался забодать весь батальон.
- Это что за хуйня, долбаюноши? М-м-м? – Майор Зимин шевельнул желваками.
- Я спрашиваю, что у вас за хуйня в руках?
Я не знаю каким образом складывалась логическая цепочка в голове майора Зимина. Потому что вчера с этими баночками все ходили и получали ужин. И обед. И всё было нормально. А сегодня? Что случилось сегодня?
А сегодня майор Зимин ещё раз шевельнул желваками и обратился к батальону:
- Ёб вашу всех мать! БТР мне сюда! Нахуй!
Из строя выскочил солдат. Видимо водитель командирской машины. На полусогнутых побежал в парк боевых машин.
Строй стоял и ждал. Вот чтоже-чтоже дальше будет? Славненькое получается «приятное аппетита». Видимо, не соскучимся.
Через пару минут, визжа движками, перед строем батальона появился бронетранспортёр. Зимин, оглядел батальон исподлобья, вытянутым указательным пальцем ткнул в колею перед колёсами бронетранспортёра. Подал команду:
- Кидайте, нахуй сюда все свои сраные баночки!
Пацаны покорно покидали кандейки в колею.
- Дави! – Зимин махнул водиле бэтэра рукой.
Бэтэр, взвизгнул движками, тронулся. Проехал по накиданным в колею банкам.
- Вот и заебись! А теперь на приём пищи со штатными котелками шагом-марш! – Скомандовал Зимин, повернулся к строю спиной и с чувством исполненного долга пошагал в «офицерскую столовую». Пишу это словосочетание в кавычках, потому что офицерской столовой не было так же, как и солдатской. Под открытым небом, под группой очередных корявых тутовников поставили квадратиком четыре скамейки. Сделанных из досок от снарядных ящиков. В центр квадратика поставили столик. Сделанный из досок от снарядных ящиков. Вот туда и пошагал Зимин.
Батальон стоял в строю, созерцал раздавленные боевой техникой баночки.
Как только Зимин скрылся из виду за углом дувала, какой-то солдат шагнул из строя, подобрал из колеи жестяную лепёшку. Она недавно была банкой. Может быть всё не так плохо? Боец напыжился, разогнул железяку руками. Из плоской лепёшки получился объёмный мятый кубик.
- А чё? Жрать можно. – Сказал боец и потопал с квадратной банкой к походной кухне.
Один за другим, бойцы подходили к колее, заполненной сплющенным железом. Поднимали металлические лепёшки. Кое-как расправляли их руками. Затем угрюмо топали в сторону раздачи пищи. Как говорится, война-войной, а обед по расписанию.
Ещё один горячий привет моим детским представлениям об армии.
После завтрака я «напряг» Саню Манчинского на полную разборку моего пулемёта. Саня не отказал. В ущерб своей отдыхающей смене.
Сам я делать полную разборку не умею. Зато я знаю, кто умеет. Сержантов в сержантских учебках учат делать полную разборку. Я поднялся и потопал к Сане Манчинскому. Всё-таки земляк. Отказать не должен.
Саня не отказал. Саня дежурный по роте. Именно сейчас, после завтрака, у него должна начаться отдыхающая смена. Дежурному по роте разрешается отдыхать лёжа (спать) до 12-ти часов дня. Однако, Саня мне не отказал. Вместо сна он, как старший боевой товарищ, как сержант, и как земляк, уселся рядом со мной возле плащ-палатки и принялся подсказывать какую деталь и в какой последовательности следует выковыривать из чрева оружия.
Я очень усердно старался всё понять и запомнить. Чтобы Саня мог окончить обучение и спокойно лечь спать. Я очень старался. Но, минут тридцать из Саниного сна я, таки, забрал. Полчаса из двух часов – это много. Чел не спал всю ночь, охранял наш мирный сон. А теперь тратит бесценные минуты своего отдыха на моё обучение. Вот, пацаны, что такое настоящий сержант Советской Армии.
Саня убедился, что я правильно всё собрал, что затвор передёргивается и осуществляется спуск, и только после этого ушел в свой взвод. Завалился на боковую.
Для пущего закрепления полученных навыков, я ещё три раза полностью разобрал и собрал свой вычищенный пулемёт. Вот теперь мне стало лучше. Настроение немного приподнялось.