Началось всё с того, что из госпиталя выписали Саню. Саня – Нормальный Пацан. Поэтому, как только работа Саниного ЖКТ (желудочно-кишечный тракт) нормализовалась, Саня не стал косить под хворого-немощного. Он выписался и поехал в Руху выполнять свои прямые обязанности, связанные с перетаскиванием миномёта по горам Панджшерского ущелья. По минам и под пулями. А Гаўно-Чимкент, продолжил при помощи чужого поноса вводить в заблуждение доверчивый медицинский персонал. Соответственно, Саня выписался, а Гаўно-Чимкент остался в госпитале. 

     Дальше произошло следующее. Не знаю кому пришла в голову мысль назначить меня старшим палаты, но, имею все основания предполагать, что Гаўно-Чимкенту. Во-первых, я в тот момент видел его в компании старшины нашего инфекционного отделения. Во-вторых, кому надо разгильдяя-гитариста назначать в старшие палаты? В-третьих, то что произошло дальше показывает, что все последующие события были нужны только Гаўно-Чимкенту. Ни мне, ни старшине, ни Алиму ни всем прочим участникам это всё было не нужно ни на миллиметр. А теперь то же самое, но по порядку. А то не очень понятно кто такой Алим и нахрен он нам всем нужен.
     Короче, к вечеру одного грустного дня из инфекционки выписали Саню, и тут же сообщили мне о том, что вместо Сани страшим палаты назначили меня. Я пропустил этот звук мимо ушей. Соответственно, пропустил мимо моего мозга всю эту ситуацию. Вместо того, чтобы подумать о том, какие на меня возложены обязанности, что я должен делать, в какие сроки, вместо всего этого я занялся организацией «проводов» Сани из госпиталя.
     Саню мы проводили, потом продолжили «проводы» (по разгильдяйской привычке) у открытого окна. Потом улеглись спать, когда надо было бы уже вставать. Естественным образом я спал с открытым ртом в нелепой позе до тех пор, пока в палату не ввалился врачебный осмотр во главе с Толстым Майором. Я сплю, никого не трогаю, пускаю во сне пузыри. А майор в этот момент обнаруживает в палате не пол, а песочницу. Майора перекосило от злости. Он раскраснелся лицом от негодования так, что стал похож на Сеньёра-Помидора. Если бы я не спал, то я точно бы заржал. Но, я спал. Поэтому Майор открыл рот, поднял рёв, ор и подал команду «А подать мне сюда старшего палаты!»
     От громких криков я проснулся. Вылез из-под одеяла. С козырной койки, расположенной возле окна. Принялся глупо хлопать спросонья глазами и озираться по сторонам бешеным взглядом. Типа, вы чего?
     Майор орал и раздувался пуще прежнего. А я, тем временем, не нашел ничего более умного, чем запрыгнуть внутрь моей помятой госпитальной пижамы. А мы помним же, что пижама та недавно вытащена из чавкающей жопы бегемота. Я ещё к Бендеру в ней ходил и заметил, что своим внешним видом та пижама вызывает чувство негодования.
     Лучше бы я стоял перед майором в обнаженных фиолетовых трусах. Я бы тогда выглядел беззащитным. С какого хрена я принял решение в неё запрыгивать? Хер знает. Скорее всего по мотивам «Служу Советскому Союзу». Вспомнилось, что «рэзкий» солдат должен за 45 секунд «рэзко» запрыгнуть внутрь своего обмундирования. Вспомнил я и справился вдвое быстрее, чем за 45 секунд. Лучше бы я этого не делал. Лучше бы я не вспоминал сюжеты из «Служу Советскому Союзу».
- Это что за чучело? – Толстый майор покраснел не только лицом, но и всем своим большим туловищем. Если бы не белый халат, отражающий ИК-излучение, то одёжа на Майоре точно задымилась бы. От красноты.
- Ты что, боец?! Охуел? Почему такой помятый?
- Помялся. – Еле слышно промямлил я. Не могу же я ему могу сказать, что чарз курил и на гитаре бренькал до ста часов ночи.
     Это моё «помялся» срубило Майора с копыт. Он взмахнул в воздухе руками, потом схватился за своё сердце, потом выскочил из палаты в коридор и эхо долго разносило по закоулкам инфекционки обидные прозвища, которые Майор придумывал для меня.
Вслед за Майором выскочили все военврачи, которые пришли в нашу палату с врачебным осмотром.
     А там прикол ещё такой, что Петрович, Младший-Чимкент и ещё два молодых бойца, они самостоятельно поднимались в 6 утра. Мыли полы, шлёпали полотенцами мух. Не потому что Саня их бил, а потому что они боялись «дедов». А по какой причине сегодня «молодые» перестали бояться «дедов»? Конечно же не перестали. Значит «молодые» получили от «дедов» конкретную задачу – полы не мыть. И думаю, что если бы я был нормальным старшим, а не разгваздосом, если бы я поднялся в 6 утра и принялся контролировать как «молодые» наводят порядок, то «молодые» объявили бы мне забастовку. Думаю, что Малой-Чимкент залупился бы и на помощь ему пришел бы Гаўно-Чимкент и они вдвоём организовали бы на меня «наезд» насчет моего срока службы. Однако я, в силу своей дурости, не подарил им такой сладкой возможности. Потому что тупо проспал всё на свете и во всей своей красе выставился перед САМИМ Майором.
     Недавно я Кошеля подкалывал. За то, что Кошель разгильдяйничал. Я почти беззлобно подкалывал. Потому что я в госпитале проявил себя таким же разгильдяем, как Кошель. Чарз курил, обязанности свои не выполнял, режим нарушал, головой НИ О ЧЕМ не думал. На русском языке это называется: «а ты на себя в зеркало посмотри!» Ты подойди к зеркалу, наведи резкость. Ты лучше, чем Кошель? Уверен? Да кто б спорил!
     Не очень сильно мои поступки отличились от поступков Кошеля. Обязанности? А что такое обязанности? Спросил бы я хоть полслова про обязанности, которые навалились на меня с присвоением мне должности «старший палаты». Хоть бы спросил – а чё терь я должен делать?
     Не спросил. Ни на миллиметр такая мысль не воткнулась в мою голову. А нахрена? Всё же зашибись! Бренькаю на гитаре, хорошо кушаю. Курю чарз. Всё зашибись. Особенно в ситуации, когда за тебя всю неблагодарную работу разгребает кто-то другой. Жизнь прекрасна в такой ситуации. Какие обязанности и с какого перепугу? Побренькай на гитаре, покури. Есть время.
     А дальше понеслась кривая в щавель. Едва офицеры удалились из палаты за дверь, Гаўно-Чимкент заявил мне, что раз я всё просрал, то теперь полы помою я.
     Мне не впадлу было помыть полы. Это вообще следовало делать всем по очереди. И я не считаю, что я голубой крови или дворянской кости. Но, по ходу событий я моментально смекнул, что вслед за помытыми полами я тут же получу двумя ногами по моей жопе и получу кличку не Петрович, так Василич. И тогда мне придётся драться. Мне дадут по жлпе, а я дам по морде. И вот тут я смикитил, что лучше уж сейчас дать по морде. Так что дело было не в полах, а в понимании, что полы это всего лишь предлог. Поэтому я заявил Гаўно-Чимкенту:
- Пошел ты на хуй. - И вышел к нему на середину палаты. Чтобы подраться.
- Если ты такой чувак из Минска, то так и скажи: «Я не буду мыть полы, потому что я такой чувак из Минска».
     А вот тут очередная моя дурость. Вместо того, чтобы сказать ему «сынуля, ты кто такой? Я – старший палаты, поэтому я назначаю тебя мыть полы». Вместо того, чтобы заставить его мыть полы, я решил, что я офигенный герой и я заявил ему:
- А ты что тупой? Ты не понял с первого раза, что я такой чувак из Минска и я не буду мыть полы.
     Блин, какой же я был идиот.
     На это моё заявление мне было предложено пройти в палатку для выздоравливающих, в которой по вечерам деды проводили «гладиаторские бои». Со словами что меня там будут пиздить. На это я ответил, что это я его там будут пиздить и с огромным энтузиазмом проследовал в ту палатку.
     В палатке собралось рыл десять-пятнадцать дедов. И рыл пять молодых. Я ввалился в палатку с полным осознанием того, что я сейчас буду пиздить Гаўно-Чимкента. Но Чимкент быстренько свалил в толкучку «дедов» и я остался стоять посередине в гордом одиночестве.
- Так ты куда, родной? – Это я Чимкенту.
- Вот он щяс тебя отпиздит, - Чимкент из толпы показал на долговязого пацана с совершенно тупой рожей. Выражение этой рожи показывало, что привезли её сюда из глухой деревни и пинают здесь каждый день. Для того, чтобы этот тупой чувак на потеху «дедам» махался с другими «молодыми» чуваками.
- Иди, Ваня, ёбни ему. – Это Чимкент из толпы.
- Ваня, ты чё, больной? – Это уже я Ване. – Если дёрнешься, я тебя здесь и убью.
     Ваня посмотрел на меня, посмотрел на Чимкента, подумал и отрицательно покачал головой.
- Ладно. – Чимкент руководил процессом из толпы «дедов». – Алим, тогда ты.
     Из кучки молодых вышел вперёд Алим. Моего роста пацан, моей комплекции и с большими пухлыми губами. Когда я по вечерам у открытого окна бренькал на гитаре и слушал рассказы про палату «гладиаторов», пацаны говорили, что Алим, наверное, боксёр.
Алим двинулся на меня в полной уверенности что он правильно делает.
- Ха! Ха! – С каждым выкриком Алим наносил удар в воздух то одной рукой, то другой. Это что угодно, но это не бокс. Потому что после третьего или четвёртого «ха» он левой рукой нанёс удар от левого плеча влево, бля, херня какая-то. В боксе таких приёмов нету.
     Думать про бокс мне больше не осталось времени потому что следующее «ха» и какая-нибудь конечность Алима попала бы куда-нибудь по моему организму. Поэтому я из левосторонней стойки пробил ему двоечку в голову. Алим отшатнулся назад и мои руки вхолостую перемешали воздух.
- Бля-а-а-а, шо ты за салабон, если в молодого попасть не можешь! – Это уже болельщики «деды» занялись привычным для себя занятием!
     Боже, почему я такой идиот? Я же их увеселяю! Как меня угораздило заняться вот этой тупостью? Да хер им на рыло – мелькнула у меня в голове мысль. Но вылезти из этой ситуации я уже не мог. Потому что Алим засадил левой рукой мне боковой в голову. Я видел этот удар. После криво исполненной двойки я оттягивал голову и корпус назад и в этот момент Алим «кинул» бокового. Теперь уже я отпрянул назад. Это хреновый способ, надо было делать «нырок». Но я решил, что Алим махнул поздно. Но нет, не совсем поздно. Его кулак чиркнул мне по переносице. Не сломал, не разбил, но на коже остался «ожог».
     Я отпрянул назад, Алим пошел на меня и я ближней к Алиму ногой пробил ему останавливающий «фронт» в грудь. Нда. После гор ноги «забиты». После тяжелых полусапожек госпитальные тапочки это как без трусов на Красной Площади. В общем, «фронт» мой получился хреновым и Алим подхватил мою ногу снизу двумя руками.
     Я подтянул его к себе ногой, которую он держал. И прямым правым ударил ему в лицо. Из его пухлых губ в стороны полетели брызги крови.
Вошедшие в азарт «деды» в долю секунды притихли. Как же, они болеют за Алима и тут прямой в лицо. Боже, что я творю! Как я сумел вляпаться в такую херь? Где мои мозги?
     Алим отпустил мою ногу и сделал шаг назад. Я попробовал уменьшить радость «дедов» от представления. Поэтому я опустил руки и громко спросил у Алима :
- Ну что? Ещё будешь?
     Алим кинул по косому взгляду вправо-влево. Он сомневался. Страх перед «дедами» заставил его продолжить. И Алим едва видным кивком головы показал «буду».
     Тогда понятно. Я снова «пробил» двойку. Я понимал, что дальше будет. Алим отшатнётся назад, потом кинет бокового, чтобы всё-таки попасть мне по переносице. Поэтому «двойку» я «бил» немного затянуто. Чтобы Алим успел увидеть и кинуть боковой.
Алим поддался на мою «замануху». Поэтому я «нырнул» под бьющую левую руку Алима, вышел из нырка у него за локтем и засадил ему правый боковой в голову.
     Это не был нокаут. Это не был нокдаун. Я был слишком худой с моими тонкими ручёнками. Поэтому я стукнул Алима по затылку. Он немного провалился, промазав своей левой, плюс я его зарядил в том же направлении, в каком он проваливался. В результате Алим полетел в проход между двумя двухъярусными кроватями. Схватился за стойку кровати сначала одной рукой, его развернуло, он успел уцепиться второй рукой. В конце-концов Алим повис на руках в проходе, жопой вниз, лицом ко мне.
     Пока он летел, хватался за стойки и кувыркался, я подшагнул за ним и остановился в левой сойке. Он висит, я стою. У него в кровь разбиты губы и мелко-мелко бегают испуганные глазки. Он не ожидал. Я обратился к нему ещё раз:
- Ну что, ещё будешь?
     Теперь он покачал головой отрицательно. И вот тут на меня толпой кинулись «деды». Я говорю слово «кинулись», потому что их действия, это не драка, не избиение, не потасовка. Это какая-то каличная порнография. В палатке их было столько, что у них были все возможности втоптать меня в пол, растерзать, превратить в облако пепла… но на мне в результате не возникло ни одного синяка. Это не нападение. Это называется словом «ссачка». Сам-то дед кидается, но бить он сцыт. Мне по голове не нанесли ни одного удара. Они чего-то ёрзали, пинали мне поджопники, при этом их было столько, что лично я не имел ни одного шанса сломать кому-нибудь нос или разбить ухо. Поэтому я подшагнул к самому здоровому из них по имени Андрюха, принял «глухую защиту» и стал выполнять нырки за его правый локоть. Поскольку в голову мне ничего не летело, то нырять было бесполезно. Но, на всякий случай, я всё же «нырял». И заходил за правое плечо этого Андрюхи. Остальные «деды» лезли толпой за мной, мешали друг-другу, кто-то пытался дать мне подсрачника, кто-то рученкой старался ударить меня по туловищу. А я рассчитывал, что закручу всю эту херню вокруг Андрюхи, и за три-четыре оборота выкручу к выходу из палатки. Чтобы выскочить наружу.
     Кончилось всё тем, что Андрюха схватил меня двумя руками за отвороты моей куртки. Он раздвинул мои руки своими руками, уцепился за мою куртку, несколько раз, потянув меня на себя, ударил меня правым коленом в корпус. Но опять же, то, что он сделал, это не настоящий удар коленом в корпус. Настоящий удар коленом - это такое движение, которое приводит к контакту острия колена с корпусом, а затем производится реверсивное движение бедра опорной ноги и таза. После такого движения колено на 10-15 сантиметров проникает внутрь корпуса, производит там полную разруху. Андрюха этого не сделал. Или не умел, или боялся меня травмировать. Вместо настоящего удара он несколько раз шлёпнул моей худосочной грудью об своё толстое, широкое бедро. Ну, кто так бьёт? По здоровью, по комплекции и по силе Андрюха один разорвал бы меня и раскидал по гектару. Однако, в результате всей возни у меня всего лишь сломалась пластмассовая шариковая ручка. В нагрудном кармане. Я почувствовал, как она хрустнула об Андрюхино бедро.
     Андрюха меня отпустил. Остальные «деды» тоже остановились и стояли, смотрели на меня. Я вынул из кармана сломанную ручку, кинул её под ноги Андрюхе и сказал:
- Вот нахера такое западло делать?
- Какое западло? – Какой-то небольшенький, щуплый «дедулька» подал голос.
- Ты «только с вертушки»! Пока твои «деды» бляхой тебя не переведут в «черпаки», ты никто, ты – «душара».
     «Вот бля!» - мелькнуло у меня в голове, - вот откуда, бля, эти деятели собирают все эти «традиции»? Это в Уставе что ли прописано? Где это написано, кто их этому учит? Однако, времени на такие этнографические изыскания у меня не было. В такой ситуации либо ты нападаешь, либо на тебя нападают.
- В Рухе за такой «перевод» ты получишь пулю в башку. На первом ночном посту в горах. - Я развернулся на того «деда», кто это мне сказал.
- Хочешь к нам в Руху?
     «Дед» как-то замялся, как-то сник. Я решил, что надо «наезжать» на него, раз он тушуется.
- У тебя есть Шанс! Р-р-раз, и ты в Рухе! - Я немного шагнул к «деду», он подался назад. - У меня таких, как ты пол роты! Давай, родной! Разбей мне пятак!
     «Дед» явно не собирался меня бить. Его мимика и поза показывали, что он меня не ударит. Поэтому я сделал ещё полшага к нему:
- Я разбил лицо Алиму. И мне похуй. Потому что я уже в Рухе. А ты сцыш попасть в Руху. Сцыш ёбнуть меня по ебальнику. Потому что любой из этих молодых заложит тебя, и ты приедешь ко мне.
     Я развёл в стороны руки, как будто для объятия, сделал ещё один шаг к «дедульке». «Дедулька» сделал шаг назад. Потихоньку открывался путь к выходу из палатки. Я понимал, что бежать нельзя. Потому что они на меня снова кинуться. На спину нападут. В лицо засцат. Поэтому я продолжал выступать и потихонечку двигался на «дедульку».
- В дисбат тебя не отправят. Дисбат, это надо суд, это пятно на часть. А в Руху тебя переведут приказом. Его намалякает любой писаришка. И ты приедешь ко мне, дорогой мой! И простелют тебе башку «молодые». И спишут тебя на боевые.
    Я потянулся к «дедульке» с объятиями.
- Чувак, я жду тебя. – С распростёртыми объятиями я медленно обернулся вокруг своей оси. – Пацаны, я вас всех жду! Приезжайте. Вы нужны Родине. – Я опустил руки и потопал к открывшемуся выходу из палатки. «Деды» угрюмо смотрели мне в след.
     Я идиот. Я топал из палатки «гладиаторов» с высоко поднятой головой и думал, что я сраный герой. Я думал, что я дал отпор «дедам» и показал молодым на личном примере как надо быть Настоящим Пацаном. Но на самом деле я был осёл и баран. Никогда не надо поступать так, как поступал я. Начиная от курения чарза (особенно на глазах у всех), продолжая поведением по отношению к Петровичу, далее продолжая забиванием на свои обязанности и заканчивая походом в палатку «гладиаторов». Идиот я. А думал, что герой.

     Приведу пример другого поведения в том же госпитале. Пример того, как следует поступать с такими уродами. Их надо бить. Сразу, сходу. Слов они не понимают. Они собираются в стайки, они обманным путём превращаются в «долгожителей» госпиталя и собираются в стайки. Негодяй к негодяю. Один к другому. Значит и ты соберись в стайку с Нормальными Пацанами. Не бухай, не кури чарз. Ладно, это я уже говорил. Это мы усвоили. А теперь рассказ Ахмеда Сулейманова. Тот же госпиталь, тот же 1984 год, на пару месяцев позже, чем рассказанные мной события:

- Я, когда в госпиталь с тифом попал, то там из десантуры было дохрена пацанов. Десантура выёбывалась. На хавчик приходили, садились за самым козырным столом. А все другие солдаты должны были для десантуры хавчик таскать, со стола за ними убирать. Короче, как официанты.
И был там один хохол. Здоровый-здоровый такой. И вот он залупился на десантуру, махач с ними замутил. Но ему навалились толпой, по башке настучали. И вот он подходит ко мне после махача.
Грит: - Ты чеченец?
Я грю: - Да.
А он: - Вы, чечены, вы бля ващще никого не сцыте. Давай со мной, пойдём на пару десантуру отметелим? Мне от тебя ничё не надо. Только со спины у меня смотри, чтобы мне по башке сзади не перемкнули.
А у меня ХОБА! У меня от такого захода, у меня сразу рога пристегнулись! Я таким лосём себя почувствовал! И стрелка у борзометра тока так ХУЯКСЬ! И легла. Аж зашкаливает! Я сам ещё на поправку не пошел, меня ещё шатает, мне херово! Но, бля, когда мне говорят, что я не сцу никого, ну дык разве ж я на заднюю теперь пойду?
Короченах, пошли мы махацца с десантурой. Пацан тот реально всех расшвырял, как котят. А я чё, я тока сзади смотрел, чтобы на него не напали. Мне хреново было, но я там разок-другой дал кому-то кулаком в пятак. Сам чуть не свалился. Но, ладно. Расшвырял пацан этих десантников. А потом я на обед захожу в столовку. А он сидит за козырным столом. Как король. И молодые из десантуры ему хавчик носят. Он меня увидел, орёт через весь зал:
- Во, ночха! Давай сюда, щяс тебе хавчик принесут! – И рукой мне машет.
А мне херово так. Я и жрать-то не хочу. Так, пришел потому что надо. Ну я ему и грю:
- Не, я не по тем делам. Я не за это махался. У меня у самого руки есть. Мне прислуга не надо.
А потом через пару дней я лежу, прикинь! Заходит медсестричка. Грит:
- Чечен, к тебе приехали.
Я грю. – Кто приехал?
- Не знаю, - грит. – Какие-то чумазые. На двух БТРах.
Выхожу. Действительно, чумазые. С колонной наши Старцев, Рязанов и ребята привезли мне гостинец. Письма, то да сё. И водилы мне «грев» сделали.
Ну, как без «грева»-то?
Потом собрались уезжать, а Старцев мне грит:
- Чтобы в следующий раз, когда приедем, чтобы у тебя две бабы были. Иначе в полк тебя заберём.
Как будто я там заведующий бабами. Правда, до следующего раза я сам соскочил в полк. Хотя мне полагалось 45 суток реабилитации. И начальник отделения предлагал остаться Старшиной отделения. Но я, честно, соскучился по ребятам.
Короче, свинтил я из госпиталя. Прикинь, прилетаю в полк. А там через пару дней Всеармейка намечается. Думаю – вот ты влип, боец!

     Понятны поступки Здорового Хохла и Ахмеда? Дали отпор негодяям и всё стало хорошо. Никаких пинков под зад, никаких обидных кличек. Лежи в госпитале, лечись себе на здоровье. Молодцы пацаны.
     А теперь вернёмся к моим выходкам в госпитале.
     Конечно же! Самым естественным образом «дедульки» такого моего па-де-де не простили. В этот же день Гаўно-Чимкент и ещё пара «стариков» ввалились в мою палату вместе со старшиной инфекционного отделения. Гаўно-Чимкент показывал на меня пальцем старшине, другие «дедульки» что-то поддакивали, и старшина громогласно объявил, что за моё личное неприкрытое разгильдяйство он снимает меня с должности старшего палаты и ставит в меня наряд. Бля, прикол такой, молодым стучать нельзя, а «дедульки» настучали старшине прямо среди бела дня, ещё не стеснялись показывали пальцем при всём честном народе. Боже, почему я такой тупой и не набил морду Гаўно-Чимкенту прямо в палате? Я по тупости своей верил в «правила приличия», в «справедливость» … трындец.
     В наряд, так в наряд, мне похер. Я в Армии - подумал я.
     Вскоре передо мной возник дежурный по отделению. То есть мой прямой начальник. Поставил мне задачу – снеси, грит, в лабораторию ящик с анализами. Ладно, подумал себе я. Ящик, так ящик. Хренля там такого?
     Ящик с анализами это такая фанерная штука с ручкой наверху, в которой раньше сантехники носили гаечные ключи. Взял я этот ящик за ручку, потопал в лабораторию. Ящик не тяжелый, но в нём баночки с говном. Как-то я принялся понемногу понимать…
     Понимаю я такой, понимаю, захожу в лабораторию. А там письменный стол, за столом сидит аккуратненький такой, вылизанный солдатик и показывает мне рукой – вот сюда поставь. Полка такая перед его столом. Ну я ставлю. А он со словами «Сколько раз тебе говорить – не вымазывай баночки говном!» поднимается со стула, перегибается через стол и даёт мне смачный подзатыльник.
     Ну нихера себе! Как он через стол и через фанерный ящик может видеть в говне баночки или в мёде? Понятное дело, что никак. Дело не в баночках, дело в том, что такой ящик может принести только бессловесное чмо. С которым он может делать всё что ему заблагорассудится.
     Поэтому я отпустил ручку ящика и этой же рукой ударил ему в лицо. Солдатик отлетел на свой стул, перегнулся через него и вместе со стулом упал на пол. Плечи и голова солдатика упали на стопку каких-то картонных коробок, которые стояли на полу за его столом. В коробках что-то звякнуло.
     Я был очень зол. Я хотел его убить. Поэтому я опёрся рукой на крышку стола, перепрыгнул на другую сторону и двинулся на пацана. Пацан лёжа на спине выставил вперёд две ладошки и быстро-быстро бормотал:
- Прости, извини, я погорячился!
- Я тебя здесь сейчас убью. – Он лежит на спине, его ноги через опрокинутый стул торчат вверх, а я стою над ним. Мне никогда ещё не приходилось бить противника в такой позе. Стул мешает, ножки и сидушка – куда здесь пинать?
- Я нечаянно, сорвалось, извини… - бормотал солдатик.
- Ты чмо. Ударил первый, так встань и дерись. – Я понимал, что в такой позе я бить его не буду. Именно поэтому он не будет вставать. Я был очень зол, поэтому я стоял над ним и обзывался. Он не встанет, драки не будет. Хоть пообзываюсь.
- Ты выёбываешься на молодых потому что ты трус. Ты спрятался среди баночек с говном. Лишь бы только не на войну. Твоя шкура самая дорогая.      А девушке своей что после армии будешь рассказывать? Как ковырялся в говне и за свой позор пиздил молодых?
    Было понятно, что разговаривать с ним бесполезно. Надо либо бить, либо уходить. Бить его больше я не стал. Поэтому, развернулся и пошел. На последок только кинул: – «Ящик принесёшь на место сам».
     И вот топал я по коридору и горестно осознавал. Что я один против всех. А почему? Где все «дружбаны» с которыми я по вечерам так сладенько курил чарз? Часть из них выписалась, а другая часть живёт по принципу, который в течении всех шести дней я им демонстрировал во всей красе: моя хата с краю.
     И как это я так умудрился? И что дальше?
     А дальше через полчаса этот гений говна конечно же настучит старшине или Майору. Ну не спроста же он тут на такой «блатной» должности. Наверняка чей-то родственничек и Майор, как может, прячет его от пуль. За баночками с говном. И что с того? А то, что за один только день как-то много у меня получается «художеств». И следующее задание, которое я получу, будет помыть госпитальный туалет. Вот именно так и будет. Я же в наряде.
     Как только до меня это дошло, я круто развернулся по команде «кру-гом» и потопал к Виталику Теценко. В приёмный покой.
Виталя был на месте. Неторопливо и с расстановкой я рассказал Витале о том, какой винегрет я умудрился нагородить. В палату возвращаться я не торопился. Кто такой старшина? Что такое «дневальный»? Где табель по постам, где развод, где приказ? Идут они все на хер. Зря я вообще попёрся в эту лабораторию. Ссссука, столько «подвигов» за один день. Майор меня точно прибъёт. Вот это точно будет наряд в говне по пояс.
     Поэтому я Виталику всё неспешно подробно изложил и сказал, что я намерен съебаться. В Руху. Вылечили меня давно. Документы мне Майор теперь разве что в жопу засунет, но в руки не отдаст.
     Вот для иллюстрации рассказ про тот же госпиталь. Рассказывает Сергей Головатый:

!!!!!!!!!!!!!!!!!!В Баграмский госпиталь по болезни!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Накануне очередной операции, я заболел, была большая температура, меня колбасило так что все выворачивало из нутрии, меня изолировали в каптерке, от всех остальных, что бы никто не заразился.
Сколько я пролежал в каптерке, я уже не помню, потом пошел в медсанчасть, там же меня и положили на лечение, несколько дней пребывание на больничной койке никаких положительных результатов не принесли, и меня вертушкой отправили в Баграмский госпиталь, пролежав несколько дней в госпитале, мои дела пошли на поправку, температура спала, я мог уже выходить на прогулку, общем жизнь налаживалась, и я уже подумывал о скором возращении назад в батарею, потому что знал, как думают о тех кто долго залеживается в госпитале, без особых на то причин, как я был рад когда встретил с нашей батареи Чичель Романа, он вроде лежал с желтухой, но после того как я поделился с ним своими радостями о моем выздоровлении, и желании выписаться из госпиталя, он меня огорчил тем что здесь полагается еще что то вроде трудотерапии, (общем я должен потрудиться на благо госпиталя) что не как не входило в мои планы, и то что слова моего боевого товарища были под твержены лечещем врачом, меня огорчило, но не к каким работам я еще привлечен не был. Но чудо все таки произошло, (хотя если по правде то моя личная смекалка) в один прекрасный день я увидел в коридоре сидящего на стуле возле кабинета врача с нашей батареи Попова, имя к сожелению я не помню, с разбитым хлебалом, я к нему, что за хуйня, почему ты здесь, и с кем, он мне рассказал что его в батарее отпиз… !!!!!!!!! и у него подозрение на сломанную челюсть, его привез какой то майер из полка, и он сейчас беседует с врачом, я попытался Попову дать несколько наставлений что бы он по меньше пиздел про инцидент с !!!!!!!!!!!! и стал ожидать когда майер выйдет из кабинета, Попова позвали в кабинет, когда он вышел я узнал что завтра во второй половине дня, этот майер приедет в госпиталь что бы узнать результаты обследования Попова.
Свой план я стал осуществлять сразу же после того как майер покинул кабинет, зашел к врачу, и наплел ему что я поговорил с майером который только что был, что бы он меня завтра забрал, врач на это повелся, посмотрел мою медицинскую карту, сказал что мне нужно сдать повторно все анализы, если бы это было сказано просто в процессе лечения, я бы эти анализы сдавал не охотно, но так как я сам был в этом заинтересован, я рано утром сдал все полагаемые анализы, не забывая при этом напоминать что это срочно, с ссылаясь на тов.майера который яко бы должен меня сегодня забрать, ближе к полудню отыскал Попова, выяснил был ли тот майер, я усердно стал ждать его появление у кабинета врача.
Ну вот мои ожидания оправдались, тов.майер зашел кабинет врача, сколько он там пробыл я уже и не помню, да это даже и не важно, после того как он вышел из кабинета, я выдержал не большую паузу, и тоже зашел в кабинет, стал напоминать врачу про то что меня нужно выписать, немного замешавшись врач вспомнил с помощью моей подсказки про тов. маера, и про те анализы которые я должен был сдать, взял мою карточку, изучил все находящие в ней бумажки с результатами моих анализов, сказал что все хорошо, (на что я облегченно вздохнул) он начал выписывать мне все неопходимые бумаги, что бы я мог законно покинуть это заведения, даже когда я сдал все госпиталевское имущество, мой обходной был подписан, мне нужно было забрать свою одежду, и тут мне помогло вымышленное, что меня забирает тов.майер. тат как я пришел не по времени выдачи, мне все отдали без препятствий.
И вот я счастливый, и довольный иду по расположению госпиталя, толком еще даже не зная куда идти, и вообще как добраться до Рухи,
Слышу как меня кто то окликнул, я остановился, посмотрел на право, так как голос доносился от туда, возле палатки сидел боец, я подошел, он спросил куда я, я сказал что по началу хочу добраться до полка в Баграме, о там буду думать как попасть в Руху, как потом выяснилось ему тоже нужно туда, я его немного подождал, и мы вместе пошли пешком до полка, пытаясь остановить какую не будь машину, и нам это удалось, остановилась машина, с царандойцами, мы объяснили куда нам надо, и доехали с ними до КПП. на территории полка мы, разошлись, он пошел к своим а я шел сам даже не знаю куда, может к тем палаткам где мы были до того как нас отправили в Панджшер, или он мне посоветовал идти туда где били диспетчера которые отправляют вертушки в Руху. Общем в тот день удача меня не покидала, каково было мое удивление, когда я зашел в диспетчерскую, и увидел своего сослуживца из одного взвода, по учебке, Качуру Александра, который сказал что завтра он отправит меня в Руху с первой парой вертушек, моей радости не было предела, немного поболтавши с сослуживцем, договоривши во сколько утром я должен к нему прийти, и еще он сказал мне где находится его расположения, что бы мне было где переночевать, я пошел туда довольный как слон… представляя как завтра я сяду в вертушку и полечу в Руху.
И тут слышу как меня кто то завет, я оборачиваюсь и вижу БТР, а на нем сидят пацаны с нашего батальона, я подошел, оказывается что они привезли дембелей, как сейчас помню что даже с нашей батареи были двое, старшим был какой то офицер или прапорщик, с пехоты, он вместе с дембелями пошел куда то, может в штаб, что бы из рук в руки передать их для дальнейшей отправки. ??? Вот так в тот же день мне удалось вернутся в Руху.

Я не исправлял грамматику в словах Серёги. Если исправлять, то надо весь текст заново переделать. Мне жалко стилистику.

     В общем, вход в Баграмскую инфекционку – рубль. Выход – два. Майор меня за просто так не выпустит. Он сгнобит меня здесь за мои художества. Так что поеду-ка я самостоятельно в Руху по добру по здорову.
- В полшестого утра приходи. – Спокойно сказал Виталя. После того, как я излил ему всю душещипательную историю. – Помогу тебе с твоей формой.
- Отлично.
     Очередной вечер я шарился по территории госпиталя без всяких мыслей в голове. Потом улёгся. Утром поднялся. В полшестого утра прибыл в приёмный покй. Виталя открыл деревянное окошко в двери. Дверь была заперта, а окошко Виталя как-то открыл. Я «рыбкой» занырнул в помещение с формой. Форма, как в гардеробе театра висела на рядах вешалок. Я нашел свою, стал её напяливать. В кармане хэбчика обнаружил смотанный в клубок, задубевший от пара ремень. Попробовал его развернуть, ремень переломился, как будто он был из фанеры. Боже, ну почему я такой тупой? Говорили же мне – положи в полусапожек!
- Виталя, я ремень угробил. Я его в кармане оставил. – Подошел я к окошку.
- Ну возьми, поменяй на любой другой. – Виталя спокоен. Виталя невозмутим.
     Я побыструхе подобрал ремень, очень похожий на мой. Забрал его. На его место сунул свой, поломанный. Полез обратно в дверное окошко.
- Спасибо, Виталя.
- Будь здоров, Димыч.
     Я не знал, как мне выразить благодарность. То, что Виталя сделал для меня, это полная противоположность всех тех поступков, которые люди (и я в том числе) делали друг-другу все эти шесть дней.
     Впервые за эти дни я попытался напрячь извилину мозгов. Но тут же расслабил. Надо ещё как-то добраться до Рухи. И лучше, чтобы живым.
С этими мыслями я подошел к забору госпиталя и быстро перемахнул на ту сторону. Всё. Теперь я вне закона. Теперь для меня враги все, кто встретится на моём пути. Для духов я «шурави». Для наших я дезертир. Никто не поверит, что я по своей воле иду в Руху до тех пор, пока я не дойду в Руху. А раз так, то мне не надо сейчас грузить себе мозг на тему «что было не так». Мне надо грузить себе мозг на тему «что делать прямо сейчас».
     Во-первых, надо не бежать, а идти. Уверенной походкой. Я вышел на дорогу и потопал в сторону аэродрома. Кто успеет раньше, патруль проехать на объезд, или я дойти до взлётки? Хорошие гонки.
     Во-вторых, я слышал по рассказам, что вокруг Баграмского аэродрома три кольца оцепления. Наши, потом царандойцы, потом снова наши. Скорее всего, будут требовать пропуск. Ну, как минимум пароль. Как будем действовать? Хороший вопрос. Ответ понятен. Только по центральной дороге, через центральный вход. Любые попытки через забор, ползком или задворками приведут либо на минное поле, либо под пули. Так что только через центр. Ходит же этот деятель из говно-лаборатории в дуканы за разной ерундой? Конечно ходит. Значит я должен вести себя так, как здесь вёл бы себя он. Я пошагал вперёд.
     Где расположено первое кольцо нашего оцепления я не заметил. Может быть госпиталь находится внутри него, я так и не понял. Потому что на моём пути возник закрытый шлагбаум и возле него стоял царандоец с АКМ-ом. Он окликнул меня метров с двадцати. Мне было всё равно что он сказал.
- Пошел на хуй! – Громко и внятно ответил я царандойцу. И потопал ровно так, как топал. Типа, я здесь хозяин.
     Царандоец смерил меня взглядом, но пропустил. Он-то уверен, что он здесь хозяин.

     Но, я прошел. Для меня это было главное.
     Следующее препятствие было в виде нашего шлагбаума возле которого топтались двое.
- Стой кто идёт, пароль два! – Окрикнул меня один из них.
- Да здравствует Апрельская Революция! – Буквально проорал им я.
- Ы-ы-ы-хы-хы! – в две глотки заржали в ответ на мой пароль.
- А-а-а-а-га-га! – Ржал вместе с ними я и шел к шлагбауму!
- Ну заебись, ну повеселил! – Один из солдат схватился руками за живот!
- А-ха-ха-ха! – Я тоже взялся за свой живот руками, шел, качался от смеха. Смех — это бацилла заразная. Если её поддерживать, то она, как инфекция, будет перескакивать с одного персонажа на другой.
- А-а-а-а, я такого пароля за всю службу не слышал! – покатывался со смеху второй дневальный.
Может быть они были обкуренные, а может быть просто веселились от скуки. Как бы там ни было, но я прошел.
     За их шлагбаумом дорога немного вильнула за какой-то ангар, за ангаром открылся вид на вертолётку.
     На вертолётке стоял «грузовой» вертолёт МИ-8. Возле МИ-8 копошились два мужика в лётном. Я не спеша подошел к ним и обратился как в деревне к трактористу: - «До Рухи подбросите?»
- А посадочный у тебя есть? – Один из летунов разогнулся от каких-то коробок и повернулся ко мне.

- Я в Руху. Это из Рухи посадочный надо. А на войну зачем посадочный?
- И куда ты в Руху собрался? Из какого ты подразделенья?
- Из Седьмой роты. Солдат.
- Вижу, что солдат.
- Володя, отстань ты от него. Видишь, пацан на войну едет. – Подал голос второй летун. И теперь уже мне, - Сейчас борта на Руху нету. Может в обед или после обеда будет. Иди вон в ангаре в теньке присядь. Если рейс будет, то мы объявим.
- Спасибо, - я козырнул летунам и потопал в ангар.
      В ангаре я провёл несколько часов. Не знаю, сколько у меня было на это приключение времени, но в госпитале должны были заметить моё отсутствие. Что я буду делать, если сейчас сюда завалит патруль? Поднимут в госпитале шум, что боец исчез, сообщат в комендатуру. Куда комендачи поедут? Я бы на их месте поехал сюда. Или на вокзал. Вокзала в Баграме не бывает, значит прямым ходом надо ехать на аэродром.
     Ну и? Что мне делать, если комендачи завалят сюда раньше, чем я успею улететь в Руху? Рассказать им, что я сосцал помыть госпитальный туалет? Не надо такого рассказывать. Это будет, признание личным пятаком, что я сбежал из армии из-за того, что не хочу быть в наряде. Нельзя такого говорить.
     А что тогда сказать? Поведать всю правду-матку про Гаўно-Чтимкента, про «бои гладиаторов»? Ну, допустим, должностное лицо, которое будет меня слушать, допустим, этот офицер поверит каждому моему слову и будет меня считать самым честным человеком на планете. Что он сможет почерпнуть из моих рассказов? Гаўно-Чтимкент никого не бил. А я бил. Гаўно-Чтимкент чарз не курил, а я курил. Я уверен, что он курил. Не может чувак из Чимкента не курить чарз. Но, он курил так, что его никто не видел. А меня видели все. Он курил, как умный, а я курил, как идиот.
     А дальше вообще получается всё очень некрасиво. Если попросят Майора, начальника инфекционки, дать мне характеристику (а ведь и попросят), то ясно, как Божий день, что характеристика будет такая:
не соблюдал госпитальный режим,
не выполнял НИКАКИЕ обязанности,
неуважительно относился к форме,
хулиганил в лаборатории: разбил несколько коробок лабораторной посуды, избил аккуратного, исполнительного, приятного в общении лаборанта.
То есть недисциплинированный, неуправляемый беспредельщик. Именно так он меня и охарактеризует. А Гаўно-Чтимкента охарактеризует, как несчастную жертву. Дрищет бедный солдатик третий месяц подряд – никак унять его дристачку не могут. Высрал за три месяца два своих собственных веса в госпитале – Майор сам, своими глазами, видел. Надо быстренько бедолагу отправить на дембель, чтобы он от истощения помер в гражданской больничке, а не в их госпитале.
     И с «палаткой гладиаторов» тоже нехорошо получается. Если бы Гаўно-Чтимкент заломал мне руку и насильно затащил бы туда, то это было бы одно кино. Но, однако, я сам туда притопал. Своими собственными ногами и со своим огромным энтузиазмом. Получается что? Получается – ворвался в палатку выздоравливающих. Избил молодого бойца. «Дедам» грозил расстрелом. Кичился, что воюю в Рухе. Знаете, бывают такие деятели: по их словам, все вокруг – крысы тыловые, один только он герой. Как говорилось в песне: «все теперь пидарасы, тока я Дартаньян». Вот точно так «дедульки» всё и выставят. Скажут: ворвался, беспределил, «молодых» строил, Д'Артаньяна из себя корчил и т.д.
     Блять. Ну, идиот же!
     Какое мнение себе составит прокурор, если я начну ему всё это рассказывать? Очевидно, какое. Он сто пятьдесят раз уже видел, как бандит и негодяй глумиться над слабыми жертвами. По принципу «молодец среди овец». А «среди молодца» (перед силой закона) сам блеет как овца. Начинает выкручиваться, юлить, спихивать свою вину на кого-то другого. Да, вся карьера Прокурора состоит из таких событий. «Паровозы» не бывают. То есть, чужие «подвиги» на себя никто не цепляет. Поэтому Прокурор не поверит ни мне, ни Мише, ни Грише. Он поверит только Майору. А Майор ему сообщит, что я колол в лаборатории мензурки, глумился над госпитальными каличами и ложил хер на свои обязанности. Вот и сложится у Прокурора пазл. А на том пазле мой портрет в полосатой робе.
     Значит так. Спокойно. Значит, если сюда завалит патруль, то ни про какого Гаўно-Чтимкента, ни про какого Петровича, Алима, Мишу или ещё какого Гришу – ни слова. Надо корчить из себя идиота. Надо говорить, что еду в Руху (а я реально туда еду), надо говорить, что там мой пулемёт, надо скалить зубы, говорить, что завалю всех душманов, что «пиздец врагу», что я не могу на госпитальной койке валяться, когда душманы разгуливают по горам. А ещё надо рычать при слове «душманы», надо говорить «пор-р-р-рву, сцука, всех душманов». Надо поднимать скрюченные пальцы к глазам, а глаза сводить в переносицу. И тогда персонаж идиота полностью совпадёт с характеристикой из госпиталя от товарища Майора: неуправляемый, всё ему похер, ебашит всех подряд. А что они сделают идиоту, который ебашит всех подряд? Отправят нахер в Руху. Скажут так, как говорил Рогачев про Васю Спыну: - «А-а-а-а, разбойничек! Эт-хорошо. Мне боевые парни нужны. Получай ручной пулемёт, пойдёшь в мою личную охрану». Отправят, перекрестятся с облегчением и забудут про меня на веки вечные, аминь.
     А Гаўно-Чтимкент, Миша и все остальные ни слова не скажут первыми. Если я ничего не скажу, то и они ничего не скажут. Всё останется шито-крыто, никто не узнает про дедовщину в госпитале.
     Через пару часов летун громко крикнул: – Кто на Руху?
     К его вертолёту потянулись какие-то люди. Я тоже пошел туда и залез в вертолёт. Когда вертолёт оторвался от металлического покрытия взлётки, задрал хвост и принялся набирать высоту, вот только тогда я понял, что УДАЛОСЬ. А потом я понял, что ко всем моим «геройствам» я добавил ещё и воинское преступление – самовольное оставление части. Госпиталь – это часть. Именно поэтому ссыкуны мажутся чужим говном. Они это делают потому что из госпиталя можно уволиться в запас как из любой другой действующей части. Именно на это они рассчитывают.
     В Рухе вертолёт приземлился как по нотам. Я выскочил из его нутра и весело зашагал в расположение Роты.
- Товарищ старший лейтенант, рядовой Касьянов после успешного прохождения лечения из госпиталя прибыл! – Чётко отдубасил я сидевшему в канцелярии за столом Замполиту.
- Ну, хорошо, что прибыл. Давай документы. – Сидя Замполит протянул ко мне руку.
- Нету документов, товарищ старший лейтенант. – Так же чётко отдубасил я.
- Как это нету документов? – Замполит опустил руку и растерянно смотрел на меня снизу-вверх.
- Нету и нету. – Спокойно ответил я.
- Ладно. На операцию завтра пойдёшь? Людей не хватает – люди позарез нужны.
- Так точно. Пойду. Для этого и прибыл.
- Тогда иди собирайся. Утром выходим. Старшина выдаст то, что тебе не хватает.
- Есть! – Я козырнул, развернулся и пошагал в свой взвод.
     С огромным облегчением я подошел к двери в наш взвод. Слушай, ну нифига себе сгонял за хлебушком! То есть сгонял за фталозольчиком в госпиталь. Наконец-то дома.
     Представляете? В духовском ослятнике посреди заминированных гор, под обстрелами из ДШК и из миномётов, чел испытывает ощущение дома? И что же его к таким мыслям подталкивает? Мягкая кровать? Нет. Нету здесь мягкой кровати. Горячая вода и фаянсовый унитаз? Тоже нет. А что тогда?
     Отношения между людьми. Вот именно об этом я хочу рассказать. И ещё про воинский долг, про честь, про отвагу. Я своими глазами видел чмошников, которые отбирают у «молодого» бумажку со свежим поносом. Так, где Бахрам? Дайте я обниму Бахрама! Вот это Пацан! Вот это Дембель! Воюет, ходит с автоматом по горам. Не убегает в госпиталь. И Азамат! И Эргеш! Эргеш вообще человечище!
- Димыч. Андрюхи Орлова с нами больше нет. – Пока я задумчиво стоял возле двери, ведущей в мой взвод, сзади ко мне подошел Женька Филякин.
- Как это «НЕТ»? – Я повернулся на Женькин голос.
- Погиб на горе Аманель. – Женика на мгновение отвернулся, смахнул с ресниц слезу. – И Володя Драндров с ним вместе в одном бою.