Поднял я правую руку. Умозрительно. Вдохнул.  Резко кинул руку вниз со звуком «эх-х-хер с ним, пойду я к Брату». После этого вывалил из расположения батальона. Засунул руки по локоть в карманы штанов и почерпал в сторону Артдивизиона. 

     Почерпал, это потому что перемещаться по щиколотку в афганской глиняной пылище, это точно должно называться словом «почерпал». Ты черпаешь её, эту пылищу, своими армейскими юфтевыми полусапожками, черпаешь-черпаешь её. А она как мука в кадушке. Только цвет у неё желтый. Чё, это должно что ли называться словом «помаршировал»? Да хрен там на всю рожу. Попробуй по ней марширнуть. Сцуко, после третьего строевого шага ты сам себя видеть не будешь. И задохнёшься к тому же насмерть. Поэтому ты черпаешь пылищу, прикалываешься, как она из-под твоих гамаш вылетает струйками и потоками. И стараешься не очень сильно паскудить. Сам же дышать этой хернёй будешь. А ещё всем «горячий привет» насчёт начищенной до блеска армейской обуви. Вот уж где поржать, так поржать! Ссссцуко, у вас гуталина на всей планете не хватит, чтобы впитать эту сраную глиняную пылищу.
     Короче, почерпал я.
     Где расположен артдивизион я много раз слышал. Потому что они стреляли. Но, до сегодняшнего дня, ещё пока ни разу не видел. Сейчас исправим.

      До духовского кладбища я дотопал сам по себе. Возле кладбища решил поспрашивать. Где-то тут должен быть артдивизион. Но, где именно находятся корректировщики надо у кого-нибудь спросить. У кого? Надо понимать, что если спрашивать у офицера, то для начала надо вспомнить армейскую мудрость. Она нам говорит о том, что любая кривая, расположенная в обход начальства, по итогу выйдет короче прямой, проходящей рядом с начальством. Поэтому лучше включить в головку самонаведения задачу – офицеров обходим стороной, а вопросы задаём только солдатам и сержантам.

      Возле кладбища я напоролся на группу каких-то пацанов, раздетых до пояса. Потные и пыльные пацаны толкали тележку с САКом.

     С ними прапорщик. Прапорщик тоже толкает и кряхтит. Ну ладно, прапорщик, это вроде как офицер, но вот в такой позе… думаю, что к нему можно подойти. Я вынул правую руку из кармана, пошкарябал себе репу и принялся подходить. В этот момент один из бойцов перестал толкать САК, выпрямился и обратился к прапорщику:
- Товарищ прапорщик! Дык куда мы его катим? Вы сказали – «помогите подтолкнуть». Мы помогли. Но, мы уже объехали вокруг всего кладбища. Вернулись туда, откуда начали. Куда мы его толкаем?
     Остальные трое бойцов тоже отпустили тележку. Стали внимательно следить за губами прапорщика. Куда же они в самом деле толкают этот агрегат?
- Дык, это, - прапорщик рукавом стёр пот со лба. - Мы ж его никуда не толкаем. Мы его заводим.
- А-а-а-а, бля, прапорюга! – Боец в сердцах хлопнул ладонью по жестянке агрегата! – Ёб твою мать! Тьфу! Боец плюнул себе под ноги, махнул рукой и зашагал прочь от САКа. Была бы у него шапка, он, наверное, швырнул бы её об землю. Так он расстроился!
- Тьфу, Тьфу, Тьфу – поплевали себе под ноги три остальных солдати и пошагали за первым.
     Вот класс! Все взяли и ушли! У кого теперь я буду спрашивать? Не у прапорщика же! Я не хочу катать САК вокруг кладбища. Поэтому я вприпрыжку поскакал за уходящими в даль пацанами.
- Тьфу, - плюнул я под колёса САКа, когда пробегал рядом с ним. Плюнул, чтобы прапорщик не сомневался: я знаю, что двигатель этого агрегата никак не связан с колёсами. С толкача его не завести.
     Пацанов я догнал почти быстро. На заданный мной вопрос о героических корректировщиках получил простой ответ. Пацаны показали пальцем – вон блиндаж корректировщиков. Тот, который перекрыт артиллерийскими гильзами.

     Я подошел к открытой двери блиндажа. Надо подать какой-нибудь звуковой сигнал. Нехорошо просто так вваливаться в открытую чужую дверь.
- Тук-тук, а я говорю «эй, кто-нибудь дома?» - Прокричал я фразу из мультфильма «Винни-Пух».
- А-а-а-а-а, Димон, сколько лет, сколько зим!!! – Андрюха выскочил из блиндажа с распростёртыми объятиями! – Заходи, дорогой, гостем будешь! Твой голос хрен с чьим перепутаешь!
     Андрюха сгрёб меня в охапку, несколько раз приподнял на радостях, потом поставил на почву и потащил в тень блиндажа. – Давай, я сейчас быстро метнусь, заварю чаю, отметим, так сказать, долгожданную встречу! А ты присаживайся, располагайся. Чё там у тебя, рассказывай! Помнишь, как на Зубе последний глоток воды делили? А я сейчас сладкого чайку набаломучу! Вот будет по приколу!
- Отличная мысль, Брат! – Я привалился на указанную мне койку. Андрюха манипулировал кружками, заваркой, сахаром. И тарахтел, как сорока. А у меня много времени. Я ждал сладкого чаю и слушал.

Рассказывает Шабанов Андрей Викторович:
- В Афган я прибыл после сержантской учебки. В конце осени 1983 года. Распределили меня в Джабаль-ус-Сарадж на батарею «Град». Прибыл я, такой молодой и задорный, а меня за воротник – и в цветник. Вернее, за хвост – и на пост. На сержантский. В караул, короче поставили.
Поскольку я сержант, то это обозначает, что я очень ответственный. Значит мне можно доверить самый ответственный пост. А что у нас самое ответственное? Прально! Боеприпасы. Вот мне и доверили охрану склада боеприпасов. Естественно, наших боеприпасов, «градовских».
Привёл разводящий меня на пост. Яма такая. Большая. В ней ящики со снарядами. Длиннючие зелёные ящики с нашими «градовскими» ракетами. Рядом с ямой из таких же длиннючих ящиков стенка выложена. Мне разводящий говорит: - «Когда наши «грады» начнут стрелять, ты за эту стенку прячься».
     Ну хорошо. Ушел разводящий. Я стою, охраняю боеприпасы изо всех сил. А тут, действительно, на батарее забегали, начали наводить куда-то стволы. Стрелять собрались. А я исполнительный сержант. Я положительный персонаж. Сказано укрыться за бруствером из ящиков, наполненных землёй, значит я укрылся. Укрываюсь, я укрываюсь. Тут только грохот такой! Рёв такой – стреляют наши «грады». А я подумал: - «Ну чё за ёк-колобок! Я – градовский сержант, а никада не видел, как стреляют наши «грады». А ещё же я разведчик!"

    Эта мысль меня очень воодушевила, я высунул из-за бруствера свою голову. На разведку. Смотрю только – море пыли! Нихрена не видать. Рёв, грохот и огромное море пыли. И скачет что-то. Прыг-прыг! И мне в лобешник «пиздрык»! И улетел я за бруствер. Туда, где положено было находится при стрельбе батареи. Короче, попала мне по башке эбонитовая крышка, закрывающая жопу ракеты.

     Я свалился за бруствером. Лежал там, кайфовал минут 10. Хорошо, что смена только началась. Никто не видел моей разведки. И ещё хорошо, что на голове у меня была зимняя шапка. А шапку мы носили, насунув на самые брови. Поэтому крышка дала мне по лбу, через толстый слой зимней шапки. На голове у меня следов никаких не осталось. Только шум в ушах и звёздочки по периметру галактики. Но, когда пришел в караулку, я об этом никому не рассказал. А-ха-ха-ха! Естественно! Я утаил этот эпизод от моих товарищей. Но, впечатление я получил. Первые «градовские» выстрелы. А-ха-ха-ха! Вот теперь я артиллерист! Вот первые мои артиллерийские стрельбы.
     А потом мы сменились из караула и пришли в расположение. Ночью легли спать, заночевали. А тут объявляют тревогу. Не совсем тревогу, стрельбу объявили. Все, кому положено присутствовать на орудии, они все убежали. Наводчики, заряжающие, водители, командиры. А я разведчик. Я лежу сплю после караула. Сержант я был молодой, спал на втором ярусе. После караулки сон крепкий. И тут ШАРАХ!!! БАБАХ!!! Грохот такой. Я со второго яруса грохнулся на пол. Лежу и совершенно не понимаю что мне делать. А самое главное, я был такой не один. На полу разлеглось ещё несколько молодых. Полежали мы, полежали. Потыкались носами в пол. А потом до нас доходит: это ж наши стреляют! НАШИ!!! Мы же теперь артиллеристы!!!
     В общем, через пару месяцев я даже не просыпался, когда наши стреляли. Чё тут за безделица, подумаешь. Стреляют и стреляют. Эка невидаль.
Через несколько месяцев наша батарея «Град» ушла в январе 1984-го из Джабаля. Она стала батареей рейдовой. Была дислокация в Кабуле. Четвёртый реактивный дивизион на основе системы залпового огня «Град». В дивизионе 3 батареи. Две батареи стояли на охранении (десятая и двенадцатая). Десятая стояла в Джабаль-ус-Сарадже. Двенадцатая стояла в Баграме возле Разведбата, возле штаба 108 дивизии. Одиннадцатая батарея – рейдовая. Меня направили в рейдовую батарею.
     В батарее 6 орудий. Два огневых взвода по 3 машины. Орудием называется боевая машина на базе «Урала». 40 стволов.
     До апреля 1984-го, до начала Панджшерской операции, наша батарея сходила в Джелалабад. Это была большая операция, длилась больше месяца. Я тебе рассказывал, как на серпантине упала в пропасть самоходка. Это на той операции. Моё личное участие выражалось в том, что я с радиостанцией уходил в горы в качестве корректировщика. Часто уходил вместе с разведротой. Когда ушли в сопки, в эти, где мартышки бегают, тогда я встретился с разведчиком из г.Луховицы. С моим земляком. Вроде бы он служил в разведроте вашего 682-го полка. Да, а там, на Джелалабадке, там случай такой произошел. Встала наша батарея, изготовилась к стрельбе. И какой-то местный бача решил подъехать на ослике, посмотреть, как мы красиво стреляем. А там же нельзя стоять в створе машины, когда идёт стрельба. А баче это похрен. Ослику тем более. Наши как дали! Так их обоих сдуло к херам собачьим. Мы их подобрали потом. Ничего такого, живые были. Так, покалечило их немного, слегка поломало. Но, дышали оба, когда мы их нашли.
     После Джелалабадской операции в апреле 1984-го нас перекинули в Бамиан. У Бамиана мы имитировали вход. Потом нас остановили приказом, развернули на 180 градусов и ввели в Панджшер. До Анавы я дошел со своей батареей на технике. В Анаве я спешился, пошел по горам. Дошел до Рухи.
     В Рухе меня отправили на повышение квалификации. Капитан-сапёр собрал сержантов и обучал основам сапёрного дела. Показывал все мины, которые будут встречаться в этих горах. И наши, и НАТОвские. Показывал детонаторы, шнуры, много чего показывал. Я хорошо помню, как объявили перекур, сделали перерыв в занятиях. А было очень жарко. Капитан с себя гимнастёрку снимает, а у него вся спина – в шрамах. Сверху до низу сплошные шрамы. И тут мы все такие – опа! Мы все затихли. А нас человек 20 было сержантов. А он молодой такой капитан. И весь-весь в шрамах.
     Потом мы снова пошли по горам. От Рухи вверх по течению Панджшера. Когда Первый Батальон попал в засаду в ущелье Хазара, я тогда был на противоположной стороне Панджшера. Горы Камалабанд, Аушаба. Ходил с вашей разведротой в качестве разведчика-арткорректировщика.
     После того, как духи зажали Первый батальон, нас сняли с Аушабы, направили с разведротой на высоты в Хазаре. Мы обеспечивали прикрытие сверху над местом эвакуации погибших и раненых. Я был с радиосвязью, как всегда.
     После этого я снова оказался на батарее. Мы прошли вверх по течению нормальный кусок пути. Дошли до большого такого пляжа. По-моему, в Бараке находится большо-ой такой плёс. Артиллерия вся дошла туда своим ходом, а я дошел с рацией по горам. Прежде, чем занимать на плёсе позиции, мы с сапёрами всё там обошли, нашли и подорвали несколько фугасов. Но всё равно, когда устанавливали технику, то подорвались на одном фугасе.
     Потом я снова лазил по горам. Связистов загнали в горы Камалабанд, по-моему, на трёхтысячник. Они сидели там, ретранслировали связь тех, кто лазил внизу по ущельям. А я и ещё два разведчика связистов прикрывали.
     Когда нас сняли с того трёхтысячника, то мы вернулись в Руху. Наш артиллерийский полк ушел. Ваш полк остался в Рухе. Для огневой поддержки вашего полка в Рухе оставили нашу Десятую батарею в составе 6-ти машин БМ-21. Командир батареи капитан Курлыков. Старший лейтенант Александр Ярцев был СОБ (старший офицер батареи). Командир взвода управления ст.л-нт Ефремов Алексей. Командир второго огневого взвода прапорщик Понамарёв. Старшина Иваныч Сорока. И наша батарея, которая имела два огневых взвода, взвод тяги и взвод управления. Взвод управления состоял из отделения управления и отделения связи. То, что мы были на Зубе, так вот сержант Сёмин был командир отделения связи, а я был командир отделения разведки. Маламанов был у меня в отделении разведки. Он был разведчик-дальномерщик. С этим составом мы поднялись к вам на Зуб.
     Батарею нашу расположили на кладбище. Мы там, прямо на кладбище вкапывались в землю, строили землянку-казарму, землянку-офицерскую комнату, рыли траншеи, закапывали технику на огневые позиции. Я своими глазами видел эти камни, эти надгробия. Видел, как выкапывали этих жмуриков, сидящих. Хорошо запомнил, как мы копали траншею, а там полу-сидя скелет сложился. Мы это всё выкапывали. Мы всё это выкидывали. Ещё тогда был разговор, что, типо, духи нам этого не простят. Но, они в принципе и не простили: Руху потом сильно обстреливали. А нас долбили с особым цинизмом.
     В августе 1984-го меня назначили нести службу на 142-ой радейке. Это ГАЗ-66 с кунгом. Внутри кунга стопервая, стотридцатая радиостанции, стодвадцатьтретья радиостанция. Мы этот кунг только до половины успели зарыть и тут духи начали нас колбасить. Из ДШК стреляли, снайперы работали. Эта машина была простреленная вся. Мы с друганом вдвоём на ней служили, так мы заходили в неё только через окошко. И ползали там внутри по-пластунски. В дверь ходить не могли – нас бы застрелили тут же. Даже за сухпайком мы на пузе ползали. Сразу загнали машину в полукапонир и тут духи давай по нам мочить! Полмашины простреливают, а другая полмашины в полукапонире прикрыта. Это потом мы стали мешки с песком подсовывать и обкладывать машину выше и выше. Потом, когда обложили, то уже можно было нормально службу нести. Там в той машине установлены радиостанции, столик стоит. На нём карта. Артиллерийская карта с целями. И кровать СОБА установлена. То есть Старший Офицер Батареи должен спать там. Потому что, если появляются цели, то я (или другой дежурный) цели принимаю, я наношу на карту, высчитываю дальность и всё остальное. СОБ в это время глазки протирает, орудия по связи вызывает, боевую работу начинает, доклады от орудий получает, разрешение Пятисотого «Тайфуна» (начальник штаба артиллерии) получает, подтверждение огня передаёт. Ну и в один из дней заходит ко мне в этот кунг Командир Батареи. Капитан Курлыков. А он очень любил женский персонал вашего полка. Ну, ОЧЕНЬ любил! И вот заходит в кунг Курлыков и говорит:
- Андрюх. Я через пару часов приведу сюда человека. Чтобы показать, как артиллерия работает. Ты давай, подготовь здесь. Печку затопи, ну, чтобы всё было тепло. А потом я тебя отпущу.
     Ну, естественно, я в печку забросил, сижу, работаю. Заходит Комбат. Курлыков. С девушкой. С женщиной – не знаю уж там с кем. И с трёхлитровой банкой самогона. И на меня такой:
- Шабанов!
     Я встал, руку под казырёк. Всё как положено в армии. А он:
- Доложи оперативную обстановку!
- Товарищ капитан! За время Вашего отсутствия появились новые цели! Я их нанёс на карту. Предлагаю провести ряд оперативных мероприятий!
     А Курлыков так – хоба! Руками на стол облокотился, навис так над картой. А женщина там сзади стоит. Обтекает. А он с такой серьёзной миной, брови хмурит и ребром ладони по карте:
- Так, Шабанов! Вот смотри. Завтра утром мы ударим вот сюда! БАЦ ребром ладони по карте. Вот здесь сделаем вот так! – Снова БАЦ по карте. – Потом вот тут! БАЦ! Потом оттуда дадим вот так! БАЦ! А вот тут обязательно БАЦ! БАЦ! БАЦ!! Понимаешь, Шабанов?
- Так точно тарищкапитан! – Я снова под козырёк. А он:
- Да! Так. Всё! На сегодня я освобождаю тебя с поста. Можешь отдохнуть от боевого дежурства. А я за тобой потом пришлю дневального.
     Ну, я ухожу в расположение. Сижу, курю там. А старшина у меня был классный мужик. Он гнал самогонку из всего, что можно. А офицеры, они ж нормальные люди. Они приходили к старшине с нормальной банкой, с трёхлитровой. Ну, сколько они могут выпить там того, или другого? Ну и прошло час или два, бежит дневальный, вызывает меня. Я прихожу на пост. Комбат на меня:
- Слушай, Шабанов, ну ты и гад! Нахрена ты так натопил? Я мокрый весь!
     Ну, и с этими словами Комбат уходит. А моё сердце начинает радоваться: на столе осталась ПОЛОВИНА ТРЁХЛИТРОВОЙ банки самогона!!! На карте – тарелка с закуской. Там чего-то такого нарезано, что простой боец не кушает. Но, закуска-то есть! И тут Андрей Викторович садится за карту с полной дислокацией и начинает понимать Чапаева: вот эту банку я поставлю сюда, вот эту тарелку… А-а-а-а-а! (Андрюха с хрипом выдыхает) … но, я-то же не сволочь. Я принял, принял, принял. Потом отлил из банки нашим ребятам. Потом прибежал боец за тем, что в банке осталось. А на утро пришел СОБ Сашка Ярцев. Который на ночь уступил свою койку Комбату. И вот СОБ заходит, а я в полной боевой готовности у карты с красной мордой и осоловелыми глазами. Он такой:
- Шарапов, это чё тут у тебя?
     А я ему: - Да Вы чё, товарищ старший лейтенант! Вы видите, какая тут обстановка напряженная! Враг наседает, я на боевом посту, а тут ещё Комбат!
     Он такой: - «Да ладно-ладно! Знаю я, что Комбат.»
     А я так а-а-а-ах, хорошо так чувствовал себя. А ещё у меня там оставалось. Я потом пошел, когда меня сменили, ребят там угостил. Но, блин, всё как всегда. Только мы расслабились и занялись хорошим настроением, духи начали мочить по нашему расположению из миномётов. Мы потом, после обстрела, провели работу над каждым попаданием. Провели замеры, вычисления. Мы же артиллеристы. Получили результат: душманы вели огонь одновременно из трёх миномётов с трёх разных позиций, разбросанных в горах. Это не дехкане неграмотные. Это чёткие отлаженные действия профессиональных военных очень высокой квалификации. Ну да. И вот они по нам с трёх миномётов мочат. Эти военные. От миномёта, там разрыв небольшой. А я только гляжу, идут из вашего полка группа военных. И только так шлепок, бах, и лежат ребята. А тоже надо понимать, что пока мы окапывались, мы проводили взрывные работы по грунту. И ваши пехотинцы тоже. Поэтому всё кругом периодически взрывалось, летало и переворачивалось. Даже приходили офицеры из 2-го батальона, просили, чтобы когда мы что-нибудь взрываем, то чтобы следили как закладываем заряд. Чтобы камни не летели в их расположение. Ну и, значит, бах-разрыв. Двое лежат. Я сразу подумал, может быть грунт рвут зарядами. Но, тут начинает стрелять ДШК. Да плотно так, думаю, что не один ДШК. И несколько снайперов. То есть понятно, что это не подрывные работы. Это нападение душманов. Ну, значит, я бегом к этим пацанам. Два ранения в ногу. Но, пацаны руками мне машут, показывают – туда. Не к нам, туда прыгай. Я перепрыгиваю через стеночку. Там пять человек лежат «розочкой». Один в голову, один в живот, пара ранений в ноги. Тот, что в живот, его я трогать, естественно, не стал. Хватаю того, который в голову. Закинул его на плечо и поволок до сапёров. Пока тащил, мы с ним разговаривали. А как до сапёров дотащил, он обмяк. Знаешь, так начинает «осыпаться». Я давай материть сапёров, ору: - «Вы чё, за ситуацией не наблюдаете? Хватайте одеяла и бегом за ранеными!» Сапёры подхватились, забегали. Забрали у меня этого пацана, поволокли его в санчасть. А я побежал снова к месту разрыва. За остальными ранеными. Сапёры на плащ-палатку загрузили того, который ранен в живот, а я забрал того, который в бедро ранен. Закинул его на себя, потому что у меня не было плащ-палатки. Пока бегал с ним в санчасть, душманы разошлись не на шутку. Всё вокруг свистело от пуль. Я, когда возвращался из санчасти, я вынужден был залечь на одной из террасок. Рядом со мной оказался наш старшина. Мы вместе с ним там укрывались. А в это время одна из мин пробила перекрытие в землянке офицеров и взорвалась внутри. Старшине точно был бы трындец, если бы он был там. А так получил ранение спины командир второго взвода прапорщик Панамаренко. Его потащили в санчасть и там мы встретились. Мы со старшиной перебежками спускались из санчасти, а прапорщика Панамаренко тащили в санчасть на плащ-палатке. Я перепрыгнул через стенку террасы и залёг. А там он лежит в плащ-палатке. И он говорит мне: - «Ты что, раненый? У тебя вся спина в крови». А это кровь тех пацанов, которых я таскал.
     Ну, в общем, пережили мы этот обстрел. Взялись вычислять позиции миномётов. Я был в составе этой группы. Делается это так: приходим к разрыву. Там остаётся хвостовик от мины, вдавленный в грунт. Вставляем в хвостовик рейку длинной метр-полтора. Замеряем угол и направление. Записываем. Потом по таблицам рассчитываем траекторию, наносим на карту. Точка, в которой линии траекторий пересекаются, это позиция миномёта. Там получается квадратик в миллиметр. На карте. А на местности это площадка, примерно в 100 квадратных метров. Таким образом мы вычислили три позиции. Две были за 17-ым постом, со стороны ущелья Гуват. А одна позиция возле Хисарака. Огонь душманы синхронизировали по рации.
     А наш старшина, тем временем, развернул бурную деятельность. У нас, когда мы стояли в Джабале, у нас там была и баня, и бассейн, и клуб. Наш старшина без всего этого жить уже не мог. Поэтому в Рухе мы тоже стали строить и баню, и бассейн. Прям на кладбище. Для бани старшина сварил печку. Взял башню от подбитой МТЛБшки, ещё башню от БМПшки. Сварил всё это, туда трубки какие-то пристроил. Понимаешь, на чё это стало похоже? Приезжают к нам проверяющие, а у нас на позиции стоит летающая тарелка. С трубками. Проверяющее, такие: - «А это что тут у вас за чудо-юдо?» А им отве6чают: - «Это гвардейский миномёт системы Иваныча». А в тот же момент приезжала какая-то редакция, вроде из журнала «Советский воин». Поставили они видеокамеру, навели в сторону нашей батареи. Собрались снимать фильм «Мирная жизнь приходит в Панджшер». Тут подгоняют автобус, из него выскакивают афганцы в своих национальных одёжах. Все с кирками и с лопатами. Долбят наши брустверы. Щупами там чё-то мериют, потом чё-то там достают. Потом получают рис (в мешках) и уезжают. И остался потом снимок, как наш старшина с закрученными усами стоял на фоне всего этого разгуляева. «Прапорщик года» он там был, или как-то так.
     А мы тогда тоже были такие же пацаны, как и все. Мы точно так же ставили бражку, делали самогонку и всё остальное. А нас за это отлавливал замполит. Он же понимает, что бражку никто не будет ставить в расположении. Поэтому он сразу же бежит к нам на огневую.
     После того, как в очередной раз замполит у нас нашел и забрал бражку, мы договорились с ребятами-сапёрами. Те проложили нам тропу на минное поле, туда, по ущелью на сторону Базарака. Днём мы выносили бражку на минное поле, а на ночь уносили в машину БМ-21, клали канистру с бражкой под капот. По ночам в Панджшере холодно, поэтому ночью водители прогревали двигатели. Ну, и вместе с двигателями прогревали бражку. И тут казус такой получается: утро, Комбат прибегает, орёт: - «От Комполка пришло указание!» Короче, срочно надо одну машину вывести на прямую наводку и отстреляться в сторону ущелья. Прыгает Комбат в первую попавшуюся машину, и машина пошла. А по закону Глобального Западлизма канистра с бражкой лежит под капотом именно этой машины. Спустилась машина, скатилась вниз ущелья, отстрелялась и пошла на верх. Назад на позицию. А на подъёме «Уралы» ГРЕЮТСЯ!!! Поэтому на подходе к нашей огневой у канистры вырывает горлышко, происходит хлопок. Комбат падает туда, в ноги, туда где полики. Я не знаю, как он туда уместился, но он уместился. А потом характерный запах хлеба и всё остальное… До Комбата доходит, что произошло, он выскакивает из кабины. А тут же мы сидим, мы же знаем какая машина уехала и что у неё под капотом. И вот мы сидим на КШМке, ждём. А Комбат вылетает из «Урала», тыкает в нас пальцем: - «Тебя, тебя и тебя на гауптическую вахту! В полк! Немедленно!» Короче, Комбат отделался лёгким испугом и мокрыми штанами. Лучшие люди отсидели на гауптической вахте. Но, это была не последняя канистра.
     А потом у нас началась какая-то очень напряженная война. Мы стреляли весь световой день. Без завтрака и без обеда. Выпустили 1300 с чем-то снарядов. Чума какая-то была. Ну, значит, наши БМки стоят на позиции. Я за ними сижу на МТЛБшке. Чищу пулемёт ПКТ. Орудия стреляют, ТЗМки их заряжают, носятся туда-сюда. ТЗМки, это транспортно-заряжающая машина. Длинный такой кузов, на нём пакет наших ракет (снарядов), кран для заряжания и кабина «Камазовская». Снаряды лежат пакетом, без ящиков и без взрывателей. Ну и, значит орудия стреляют, я сижу, чищу всю вот эту фигню. И только так ПИ-У-У-У! Сзади, из-за моей спины снаряд вылетает. И пошел под 13-й пост, под Мариштан. Полетел, ткнулся в склон и не взорвался. Хм, - думаю. Куда это мы ёбнули? И, главное, из чего? Орудия все передо мной стоят, как на ладони. А снаряд из-за спины полетел. Оборачиваюсь, а там ТЗМка Хитрого несётся. У нас был одессит Юрка Рябов, дык мы его Хитрым звали. Вот Хитрый разогнался с очередным пакетом, летит, боеприпасы на огневую доставляет. Шапка звездой назад перекручена, как это называлось «майор сзади». И вот Хитрый несётся, летит. Потом как дал в тормоза! Пакет снарядов сместился, клюнул носами в ограждение кузова. А там искра. А нам, «градовщикам» много ли надо для выстрела? Нам немного электричества и маршевый заряд пошел! Блин, хорошо, что никого не убило. А я потом, как художник, я Боевой Листок потом нарисовал. Юрка Рябов на ТЗМке, майор сзади, дымный след от снаряда и подпись: - «Мы поможем вам хоть чем! Залп дадим из ТэЗээМ!»
     Что мы имеем на момент нашего знакомства? «Когда с тобой ми пазнакомилься», исполнился год, как я в Армии. 23-го мая 1984 года исполнился ровно год. Вот такая отличительная черта. Плюс я ещё сержант. Плюс я постоянно на боевые ходил. В общем, написали на меня наградную на медаль «За БЗ». Ну, собственно, оно и есть всё на лицо – боевые заслуги. Вроде бы всё чин-по-чину, но Комбат взял и залепил: - «Да ну, он мало ещё служит. Дайте ему грамоту!» Теперь я грамотный. Потому что у меня есть грамота ха-ха-ха!

     Пока Андрюха всё это рассказывал, он заварил насыщенный черный чай. Я потягивал чаёк, слушал Брата. Как же прекрасно бывает иногда на войне! Но, мы же знаем, что в армии солдату долго находиться в состоянии блаженства не положено. Как говорит одна армейская пословица: слишком зашыбись, это тоже херово. Чтобы сгладить зашибатость сладкого, ароматного черного чая, Андрюха вставляет в своё повествование очередную историю. Или я не знаю зачем, но, зачем-то он её вставил:

- Прикинь, у нас народ целую неделю жрать не мог. Поэтому у меня столько заварки и сахара собралось. Прикинь, приносишь хавчик в блиндаж, раскладываешь, а жрать невозможно. Чем-то таким воняет, знаешь, вот знакомым чем-то. Но не говном. Вот чем-то таким, что прям выворачивает. Короче, полезли искать что там за приключение такое, лазили-лазили, залезли. Оказалось что – взяли мы себе щенка. Собачку. А эта маленькая собачка нашла большую ногу. Солдатскую, в полусапожке. Её взрывом оторвало. Там явно подрыв – всё тротилом обожжено, разворочено, кость торчит, сухожилия… вонища просто атас. Я ещё думал ну чем таким знакомым пахнет так омерзительно… И запах, сладковатый такой, что влезает в носоглотку мягкой кошачьей лапкой, потом у лапки вылезают коготки, цепляют тебя за желудок и выворачивают наизнанку его содержимое! При этом от тебя уже ничего не зависит. Работают инстинкты...

     Мне не захотелось смеяться. Мне захотелось другого. Я судорожно сглотнул подкатившее к горлу чувство близкой блевоты.
Чаю мне больше не хотелось. Блин, что же за день сегодня такой? То Бахрам с Вовкиными «мандалёшками», теперь вот Братан жжет напалмом. Как будто бы они все сегодня сговорились.
     Чай я не допил. Да, собственно, уже надо было возвращаться в расположение. За рассказами время пролетело, как стайка крокодилов над поляной помидоров. Незаметно-незаметно.
     Ладно, Брат! Пойду я стойко и мужественно переносить тяготы и лишения воинской службы. Свидимся ли ещё? Свидимся, конечно же. Земля, она круглая. Хоть крокодилы и не летают.