Всё было привычно и обыденно. Однажды, ближе к подъёму, пришло утро. Утром нас застроили, вздючили для поднятия настроения. Затем сообщили что к нам подбирается полковая операция. Проходить она будет в районе горы Мала. 

       Задумка полковой операции простая. На войну выходят Второй и Третий батальоны. Первый Батальон, как мы помним, сидит на стационарных постах охранения вокруг Рухи (вокруг ППД полка).
       Нашему батальону задачи были поставлены так: Седьмая Гвардейская поднимается на пост к царандойцам (1), затем забирается на гору Мала (2). С горы Мала наша рота будет сверху прикрывать пацанов, которые полезут шмонать кишлак Даштак (3). В Даштак полезут пацаны из Девятой роты. Восьмая рота полезет в горы с другой стороны Даштака.

       Жалко, конечно, что не нашу роту направляют по низу. Внизу бывает вода, бывает виноград. А на горе бывает только днём жара и жажда, ночью холод и голод. Ну, ладно. Мала так Мала. Хрен с ней. Уже как-то всё стало без разницы. Уже был я на той Мале с Рогачевым. Схожу теперь с Рязановым. Никакого мандража перед выходом в горы я не испытывал. Никаких глубоких эмоциональных переживаний не ощущал.
       Перед выходом провели строевой смотр. На строевом смотре Ротный поставил задачу сержантам. Чтобы сержанты проверили в каком состоянии находятся патроны у солдат.
       Я, вроде, как бы тоже в чем-то почти сержант. Значит эта задача касается и меня тоже. Начать я решил с себя. С моих личных патронов. Неторопливо и вдумчиво развязал кусок штанины от солдатского х/б, в котором носил боеприпасы к моему пулемёту. Развязал, высыпал содержимое на плащ-палатку.
       Все патроны оказались негодными. Не то чтобы им совсем кранты. Нет. Они слегонца покрылись мелкой-мелкой ржавой дымкой поверх зелёного защитного лака. Если бы я сидел в горах на голодном пайке, конечно же, протёр бы каждый патрон ветошью, смоченной в солярке или в машинном масле. Почистил бы, смазал и дал бы им вторую жизнь. А если бы я был партизаном времён Великой Отечественной Войны, то эти патроны были бы за счастье. Пошли бы в дело в полный рост. Когда с боеприпасами туго, тогда этими патронами не следовало бы разбрасываться. Но, сейчас «не тогда». Сейчас середина Восьмидесятых Годов. Я не партизан, я - верный сын толстой и сытой страны. Я не буду заниматься ерундой. Я не буду чистить эти патроны, я их выброшу. Потому что этот рыжий налёт означает, что защитный лак потрескался. Раз так, то в любое туманное утро все эти патроны могут снова покрыться точно такой же рыжей коркой. Казалось бы, и хрен с ним, пускай покрываются. Но это только казалось бы.
       Если бы я гулял по своему белорусскому лесу с целью пострелять ворон, то эти патроны сгодились бы. Вынул патрон из мешочка, протёр, зарядил. Выстрелил. Всё хорошо. Но, сегодня я не в Белоруссии. Я в Афганистане. Я собрался сходить в горы, в которых на меня в любую минуту могут напасть враги. Вот выскочат из-за скалы душманы… да ладно. Нахер ты им нужен, выскакивать на тебя из-за скалы. Они высунут из-за той скалы пяток стволов и врежут по тебе из АКМов. В такой обстановке у тебя не будет времени на обслуживание твоих ржавых боеприпасов. В такой обстановке ты должен будешь немедленно открыть ответный огонь. Желательно очередями. Если ты этого не сделаешь, то произойдёт то, что произошло с группой Ахундова. Душманы начнут борзеть, встанут в полный рост, будут ржать и расстреливать тебя как в тире. То есть, у тебя совсем не будет времени на возню со ржавыми патронами. Поэтому запоминаем: с патронами в горах шутки плохи. Да и смысла нет в таких «шутках». Зачем?
       Подумал я все эти добродушные бесхитростные мысли, пошел к ящику для ущербных боеприпасов. В расположении роты специально поставили ящик. Чтобы бойцы могли выкладывать туда поврежденные патроны-гранаты, чтобы не разбрасывали взрывоопасные предметы по расположению и вокруг него. Подошел я к этому ящику, высыпал в него содержимое из моей плащ-палатки. Почистил плащ-палатку и мешочек от пыли. Попёрся проверять патроны у пацанов из моего отделения. У них должно быть то же самое, что у меня. Патроны должны быть такими же ржавыми. Надо проверить.
       Всё вышло так, как я предполагал. У всех солдат патроны заржавели. Не удивительно. Вместе же лазили. На одних и тех же высотах, в одних и тех же условиях. Поэтому все пацаны высыпали ржавые патроны в ящик. Одного ящика сделалось недостаточно. Принесли второй. Затем третий. Потихоньку-помаленьку, в расположении роты (во внутреннем дворике) образовалось несколько ящиков, наполненных ржавыми патронами. Дежурный по роте поставил задачу дневальным. Дневальные снесли те ящики на помойку. А какой-то умник помойку поджег. Может быть сами дневальные и подожгли. Ума-то в голове – лопата! Ой, то есть – палата!
       С этого дня вся Руха узнала, что если горит помойка, то пушки молчат. Потому что их всё равно никто не услышит за грохотом помойной канонады. Там в огне рвутся ручные гранаты, гранаты от подствольника, бахают миномётные мины и часто-часто стрекочут разрываемые от жара патроны. На всю Руху раздаётся постоянный треск, как будто горит лента с петардами. Выходит, что мы сегодня немножко добавили перцу к фейерверку.
А нефиг лазить по помойкам! В Рухе это опасно для жизни.
       Ну и вот. Строевой смотр провели, патроны в вещмешках и в магазинах заменили. Яйца почесали, помойку взорвали, сухпай по вещмешкам рассовали. К вечеру приморились от обилия полезных дел. Утёрли со лбов пот и пошли в люлю с чувством выполненного долга.
       Утром нас на БТРах завезли в Базарак. Это рядом с Рухой. Там, за сопкой. Как заходишь, так наискосок. Если смотреть по карте, то получается где-то полмонтировки.
       Да, значит завезли нас на БТРах. Ссыпали на берег Панджшера. Потопали мы на пост к царандойцам.
       Через речку был перекинут понтонный мост. Прошли мы по тому мосту без проблем. Р-р-раз, быстренько перескочили через речку. Моментально пролетели через небольшую зелёнку. Уткнулись в покатый желтый глиняный бугор. Уткнулись, полезли на него.
Лезли по хорошо утоптанной тропе. Эту тропу проложили царандойцы. Доставляют по ней всякую хрень на свой пост. А раз тропу проложил не русский Ваня, а таджикский местный пацан, то по этой тропе можно ходить. А не подыхать.
       По царандойской тропе поднимались мы довольно сносно. Жарко было, да. Пить хотелось, да. Лучше бы валяться в тени под тутовником на речке Гуват, тоже да. Но это было всё-таки переносимо. Это не была такая жопа, как при подъёме на 15-й пост по серой раскалённой горе, или как при подъёме на Зуб. Там смертоубийство, а не подъёмы. А тут можно топать.
       Топали-топали мы, топали. Наконец, дотопали. Царандойский пост.

На снимке видны остатки окопов на хребте. Это были окопы царандойского поста.

       На гребне желтой горы выкопаны окопы, устроены блиндажи. От блиндажей воняет привычной афганской вонищей. Там-сям стоят группками сами царандойцы. Тоже воняют. Потому что это местная народная традиция такая: носить широкие штаны и длинную рубашку (пирухан),

не стирать пирухан и не мыться самому. Раздеваться при свете дня местным пацанам запрещает религия. А раздеваться ночью им запрещает боязнь помереть от гипотермии. Поэтому ходят они в своих пируханах так, как будто бы это их собственная кожа. Как будто бы они родились прямо в пируханах. В этих пируханах они забираются в койку, на эти пируханы они одевают царандойскую форму. Снял форму с пирухана – одел сверху на пирухан гражданскую куртку. Традиция такая. И ещё надо не стирать пирухан. Это тоже традиция.
       Я буду пахнуть точно так же, если лет двадцать не буду мыться. Если буду ложиться спать в кальсонах, ходить в кальсонах, работать в кальсонах, сидеть у костра в кальсонах и не буду кальсоны менять все двадцать лет подряд. А ещё по приколу на кальсоны одеть солдатскую форму. Либо гражданскую куртку. В зависимости от того дома я или на службе.
       Я на 100 процентов уверен, что если сейчас снять форму с любого из царандойцев, то под формой на царандойце будут вечные неснимаемые кальсоны-пируханы. Я как бы и не против. Пирухан, так пирухан. Но, блин, яйца мыть надо хоть иногда. И подмышки желательно. Потому что задрали уже стоять и вонять.

       Вот этому пацану в фуражке, что ему стоит натянуть форменные брюки поверх белых кальсон? Ничего не стоит. Просто брюк нету. А когда брюки появятся, то не извольте сомневаться как он их оденет.
       В общем, стояли эти царандойцы, стояли. Воняли они, воняли. И тут один подскочил к ДШК. Подскочил, передёрнул затвор. Начал стрелять в горы. Одиночными.
- Что, блядина? – Рязанов, презрительно обратился к пулемётчику, - Своим сигналишь, что мы на пост поднялись?
       Блядина ничего не ответила. Ещё несколько раз одиночными выстрелила в сторону гор.
       А в самом деле. Пока мы выгружались с техники, пока шли через реку, пока поднимались по тропе, всё было тихо. Никакой стрельбы не было. А как только мы залезли на пост, тогда царандоец открыл огонь из ДШК. А ДШК громко стреляет.
       Прошли мы пост. Залезли в какие-то небольшие скалы. В этих скалах остановился Комбат Есипенко. Рядом с собой расположил миномётную батарею. «Подносы» (советские миномёты 82 мм) установили на позиции, направили стволами в сторону нависающего впереди горного хребта.

       Седьмая Рота пошагала дальше. Вперёд. 

       Мы шли по гребню от точки 1 к точке 2. Шли довольно легко. С царандойского поста, расположенного на высоте 2 685 (точка 1) мы должны были продвинуться вперёд примерно на 1 километр и подняться до высоты 2 843 (точка 2). То есть на дистанции, длиной километр, подняться на 200 метров. Это не очень тяжело. Тяжело, но НЕ ОЧЕНЬ.
       И вот мы идём к хребту, который возвышается над нами почти на километр. Бледно-голубая линия и цифра 6, это обозначен тот хребет с отметкой по высоте 3 908. И вот мы идём, у нас почти всё нормально. Мы почти ковыряемся в носу. Подходим к ложбинке, обозначенной цифрой 2. За ложбинкой расположилась высотка. Это гора Мала собственной персоной.
       Вылезли мы из ложбинки на Малу. Рязанов подал команду «Рота, стой. Всем закрепиться. Оборудовать позиции». Все выдохнули с облегчением, покидали вещмешки себе под ноги. Ну всё, дошли. На сегодня закончилась грусть-тоска. Можно немножко расслабиться.
       Пацаны потянулись один к другому в гости, вынули табачные изделия. Начали чиркать устройствами добычи огня. Кто-то приладился травить анкдотец. Кто-то подбоченился к тому, кто травит. Ну, чтобы лучше слышать. И как-то так само-собой получилось, что пацаны не кинулись тягать булыжники и строить СПСы. Пацаны скучковались в несколько небольших отар и принялись произносить любимые солдатские «гы-гы» и «хы-хы».
- Так, бля, банда! – Рязанов выскочил в середину между этими несколькими группками содат.
- А ну, рассредоточились! Сколько раз вам говорить – не кучковаться! Так вы прекрасная мишень. Быстро подняли задницы и начали оборудовать позиции! Бегом марш!
       Пацаны покидали себе под ноги бычки. Потянулись за булыжниками, чтобы поднять и тащить. Буквально за три секунды все рассредоточились между валунов, кустиков и скал.
       Я нашел для себя большой «двухкомнатный» полуразрушенный СПС. Прикинул что и как. Прикинул куда прятаться, если чё. Поставил в СПС пулемёт на приклад. Взялся выкладывать стенку. Успел положить третий камень. Ну максимум, четвёртый. И тут метров с двухсот-трёхсот по нам очередями сыпануло два десятка автоматов. Сыпанули, как дробью. Да так неожиданно!
       Получается, что духи ждали нас в засаде. Сидели на хребте 3908, собирались оборонять его от нас. А мы не полезли на тот хребет, остановились. Душманы увидели, что мы закрепляемся, снялись с позиций, сблизились с нами. То есть спустились к нам с нависающего хребта. Заняли позиции в 200 метрах от нас, а потом по команде «Як, ду, се, сухтор!» влупили по нам из всех имеющихся стволов.
       Бля-а-а-а! Если бы Рязанов нас не разогнал! Буквально полминуты-минута и духи стреляли бы по толпе. А так они сыпанули по площади, как дробью. Мы попадали ничком, скрылись от обстрела в естественных складках местности. И вся стрельба душманов пошла в белый свет, как в копеечку. То есть в серую гору, как дробинки в жопу носорогу.
       Ну что? Могу нас всех поздравить. Это уже третий случай, когда я не скажу офицеру слово «спасибо» за спасение моей жизни.
На самой первой секунде обстрела я выпустил из рук булыжник, вжался под недостроенную стену. Первое инстинктивное желание – увернуться от подачи. Я увернулся. Затем возникло второе инстинктивное желание – дать ответку. Поэтому я включил мозг, поднялся, перепрыгнул стенку СПСа и соскочил со скалы вниз.
       Мне проще нарисовать мою позицию, чем рассказывать словами. Вот так всё выглядело.

       Как сказал Старцев: - «Да у тебя стопроцентная позиция!».
       Угу. Я тоже так думал. До тех пор, пока Девятая рота не решила засадить по душманам.
       Часть душманских пуль шлёпалась среди скал и камней, а другая часть пролетала над нами и улетала в Даштак. А в Даштак припёрлась Девятая рота. Пацаны из Девятой роты оскорбились от такого небрежного к себе отношения. Развернули имеющиеся у них огневые средства и со всей дури перее… перегре… короче, открыли плотное мочилово по душманам.
       А фигня в том, что между душманами и нашими пацанами стою я. Почти в полный рост. Спиной к нашим. А у меня на попе не написано, что я за наших. Да и вообще, это очень херовая примета – находиться перед срезом ствола, из которого ведётся автоматический огонь. А ещё я подумал, что какой-нибудь очень чётко прососанный снайпер из Девятой роты может разглядеть меня на фоне этой скалы. А это тоже нехорошая примета, если во время боя тебя увидел снайпер сквозь оптический прицел. Это не к долголетию, это к обратному исходу.
       Нет, пули Девятой роты не цокали вокруг меня по камням. Они пролетали выше. Но всё равно – НУ ЕГО НАФИГ – решил я и запрыгнул внутрь СПСа. Как я это сделал – я не понял. Всё произошло так быстро и резко, что не отложилось у меня в голове. Как-то так Р-р-раз! И я уже лежу в СПСе. Ногами к занятому душманами хребту, головой к Девятой роте. Сальто я что ли через стенку крутанул? Хрен его знает. Но я лежу головой к Девятой роте и прямо перед моей рожей стоят на прикладах два пулемёта: мой и Васькин. А подо мной бьётся Васька, как огонь в тесной печурке. И орёт дурным голосом:
- Касиян, подай пулемёт! Я им щяс засажу по самые бикимбарды!
       Потянул я на себя один из двух пулемётов, а сам себе думаю – только бы это оказался Васькин. Чистить же потом придётся. Пусть бы Васька чистил.
Ну, скажите? Разве это нормальные мысли в бою под огнём с двух сторон? Конечно же НЕ нормальные. Но они были именно такими.
       Передал я Ваське пулемёт. Сссука, мой оказался по закону глобального западлизма. Вася высунул его над низенькой стеночкой и КА-А-А-АК начал херачить!
- Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!
       Вася строчил и приплясывал. Лежал на дне СПСа, строчил и вытанцовывал всем телом какую-то невероятную джигу. Или что там у них в Молдавии танцуют? Чардаш что ли?
       Ну дык вот, Вася строчит, всем туловищем извивается, ножонками сучит! А на его ноженках лежит моя рожа. То есть моё потное чумазое лицо. А над головой этого лица туда-сюда летают пули плотными облаками. То от Девятой роты к душманам, то от душманов к Девятой роте. Я не могу под такими плотными облаками встать и отойти от Васиного чардаша. Мне не хочется поднимать голову. Мне, наоборот, захотелось вжать свою голову как можно ниже. В Васины сапоги и в афганскую землю вместе с этими сапогами. А Вася танцует. Он сучит своими ногами. И прямо мне в репу! Да так больно! Бац-бац-бац армейскими полусапожками мне по пятаку!
- Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! БАЦ-БАЦ-БАЦ! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! БАЦ-БАЦ-БАЦ! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!
       Я подумал: - «Вот не дай Бог я выживу в этой свистопляске! Вася у меня тогда скушает свои ботинки. Он их сгрызёт. Я ему их в самый пищевод засуну, если выживу. Или с обратной стороны пищевода!»
- Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! БАЦ-БАЦ-БАЦ ! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! БАЦ-БАЦ-БАЦ! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!
- Спыну это ты там так из пулемёта стреляешь? – Раздался голос Рязанова из соседней «комнатки» СПСа.
- Так точно, тарищ старший лейтенант! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!
- А куда ты так ебашишь?
- По духам, тарищ старший лейтенант! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!
- Блять, Спыну! А ты их видишь?
- Никак нет, тарищ старший лейтенант! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!
- Блять, Спыну! ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ!!! По тебе ДШК пристреливается!
       Я оглянулся. Перед Васькой, метрах в полутора, подскакивали высокие фонтаны песка и щебёнки, поднимаемые тяжелыми плюхами одиночных пуль, выпущенных из ДШК. А прикол в том, что стеночки-то у нас низенькие, недоделанные. А ДШК стреляет с господствующей высоты.

       Пока ДШК стрелял с недолётом, то мы с Васей были живы. Как только ДШК пристрелялся бы и пуля влетела к нам в СПС, то мне было бы точно капут. У Васи был небольшой шанс выжить.
       ДШК был установлен на таком возвышении, что наша недоделанная стенка защищала только часть Васиной грудной клетки. Я был для пулемётчика весь открыт, лежал перед ним, как на ладони. И любая пуля, которая влетит к нам в СПС, она меня убьёт. Вася рисковал только тем, что ему могут попасть по ногам, а меня можно было начинать списывать с довольствия. Вопрос небольшого времени и я буду абсолютно свободен от тягот службы.
       Выстрелы от засевших в засаде душманов нам почти не угрожали. Засада была ниже по склону. От пуль из засады наш СПС нормально нас защищал. Пули Девятой роты нам не угрожали вообще (зелёный пунктир на рисунке). А вот ДШК – это был нам приговор. Как только пулемётчик пристреляется, то мне точно будет капут. А Васе, скорее всего, отстрелят ноги.
       А как пулемётчик ДШК может узнать, что он пристрелялся? Дальность до нас большая, ему ничего не видно. Он пуляет в нас одиночными со станка и слушает – строчит в Васиных руках мой пулемёт или заткнулся. Если строчит, значит душман в Васю ещё не попал. Значит надо выстрелить по нам ещё одну крупнокалиберную пулю.
       По уму Васе следовало бы сменить позицию. Но тут играет свою роль стрельба из засады. Как только Вася поднимется из СПСа, то пули, летящие из засады густыми роями, сразу же Васю уязвят. И пули Девятой Роты тоже могут уязвить. Эффективность от стрельбы с нескольких направлений налицо. Рязанов просёк эту ситуацию и приказал Васе прекратить стрельбу. Но уже было поздно.
       Пока Вася долбил длинными очередями в никуда, пулемётчик ДШК очень старался Васю застрелить. Очереди у Васи длинные, наводить по ним удобно. Душман увлёкся поиграть в кошки-мышки. И проиграл. Потому что Комбат Есипенко Владимир Леонидович навёл на позицию ДШК миномётную батарею, которую держал у себя под рукой. И наши миномётчики запендюрили по ДШК восьмидесяти двух миллиметровой миной. ДШК заткнулся.
       Без поддержки ДШК засада сосцала. Воевать сама по себе расхотела, перестала стрелять и растворилась в окрестностях.
       Девятая рота пошмаляла-пошмаляла по пустому склону. Устала шмалять. Прекратила огонь и пошла дальше геройствовать по кишлаку Даштак.
       Стрельба утихла. Я поднялся из нашего СПСа. Ух ты-ы-ы-ы-ы. Пронесло. Я вытер со лба песок, прилипший на пот. Ну нифига себе, сгонял за хлебушком!
       У кого-нибудь есть сомнения насчёт того, что не надо собираться в кучки? Или лучше вместо сбора в кучки быстро-быстро нарастить стенки СПСов? И чтобы камни были побольше-побольше-побольше!
       Очень сосредоточенно мы с Васей принялись выкладывать стены СПСов. На Васины полусапожки я решил не отвлекаться. Потому что жалко было тратить на них время и силы. Хрен его знает, что там у душманов в голове. Может они сбежали за хребет, сидят там и перезаряжают себе магазины. А потом перезарядят, выскочат с намерением повоевать. А тут я Васе заталкиваю полусапожки в пищевод. Как говорится, пришла война, а я усталый. Нет уж! Лучше сначала укрепить позицию, а потом всё остальное.
       Пока мы укрепляли позицию, мало по малу пришел вечер. Вся эта стрельба, она сама по себе произошла в конце дня. Ближе к вечеру. А тут мы усердно взялись таскать камни, завозились. Увлеклись. Почему-то, никого не надо было уговаривать или подгонять. Почему-то после плотного мочилова с двух сторон, все бойцы прониклись идеей созидательства. Все дружно созидали до наступления темноты.
       Потом навалилась темнота. Мы забрались в свои СПСы, вывалили от усталости на броду языки. Вываленные языки обозначали, что мы хотим только пить и спать. Никто уже не хотел заталкивать полусапожки друг другу в жопу.
       Ночь прошла без происшествий. Душманы не вернулись. Ну и якорь им в печенку. Пусть бы вообще не приходили. Нам и без них тяжело.
       Потом подкралось утро. Топографической карты у меня тогда не было. Это теперь я рисую картинки на картах, теперь я вижу, что кишлак Даштак свей зелёной зоной заходит за тот горный хребет, на котором душманы установили ДШК. Теперь я думаю, что нашей роте надо было бы залезть на тот хребет. Но я точно помню, что на хребет мы не лазили. Просидели всю ночь на горе Мала, по утру собрали манатки и потопали вниз. То есть получается, что Девятая рота либо прошмонала не весь Даштак, а только ту часть, которую мы могли прикрыть огнём с горы Мала. Либо они шмонали Даштак при не занятом нашими войсками хребте. В общем, я не знаю почему нам не поставили задачу лезть на тот хребет. Но, я очень рад, что такой задачи нам не ставили. Пойти к Рязанову и попроситься быстренько сгонять с тяжеленьким вещмешочком на километр вверх мне как-то не захотелось. Поэтому, когда прозвучала команда сматывать удочки и валить вниз, обратно на царандойский пост, я быстренько смотал удочки и повалил вниз. На царандойский пост.
       На царандойский пост мы пришли быстро. До самого поста не дошли метров пятьдесят, получили задачу остановиться в скалах. Остановились, разлеглись. Не понятно почему нас тут остановили. Как всегда, мне не доложили зачем это сделано.
       Стояли возле царандойского поста мы несколько часов. За это время уже и перекурили, и потрындели, и уже даже успели немножко прихрапеть на тёплом южном солнышке. Через несколько часов Рязанов нас поднял. Приказал выдвинуться к речке Панджшер. Мы с заспанными рожами повылазили из своих укрытий. В колонну по одному потопали по старой царандойской тропе.
       Внизу, после того, как мы слезли с желтой глиняной горы, Рязанов дал команду замкомвзводам проверить личный состав. Замкомвзводы проверили. Тут Старцев наорал на Манчинского. За то, что в его взводе не хватает пятерых бойцов. Вот это номер. Выходит, что Саня Манчинский топал по тропе в замыкании своего взвода и ни разу не потрудился проверить все ли на месте. У Джуманазарова были все на месте. У Салмана были все, у Абдувалиева в Первом взводе тоже были все. А у Манчинского минус пять бойцов.
- Манчинский! Со своим взводом Кру-у-у-у Гом! – Старцев с перекошенным от огорчения лицом рассказал Сане ближайшую для него задачу. – За своими солдатами в гору бегом марш!
       Понятно было, что бегом по такому крутому склону ни у кого никак не получится. Но даже если пешком. Даже если не сильно торопиться, то это очень-очень-преочень печальная история. Ты только дошел до воды, ты только вдохнул полной грудью плотного воздуха, только распустил слюни и подумал как ты расслабишься, а тебе в этот самый печальный момент приказывают подниматься на гору.
       Мы можем попытаться предположить, что Манчинский и его взвод сделает с отставшими бойцами, когда их найдут. Думаете, что будут бить? Я тоже почему-то подумал эту мысль. Подумал, что бить будут больно, долго и цинично.
       На самом деле, никто никого не бил.
       Третий взвод поднялся на царандойский пост. Манчинский с пацанами вдохнули побольше воздуха в свои грудные клетки, принялись реветь на всю округу страшные ругательства, перемешанные с фамилиями пропавших бойцов. Матюги были громкие, матюги были обидные. Выкрикивали их на русском языке, на узбекском, и на таджикском.
       Матюги на русском языке царандойцы понимают. На таджикском тоже. Поэтому всё население царандойского поста сбежалось посмотреть что там у Манчинского случилось. В самом деле, не каждый же день к тебе на пост залазит двадцать мужиков. Не каждый день они орут в горы страшные дремучие ругательства. Я представляю в каком приподнятом настроении были те царандойцы. Пришли какие-то военные, орут в сторону гор, машут руками, злые какие-то. Что им надо? Может быть это шаманы русских?
       Царандойцы собрались в кучу, разинули рты. Стоят, удивлённо смотрят на Манчинского. А за спиной тех царандойцев из скал выскочили пропавшие пятеро наших бойцов. Выскочили, вылупили глаза, понеслись к любимому замкомвзводу. А фигня в том, что когда наша рота спустилась с гор и ушла вниз, то царандойские сапёры перегородили тропу минными растяжками. По всем правилам минной фортификации сначала поставили на растяжку сигнальную мину, а после неё поставили заградительную.
       Тут из скал выскочил Сафаров Бахтиёр Расулович, выбежал на тропу. Под ногой ЧПОК! Сигнальная мина плюнула вверх взрывателем и начала со всей дури свистеть, выстреливать вверх красные ракеты. Мол, бойся, человек, бойся! Ты пересёк границу минного поля! Подумай о том, что ты делаешь!
И Сафаров подумал. О том, что он уснул под скалой, проспал, что теперь ему нет пощады. Весь его взвод кричит обидные слова и стреляет в воздух из автоматов. Ах, да! Пацаны ещё в воздух стреляли.
       А что он должен подумать в такой обстановке? Понятное дело, догадался, что сейчас получит пи... пи… пилюлю обидную, короче.
       От этих мыслей Бахтиёр Расулович добавил скорость и добежал до следующей растяжки. До заградительной мины ПОМЗ.
       Бежал он так быстро, что обернувшиеся на свист сигналки царандойцы, успели только выпучить глаза и перекосить от мужества лица. Они не успели произнести ни одного предупредительного слова. О том, что они там ПОМЗ поставили.
- Ба-бах!!!- Сработал сорванный Сафаровым ПОМЗ.
- А-А-А-А-А!!! – Заорал один из царандойцев, схватился за шею и повалился на землю.
       Сафаров выбежал с минного поля, перескочил через царандойскую траншею и на всех парах подлетел к Манчинскому.
       Толпа царандойцев кинулась на помощь к своему раненому.
- Быстро! За мной! Третий взвод, съёбываем!!! – Манчинский подал команду, развернулся и побежал по склону вниз.
- С-сука! Наделали делов! – Успел он выкрикнуть, поднял облако пыли и скрылся за скатом горы. Третий взвод побежал в облако пыли за своим замкомвзводом.
       Тем временем, Второй гвардейский взвод засел в каком-то большом духовском дувале. Наши водители и старшие стрелки за вчерашний день прошмонали все окрестные дома. Где-то нашли и спи… и спионерили пару мешков духовских сухофруктов. Сварили прекрасный ароматный компот. Теперь мы в дувале, в большой комнате первого этажа, валяемся на разостланных плащ-палатках и потягиваем компот из сухофруктов. Лежим, переживаем невероятное наслаждение - компот после мучительной горной жажды. Притом, компота много. Это очень важная характеристика для компота – «его много».
       Вечер, мы пьём компот. Мы счастливы. А Саня Манчинский со своим взводом носится по глиняной горе. Пытается удрать от охреневших царандойцев. Пока они не опомнились.

       На фотографии горы в районе Саланга. Горы те же самые, в которых воевала наша рота. То есть местность на Саланге очень похожа на местность в Панджшере. Данный снимок очень похож на вид, открывающийся с горы Мала на Даштак. Расположение СПСа полностью совпадает с расположением моего СПСа. Считайте, что вы смотрите из моего СПСа на Даштак. А из Даштака прямо в вас стреляет целая рота. Девятая. А сзади, вам в спину, стреляют душманы из засады.
       Вот такая получилась прогулка на гору Мала. Знал бы, что так будет, то перед выходом я обязательно мандражировал бы.