Колонна пришла в Джабаль. Полное название города Джабаль-ус-Сарадж. На нашей карте он обозначен как Джабаль-Уссарадж. В 1984-ом году там располагался 177-й полк. В этом полку воевал мл.с-нт Блинковский Д.А.
Красной окружностью я обозначил на карте кишлак Калатак.
Дмитрий Антонович Блинковский часто упоминает этот населённый пункт в своих рассказах. Звездой я обозначил Рухинский полк. Прямоугольником обвёл Джабаль. Теперь то же самое, но на схеме, а не на карте. На схеме можно увидеть где расположен самый высокогорный тоннель того времени – Саланг. Можно увидеть Исталиф. Дмитрий Антонович рассказывал про войсковую операцию в этой части глобуса.
В расположение 177-го полка нашу колонну не пустили. Поскольку Джабаль стоит на перекрёстке трёх важных автомагистралей, то здесь организован крупный транспортный узел. Колонны прибывают, отстаиваются, формируются, отдыхают, убывают. Чтобы на территории полка не устраивать сумятицу, командование отвело специальную площадку для обработки колонн и грузов. Эту площадку огородили колючей проволокой, устроили въездные ворота. Поставили охрану.
Технику нашей колонны загнали внутрь огороженной территории.
Вот так выглядела перспектива с этой территории на Чарикарскую «зелёнку».
На фотографии за БТРами видна колючая проволока с навешенной на неё маскировочной сетью. За этим препятствием видна асфальтовая дорога на г.Чарикар. За дорогой – Чарикарская «зелёнка».
Нас, солдатню, на ночь разместили в огромных брезентовых палатках.
Внутри палаток рядами стояли топчаны, сколоченные из «градовских» досок. «Градовскими» мы называем доски, которые получили в результате демонтажа ящиков от ракет системы залпового огня «Град». Эти доски длинные, ровные и зелёные. Такие же получились топчаны. Зелёные, весёленького армейского цвета. Без матрасов, без подушек. Эти топчаны мне показались офигенным плацкартным вагоном. Может быть даже в чем-то немножко купейным. После того, как я поночевал в горах, как собака под кустом, я был очень рад этим весёленьким топчанам. Между моим телом и ледяной землёй есть прослойка воздуха и досок. Я не умру. Я буду жить вечно, если меня оставят здесь и будут давать сухпаёк.
Печек в палатках не было. Соответственно, помещение никто не отапливал. Истопников назначать было не надо, дрова заготавливать не надо. На посту стоять с пулемётом не надо. Часы передавать друг-другу не надо. Чего там, мы же под охраной 177-го полка.
Наша рота заняла две больших палатки. По понятным причинам старослужащие солдаты скучковались в одной палатке, «молодые» - в другой. Никто из молодых не хотел оказаться близко к «дедам». Мало ли, вдруг «деды» припашут? За водой пошлют или за сигаретами. Наф-фиг надо молодому соваться в палатку к «дедам»!
Я не заморачивался насчёт «дедов» и «молодых». Я ввалился внутрь ближайшей ко мне палатки. Оказалось, что вокруг меня «деды». Мне безразлично. Дедам тоже. Мы завалились на нары и провалились в глубокий сон. Уснули, как пшеницу продавши. Даже дневальных не выставили. Придурки. Так никогда не надо делать – спать на войне без дневальных.
Проснулись утром мы от того, что в нашу палатку зашли два каких-то чувака, в советской полевой форме, в брониках и в касках. Скорее всего это пацаны из второго батальона нашего полка. Я видел в составе нашей колонны БМПшки. Похоже, что эти чуваки слезли с них, переночевали в соседней палатке. Теперь проснулись и шляются по палаточному городку, ищут себе приключений.
Один из этих военных был очень большого роста, крупный, мордатый. Второй чувак был невысокий, крепенький, но по росту маленький. Он вихлялся вокруг здоровяка так, что мне на ум сразу же пришло слово «прихвостень».
Короче, мы дураки, что не выставили дневальных. Это работа дневальных – не пускать в расположение чужих искателей приключений. Но, теперь уже поздно. Чуваки уже вошли в палатку. Теперь они шагали посередине нашего расположения с очень похабными выражениями наглых солдатских морд. Как говорилось в старинной частушке: «Сидит милый на крыльце с выраженьем на лице. Выражает на лице, что сидит он на крыльце». Так и эти два чувака. Знают же, негодяи, что не надо заходить в чужое расположение. Но, зашли. Идут, всем своим видом показывают, что они два Дартаньяна, а мы все - хрен знает кто.
Мне не понравилась данная ситуация. Я встал на топчане, залупился на крупного чувака. Я сказал, что не надо вот так борзо заходить в чужое расположение. А раз уж зашел, то потрудись сказать: - «Здравствуйте, мужики».
- Пошли выйдем. - Коротко ответил мне здоровый чувак.
Я же говорю – пацаны поутру пошли поискать себе приключений. Для меня стопроцентно всё понятно. Они для этого ходят, нарываются, чтобы размяться. А всем приличным мальчикам и девочкам я скажу: никогда не надо корчить из себя Брюса Ли или Джеки Чана. Только в кино и в сказках один может замахать двоих. Если в чистом поле перед тобой оказалось два нормальных бойца, если их двое, а ты один – убегай. Не дерись против двоих бойцов, не мечтай о себе лишнего. Если с тобой нет женщин, детей и раненых, если ты сам-на-сам, то убегай. В уличных драках своя психология. Если не умеешь быть уличным драчуном, то не махайся против двоих. А если ты уличный боец, то ты согласишься с моими словами. Ты их знаешь без меня.
Что будет, если я выйду с ними из палатки в чисто поле? Я выйду, обнаружу против себя двоих бойцов и мне станет надо убегать. Тогда зачем выходить? Это правильный ход мысли: не надо выходить на такие приглашения. Запоминаем и эту аксиому тоже: на предложение «выйти» надо отвечать отказом. В большинстве случаев такое предложение содержит заведомую засаду. Случаев таких может быть много, а жизнь всего одна. Поэтому я не выйду. Я думаю, что сейчас кто-нибудь из офигенных борзых дембелей встанет на топчане, как я. Ситуация сделается два-на-два. Это уже нормальный расклад. Можно перемахнуться. Поэтому я спокойно ответил здоровяку:
- С хрена ли я буду выходить. Ты здесь выделываешься, здесь и махайся. Раз такой смелый.
А в это время наши офигенные дембеля лежат на топчанах, изображают как будто их хата с краю. Хоть бы кто-нибудь поднялся. Хотя бы принял сидячее положение.
Оглядел я окрестности поверх башки здоровяка. Понял, что мне не надо слезать с топчана. Мне лучше стоять на нём. Чтобы было удобно пинать ногами по башке. Ногами в живот его пинать бесполезно потому что он в бронике. Кроме того, он выше меня, крупнее, тяжелее. Да ещё облачен в средства защиты. Да ещё их двое. Все эти мысли удержали меня от дурацких прыжков с пяткой наперевес. Я не кинулся в махач, я сказал ещё одно предложение:
- Ты не в хлев зашел. Ты зашел в боевое подразделение. Скажи: - «Здравствуйте, мужики».
Чувак огляделся вокруг, обвёл взглядом большую палатку. Улыбнулся, и с такой подколкой:
– Ну здарова. Мужики? – Полувопросительно на дембелей. А потом кивнул головой в их сторону и мне вопрос:
– Нормально?
Что он имел ввиду под словом «нормально»? Что они не встают – нормально? Или он поздоровался нормально?
Я сделал вид, что это второй вариант. Я сказал:
- Сойдёт.
Сказал, уселся на топчан, на котором стоял.
Чувак поздоровался. Я сказал - он сделал. Если я буду ещё чего-то хотеть, то это уже я буду залупаться, а не он. А за кого мне залупаться? За тех, у кого хата с краю? Идут они в зад. Я уселся на топчан. Чувак развернулся и ушел. Прихвостень завилял жопой за ним.
Потом утро пришло по-настоящему. Мы вылезли из палаток. Умылись водой из фляжек. Место для умывания оборудовано не было. Трубы с кранами не было, бочки с хлорированной водой не было. Поэтому мы так-сяк умылись из фляжек, полезли на наши БТРы принимать пищу.
В столовую нас с территории отстойника колонн не водили. Нам же выдали сухой паёк. Значит питаться будем по-боевому. Ну, по-боевому, дык по-боевому. Забрались мы на БТРы. Разложили шанежки (как выражается Рязанов). Принялись вскрывать консервные банки, разогревать их. Как поросята, накидали вокруг БТРов мусора: картонных коробок от сухпая, пустых консервных банок, пустых пачек от сахара и от сухарей. Устроили невообразимый срач на всю округу.
Тут пришел какой-то прапорщик. Наверное, «комендант» этой огороженной площадки. Прапорщик покраснел лицом, принялся орать, чтобы мы собрали мусор. Орал, что возле первого БТРа специально для нас, для нашего мусора, установлен мусоросборочный контейнер. Грит:
- Мы специально для вас установили, а вы на пол срёте!
Наши сержанты выделили бойцов. Поставили им задание пинком под зад. Бойцы собрали коробки, накидали в контейнер. Получилась такая большая пирамида, что контейнер под ней исчез. Опять пришел прапор. Снова орёт:
- Что, дебилы? Не можете поджечь коробки? Коробки в контейнер не влазят, а зола точно влезет!
Ну хрен с ним. Подожгли мы коробки вокруг контейнера. Разлеглись на броне после еды и важных дел. Лежим, пытаемся жирком обрастать.
Тут ка-а-а-ак долбанёт!!! Миномётное попадание прямо по костру в контейнере. А костёр расположен в голове колонны, возле первого БТРа. Если сейчас перейдут на беглый, то расхерачат всю колонну.
Мы похватали ружбайки, кинулись кто куда! В долю секунды кто-то оказался под колёсами, кто-то под бронёй, кто-то нырнул в башню, вцепился в КПВТ. Над колонной наших БТРов воцарилась тишина и пустота. Нет никого, только стволы КПВТ рыскают во все стороны. Старшие стрелки за пулемётами выискивают через оптику кто откуда стреляет и кто откуда корректирует. И тут на совершенно пустую дорогу выезжает одинокий бача на мопедике. Естественно, на этого бачу тут же были направлены все КПВТ из всех БТРов.
На фотографии видна ограда из колючей проволоки, пункт въезда на территорию и видна асфальтовая дорога. По ней ехал одинокий мопедист. По этому асфальту ехал.
Бача медленно едет, а за ним медленно поворачиваются башни с крупнокалиберными пулемётами. Видимо, все одновременно решили, что на мопеде едет корректировщик с радиостанцией. Потому что больше нет никого нигде. Если бы этот бача дёрнулся, если бы он остановился, или сделал какой-нибудь жест рукой. Если бы он просто шлёпнулся, то несколько десятков крупнокалиберных пулемётов сделали бы из бачи облачко кровавого фарша. В мгновение ока он превратился бы в паштет. Даже пёрнуть от удивления не успел бы. Потому что эти крупнокалиберные пулемёты сделаны на базе противотанкового ружья, которым в Сорок Первом остановили танки Гудериана под Москвой. Лично я, на месте бачи, густо оправился бы себе в обмундирование. От страха.
Но, самый прикол произошел потом.
Баче невероятно повезло. Ни у одного старшего стрелка не дёрнулся палец на кнопке электроспуска. Там надо-то всего- ничего. Дёрг, бах и понеслась кривая в щавель. Из-за нервного напряжения выстрелили бы все стволы.
Баче повезло. Он медленно проехал мимо нас. Скорее всего он был близорукий и не мог разглядеть что на него направлено. Если бы он разглядел, то он непременно занервничал бы. И тогда ему пришел бы конец. А так он спокойно проехал. Вся хренова туча наших военных устала смотреть на пустую дорогу. Устала обшаривать прицелами, биноклями и глазами пустую зелёнку и пустые горы. Вся толпа поняла, что нету здесь никого. Всем надоело сидеть под бронёй и под техникой. Мало по малу бойцы начали вылезать на свет Божий и выяснять подробности происшествия.
Выясняли-выясняли, и вот что выяснили. Один воин грит:
- Контейнер мусоросборочный взрывом раздолбало. Вывернуло и раскидало по всей площади.
Второй воин грит:
- Дык я ж его поджигал. Мне товарисчт прапорщик приказали.
Третий воин грит:
- А я туда сбросил мусор, который собрал на территории. Тоже прапорщик приказали. Среди мусора была здоро-о-о-вая такая миномётная мина. Ну, я и её тоже в контейнер выбросил.
Вот это был класс! Как мы все ржали! Упасть - не встать! Когда горит помойка – пушки молчат.
Вечером бойцы нашей роты сидели на корточках возле БТРов. Подобрали несколько штук пустых консервных банок, плеснули в них бензина. Подожгли. Составили кучкой. Присели кружком вокруг импровизированного костра. В банках прыгают языки бензинового пламени. Красиво. Отблески огня мерцают в наших глазах.
Сверху импровизированных костров поставили консервные банки с сухпайком: банки с кашей, банки с тушенкой. Крышки консервов вскрыты ножиками. Крышки растопырились в разные стороны рваными краями изувеченной жести. Такое ощущение, что их вырвали клещами, а не вскрывали ножиком.
Бензин горит, сильно коптит. Эта копоть осела на банках, на наших руках, на наших лицах. Хочешь-нехочешь, а мазнёшь рукой по лицу. То соплю стереть из-под носа, то ухо почесать. Холодно, мы жмёмся к коптящим баночкам. Помешиваем ложками разогреваемую еду. Руки вляпались в жир от еды. Этот жир перемешался с копотью. Мы сосредоточены. Жрачку же готовим. Сейчас будет хавчик. Мы перемазались от усердия, как тридцать маленьких поросят в большой угольной шахте.
Перед импровизированным костром сидит на корточках Миша Мампель. Чумазый, как все. Миша обхватил обеими закопченными руками свои колени. Мечтательно закатил глаза к тёмному холодному афганскому небу. Миша повествует мечту:
- А прикиньте, пацаны. Помните, когда Первый Батальон в Хазаре размандячили? Тогда Командира Полка подполковника Сумана с должности сняли. Вызвали его в Ташкент. Он, када манатки свои уже собрал. Он вызвал меня к себе в Штаб. Я захожу к нему, такой. А он мне говорит: - «Вот Мампель. Я уезжаю. Ты теперь ОДИН здесь из НАС остаёшься! Так что ДЕРЖИСЬ здесь». Понимаете, пацаны?
Почему я не заржал, как обкуренный бегемот?
Потому что я с детства был очень культурным и воспитанным мальчиком. Только культурное воспитание удержало меня от ржаки над тупостью романтического этюда: вечер, бензиновые сполохи в консервных банках, чумазый как кочегар боец рассказывает, что с ним лично беседовал Командир Полка! Умора до чего смешно! Следующая сказка должна быть про беседу с Валентиной Терешковой!