В первых числах августа 1984 года я сидел на снарядном ящике под масксетью на Третьем посту Зуба Дракона. Вокруг летали длинноногие коричневые осы. В мае, после зимних снегов, популяция ос была неогромная, а к августу эти насекомые успели расплодиться. В их отвратительных гнёздах развелось полным-полно личинок, которые требовали на свой прокорм плоти разных зверушек. За два месяца пребывания на этой горе мы непредусмотрительно накидали вокруг поста кучи консервных банок из-под тушёнки, из-под «завтрака туриста» и из-под фасоли с мясом. Остатки пищи в банках распространяли привлекательный для ос запах, и эти заразы слетались, по-моему, со всех окрестностей массива Санги-Даулатхан. Они были повсюду: летали над головами, лезли в банки и в лицо. Из-за Чарльза Дарвина с его эволюцией видов эти троглодиты выросли ядовитыми, поэтому с самого детства ничего не боялись. В биосфэре у них нет естественных врагов, наоборот, это они – враги для всего, что шевелится. Если сидишь на посту, ты палюбасу хоть немного двигаешься. За это к тебе немедленно прилетает наглое полосатое существо, жужжит: - «Дз-з-з-з-з-з!», - лезет прямо в область морды лица, и всё ей по барабану. Ты махнёшь на неё ладошкой, а у неё реакция, как у мастера спорта по боксу. Она сделает в воздухе пируэт, и хорошо, если всего лишь снова полезет тебе в рожу, а не разозлится и не ужалит.

- А ты попробуй вежливо с ней. – Сержант Манчинский сделал еле уловимое движение ладошкой в воздухе и вкрадчиво произнёс:
- Киш. Киш, пожалуйста.
       Оса развернулась в воздухе и улетела прочь.
- Саня, да ты – маг какой-то! – Восхищённо произнёс чумазый Орлов. – Секи момент, анекдот на эту тему.
       В грузинской школе учитель задаёт классу вопрос:
- Дэти, скажитэ, што такое «ос»? Биджо, ти скажы.
- Ос – это балшой полосатый мух.
- Нэт, Биджо. Ос – это воображаемый линия, который протыкает планэт Земла с Северный полюс да Южный.
       От андрюхиного анекдота я малёха заржал, и вспомнил, как в далёком детстве мне довелось вступить в простое человеческое общение с «большими полосатыми мухами». В возрасте четырёх лет, в компании своих самых лучших друзей, я задумал пообщаться с семейством неодомашненных пчёл, которые устроили себе гнездо на территории нашего детского садика. Во время одной из прогулок на свежем воздухе мы обнаружили пару бетонных плит, брошенных строителями на произвол судьбы, и вросших в землю под воздействием этого произвола. Наше внимание сфокусировалось на небольшом облаке толстых волосатых мух, которые толклись над входом в норку, уходящую под старую строительную конструкцию. Поскольку раньше такого явления природы нам наблюдать не приходилось, мы приняли опрометчивое решение исследовать его основные свойства. В качестве инструмента исследования, а заодно и средства общения с забавными козявками, мы подобрали несколько деревянных дубин и попробовали постучаться во входную дверь подземного пчелиного штабика. Поскольку нас было много, и мы были очень дружные ребята, стучать начали все одновременно. Пчёлы оказались негостеприимными, они весьма превратно истолковали появление незваных гостей и выскочили махаться толпа-на-толпу. Мы попытались отбиться от пчёл дубинами. Кто-нибудь пробовал сражаться дубиной против разъярённой пчелы? Я пробовал. Дубина у меня была хорошая и крепкая, однако бой мне пришлось проиграть, несмотря на явное превосходство в весовой категории. Я видел, как на меня спикировало мохнатое чудовище. Мне почти удалось засандалить ему дубиной по башке, однако в последнюю миллисекунду чудовище облетело моё орудие и шмякнулось своей толстой волосатой жопой прямо под мой левый глаз. Я выпустил дубину и припечатал эту гадину к своему лицу.
- Ну так, дык так, - подумала пчела и напустила своего яду именно в то место, к которому я её придавил.
       На мои неистовые завывания сбежались воспиталки со всей детсадовской площадки. За ними прибежал завхоз Антоныч и поварихи с кухни. Антоныч подхватил меня на руки, поварихи вылили в пчелиную норку ведро кипятку и густо посыпали весь табун инсектов хлорной известью. На этом моё тесное общение с природой было закончено, не столько из-за вонизма хлорки, сколько из-за вердикта, который поставили в местной амбулатории: - «Ещё один укус любого ядовитого насекомого и будет ребёночку жопа».
В тот раз жопа ребёночку всё-таки настала, почти в прямом смысле этого изысканного слова. Она фактически воплотилась на том месте, где в прежние годы наблюдалось лицо. Из-за попадания яда ровно в глазной нерв, меня раздуло, как новогодний шарик. Раздутие зародилось в области головы, затем поползло вниз по организму. Когда оно доползло до того места, из которого произрастали ноги, фельдшерица попыталась снять с меня детские трусики. Подёргала их, подёргала, затем просто разрезала ножницами прямо на распухшем теле. Она уже присматривалась, как бы поаккуратней пробить мне трахею, чтобы дать кислороду доступ внутрь лёгких, если отёк квинке будет прогрессировать, однако, дырявить меня не пришлось, по какой-то невероятной причине. В тот раз я просто чудом отбрыкался от летального исхода, но приобрёл жуткую аллергию на укусы насекомых. Медицинские работники утверждают, что ихние яды из наших организмов не выводятся, они там накапливаются. Не знаю, так это или нет, но мне было чётко объявлено, что каждый укус ядовитого насекомого может стать для меня последней грустной историей в моей весёлой жизни.
       На Зубе Дракона от рассвета до заката по нам стреляли душманские крупнокалиберные пулемёты. На пост по ночам периодически щемились вражеские диверсанты. Мы пеклись на летнем афганском солнце без кислорода. Нам не хватало воды, за ней регулярно приходилось шагать по противопехотным минам. А теперь, вдобавок ко всему, на нас навалилась неумолимая стихия волосатыми щупальцами длинноногих коричневых ос. С грустью и тоской я наблюдал за укротительскими способностями Сани Манчинского. Пытался представить, что будет, если афганская оса не поймёт слова «киш», произнесённого на русском языке. Что будет, если одна из этих наглых полосатых тварей тяпнет меня, и я раздуюсь, как тот шарик? Ну, допустим, трусы на мне пацаны порвать сумеют, чтобы ими меня не разрезало надвое. А кто будет пробивать трахею? Сам я вряд ли справлюсь с этой задачей. Ни Орлу, ни Манчинскому я не доверю эту процедуру в условиях горной войны, из опасений, что они подойдут к этому делу по-серьёзному. Скорей всего, зарежут меня, как вражеского диверсанта. И не дрогнет рука молодого хирурга, как поётся в известной песне.
       По итогу моих размышлений получилось, что мне придётся бежать к Хайретдинову и орать: - «Товарищ прапорщик, спасите, меня покусали»! Я своими глазами видел, как под душманскими пулями он скакал на скале, орал на вертолётчиков, хамил прямому начальству в штабе полка, но раненого Серёгу Губина в вертолёт определил. У меня были все основания полагать, что и меня Хайретдинов спасёт. К нему, ясен пень, надо бежать с мордой, распухшей из-за нападения ос.