Глава сорок третья. Овезберди.
По понятным причинам наш пост № 12 «Зуб Дракона» приобрёл славу самого воюющего поста в нашем полку. Причин этих несколько. Первая (и самая главная), это непосредственный контакт с ущельем Хисарак, близость кишлака Хисарак и общее направление ущелья к границе с Пакистаном.
На противоположном берегу реки Панджшер, напротив Хисарака, есть ещё одно вечно воюющее ущелье. Называется Пьявушт. Там тоже расположено несколько кишлаков, и в тех кишлаках тоже ошивается некоторое количество мужиков, вынашивающих нехорошие намерения. Но Пьявушт – не такое глубокое ущелье, как Хисарак, не такое извилистое и не такое длинное. И направлен Пьявушт к Салагну, а не к Пакистану. Саланг, как бы, тоже ничего, тоже стратегически важный объект. Но пополнение боеприпасами, оружием, рекрутами, баблом и наркотой идут из Пакистана, а не с Саланга. На Саланге – наши. Периодически Пьявуштские бандюганы, вместе с Хисаракскими уродами, забегают к Салангу. Устраивают диверсию, получают в рыло и сваливают обратно в Пьявушт и в Хисарак. Поэтому на посту № 15, расположенному над Пьявуштом, там тоже бывают заварушки и веселушки. 15-й пост тоже нормально воюет. Но, «Зуб Дракона», всё-таки, круче! Потому, что Хисарак круче Пьявушта.
И вот, однажды… как говорится – однаждЫЙ, когда в юности я был вьюношей… притопал к нам на Зуб Дракона караван. Хайретдинов, как обычно, разгрузил с пацанов военное имущество, дал пацанам отдохнуть. И засветло отправил всех разгруженных бойцов обратно, в полк. И вот, все разгруженные пацаны поднимаются с тёплой афганской земли, обтряхивают частички этой земли со своего обмундирования и собираются неспешно канать в полк. Все, кроме одного. Он тоже, вроде бы, поднялся, вроде бы, отряхнулся. Но уходить не собирается. А очень даже, наоборот, молвит Хайретдинову человеческим голосом: - «Тарышш прапаршшык, а я – Рядовой Чарыев. Я в Ваш распоряжэний прибиль».
Хайретдинов, там, то сё. Рацию включил, с «Графиком» перебазарил. Ну, и говорит, типа, хрен с тобой, Золотая Рыбина. Прибыл, так прибыл. Я только рад, что ты прибыл. Я оч-чень сильно рад! Так что – маршируй на Третий Точка под командование сержанта Манчинского.
И вот, примаршировал Чарыев на Третий Точка. А тут же – уже и я. Потому что теперь я тут несу тяготы и лишения воинской службы.
И приходит Чарыев. Мы давай там знакомиться, а чё знакомиться, рожи друг-друга сто пятьдесят раз видели. Он вот-вот уже на дембель пойдёт. Этой осенью. Месяц-другой, и можно запускать в воздух осветительную ракету и орать в афганское небо – «Дэмбэл давай!». Дембеля часто так делают. Я даже видел, как они на кем-то в стороне запущенную ракету кричали: - «Дэмбэл давай!». Наверное, ими это воспринималось, как маленькая частичка салюта, запущенного в честь их окончания срока службы.
Ну, и вот же, не спеша базарим с Овезберди. Это Чарыева так зовут. Овезберди! А чё? – Нормальное имя… Туркменское.
Развалились под тенью масксети, вынули вонючие сигареты, закурили. Караван же пришёл. Жрачки-курева притащил. И вот, мы курим и базарим неторопливо. Собственно, Овезберди базарит. Грит, я водителем служу на кунге. У которого внутри батальонная кухня…
Вот за спинами офицеров стоят ГАЗ-66 с кунгами. В этих машинах – продукты.
А рядом стоит ЗИЛ-131. Огромная такая машина. Вот на ней служил водителем Овезберди.
Прикол той службы в том, что, даже если весь батальон подался в горы на операцию, то в расположении батальона всё равно остаётся приличная толпа народу: наряды, шмаряды, дневальные, хреняльные, хромые, косые. И их всех надо кормить. А повару практически без разницы – 500 рыл кормить или 150. Всё равно: в 4 утра надо встать, воды налить, закладки сделать. А это обозначает, что повар не может пойти в горы на боевую операцию. Если он уйдёт, то все хромые-косые, наряды-шмаряды, все они будут сосать лапу, как зимой мишка сосёт в берлоге. Поэтому повар на войну не ходит. И Овезберди тоже. Куды ж он пойдёт-то? Батальонная кухня – это ответственный объект. А вдруг её надо будет перегнать куда-нибудь. Да и за ЗИЛом следить тоже надо. Всё, что не имеет хозяина, всё это в армии бесследно растворяется. Сначала, в неизвестном направлении растворятся катафоты. Потом зеркала. В один из дней исчезнут колёса. Так что от машины с батальонной кухней никак нельзя никуда отправлять Овезберди. А он зачем-то припёрся на Зуб Дракона. Что за фокусы? От нехрен делать, чтоли?
- Каптан Суханф знаи-и-ишь? – Ответил Овезберди на вопрос «что за фокусы?».
- Ну, да. Замполит батальона.
- Я иму морда биль.
- Нахрена? С ума ты, что ли, сошёл, бить капитана по морде? – Я аж присвистнул от того, что услышал. Капитан Суханов, он сухонький такой, поджарый, в полной мере соответствует своей фамилии. Он небольшенького росточка. Казалось бы – бей, не бойся. Он тебя не одолеет. Но… НО !!! Он в капитанских погонах и при должности – Замполит Батальона.
- Слышь, братан. Лучше бы ты мне по пятаку дал. Я бы дал тебе в ответку, и нормально бы развлеклись. Зачем ты капитана бил? Где были твои мозги? Заняться больше нечем на походной кухне?
- Э-э-э-э, нармалний! – Овезберди лежал и улыбался. – Любой мужык – мало-мало морда бьёшь, зафтр лючший друк будэт.
- То есть, ты так налаживал дружбу с замполитом?
- Канэчн. Вот пасмотрищь, он моя будэт оч-щен силно уважаешь.
- Ну, ты даёшь, Овезберди! Ну ты отчудил под свой дембель! Замполиту батальона врезать по пятаку. Хорошо, что он тебя всего-то на Зуб Дракона отправил. А не в сапёрную роту. Ну, ты отчудил!..
Прошло после прибытия Овезберди пару дней. За это время к нам прилетел на вертолёте волшебник и скинул несколько мотков колючей проволоки. Ну и, значит, Комендант Зуба Дракона осмотрел вновь прибывшие материалы и давай же ставить нам задачу: Герасимович, Касьянов, хватаете вот этот моток проволоки и волокёте его с вертолётки к блиндажу. Будем там использовать его по прямому назначению. А пока вы этот моток туда притащите, остальные, кто не ведёт наблюдение на постах, те похватают лопаты и в темпе вальса наставят столбиков. На которые потом подвесим колючую проволоку.
Всё понятно. Даже, как бы, сильно понятно. И вот, взяли мы с Бендером сапёрную лопату, просунули черенок в один из рулонов проволоки и потащили с вертолётки к блиндажу.
Пока тянули по вертолётке, очень задолбались. А когда слезли с более-менее ровной поверхности на косогор, то поняли, что мы просто погибаем на трудовом посту. На косогоре – то один из нас выше, то другой ниже. Моток проволоки едет по черенку и со всей дури колбасит тебя колючками по рукам. Вот, посмотрите, какие колючки на торце у рулона. Они вбиваются тебе во всё предплечие – от запястья до локтя. Как гвозди. Ты орёшь «ой» дурным голосом, и у тебя из рук идёт кровь. Эта ялда с проволокой, она тяжелая, как триста тонн тротила.
Я точно не знаю, сколько она весит. Центнер мы бы с Бендером на такой высоте на двоих не подняли бы. Но, килограмм 60, я думаю, что она на весах затянет. Поэтому, через несколько десятков шагов она и мне, и Бендеру разбила своими колючками все руки, и мы бросили её на тропу прямо с лопатой.
И тут я вспомнил армейскую пословицу о том, что круглое можно катить. Поэтому, установили мы эту ялду на тропинку. Бендер отошёл по тропинке метров на 5 вниз. А я поставил на рулон обутую в армейский сапог ногу и толкнул по тропе на Олега. Типа, эта тварь докатится, и Олег её примет.
А вот тут из скал вышел Хайретдинов.
И что видит Комендант? А он видит, как один балбес толкает рулон проволоки ногой. Рулон катится. На пятиметровом участке он набирает бешеную скорость и начинает подскакивать на ухабах. Хитрожопый Бендер понимает, что ему нету ещё и шестидесяти, и, чтобы не погибнуть в столь ранней юности, он просто перепрыгивает летящую на него бобину. Ясный перец, что бобина катится под Олегом и слетает с тропы.
- Лови её! Лови! – Орёт Хайретдинов.
Ага! Поймаешь её. И поскакала наша бобинка в заминированный Мариштан.
- Безмозглые вы папуасы! – Заревел на нас с Бендером Хайретдинов. – Вам, дуракам, ничего поручить нельзя!
- Да мы, да она… - Залепетали мы с Бендером в ответ. – Да Вы видели, какая она тяжёлая?
- Так, всё. Похрен! Отставить! Схватили два вещмешка и пойдёте сейчас за ней вниз.
Никчёмная ты моя, горемычная, беспросветная жизнь – пронеслось у меня в голове. И, повесив гриву, я почапал на Третью точку за пустым вещмешком.
- Димон, ништяк! – Встретил меня на Третьей Овезберди. – Паехали Мариштан!
Я так понимаю, что водитель ЗИЛ-131 умеет говорить «поехали» и не умеет говорить «пошли». А в этом есть некоторая разница. Потому что – там рулон колючей проволоки.
- Ты с ума спятил, Овезберди! Как же мы эту проволоку сюда притащим?
- Паехалы, Димон! Там винаград, абрикос! Фигня твой проволяка. Эт патом будэт. А сразу винаград будэм Мариштан кушат!
Я угрюмо почапал с Третьей к Хайретдинову. Пытаясь на ходу сочинить хоть какую-то объяснялку, почему не надо ходить за этой сраной проволокой. Как же её нести-то? Вещмешок она проколет и вопьётся в спину своими колючками. Да она в вещмешок и не влезет. И разматывать её из бобины внизу никак нельзя. Хрен скрутишь потом обратно.
- Димон, паехалы! – Восторженно бухтел мне вслед Овезберди. – Паехалы, не сцы!
Видать, ушлые душманы просекли, что у нас на посту происходит какая-то непонятная движуха. И решили дать нам под зад. Чтобы не повадно было!
Едва я спустился по тропе с Третьего на склон, обращённый к полку, как из Хисарака начал долбить духовский ДШК. Если раньше духи стреляли одиночными, ну, максимум, могли запустить очередь в три патрона, то сегодня они что-то разошлись и принялись колошматить длинными.
Я ещё успел подумать, что хорошо, что я свалил за склон. Хребет они не пробьют. И хрен они меня здесь достанут. А духи творили что-то невообразимое. Ту-ду-ду-ду-ду!!! Та-да-да-да-да!!! И по посту – Чпок-чпок-чпок-чпок!!! Обкурились они там, что ли? Черти бородатые!
А одна пуля – ка-ак даст! Отрикошетила от скалы, закрутилась, как циркулярка и пошла вертикально вверх над постом. Завывая и уходя в небо. Обычно пули после рикошета разлетаются горизонтально. Они улетают от тебя, воют в воздухе, и этот вой потихоньку растворяется в далёких далях. А эта пуля пошла вертикально вверх. Сначала её вой затихал, потом пуля перевалила верхнюю точку траектории и пошла вниз. С нарастающим воем.
Нифига себе! Будто по чьей-то смерти поёт, – подумал я.
- Товарищ прапорщик! – С Третьей точки раздался голос Манчинского. – Чарыева убило!
Конечно же, теперь ни о каком мотке проволоки не могло быть и речи. Мы все, кто был свободен от дежурства, кинулись на Третий. Может быть, ещё не убило. Может быть, ещё можно спасти!
Когда прибежали, то стало понятно – уже не спасти. Пуля от ДШК влетела в бойницу АГСа, стукнулась в скалу, закрутилась с бешеной скоростью и попала Овезберди в основание черепа. Позвоночник превратило в белую труху и раскидало мелкими белыми крошечками по внутреннему убранству СПСа. Весь СПС забрызган кровью, засыпан крошевом от позвоночника. Овезберди лежит на песке с разнесённым затылком. И из разнесённого затылка на песок вылилась огромная лужа густой тёмно-красной крови. Парасимпатическая нервная система напрочь отрублена от симпатической. И часть жизненно важных человеческих органов размазана по скалам и камням СПСа. Ещё часть прилипла к маскировочной сетке. Как это теперь собрать и запихнуть обратно? Нет шансов.
Ну, жопа! Полная жопа! Других слов у меня нету. Лучше бы я согласился «поехать» в Мариштан. Мы бы с ним вместе ушли с Третьего поста, и пуля в него не попала бы. Пусть бы мы потом замучились поднимать на Зуб моток проволоки. Но Овезберди был бы жив…
Пришёл Хайретдинов. - Так, взяли бинт и перевязали его!
- Зачем, товарищ прапорщик? – Мы выкатили на Хайретдинова удивлённые лучпарики. – Бинты мёртвых не воскрешают.
- Знаю. А в штабе этого могут не знать. Скажут – хер оказали помощь солдату. И он погиб от потери крови. Так что, бинтуйте. А я пойду по рации докладывать.
Манчинский разорвал ИПП и начал прибинтовывать на место практически оторванную от человека голову. Я взял лопату и пустой цинк от АГСовских гранат. Вы не представляете, как воняет на жаре свежевытекшая из человека кровища. На неё тут же стали слетаться мухи и осы.
Я собрал кровь Овезберди. Получился полный цинк. Всего лишь за пару секунд из человека вылилось 5 или 6 литров крови. То есть, даже если бы его сейчас немедленно положили на операционный стол в реанимации, то никакие врачи ничего бы уже не сделали. Тем более – как соскрести со скал его позвоночник?! И вот, я с этим цинком горестно потопал с поста. Надо похоронить. Это кровь боевого товарища.
Пока я хоронил кровь Овезберди, я нечаянно столкнул с горы небольшой камень. Камень полетел по склону и сорвал поставленную на растяжку гранату. Хлопнул запал. Я понял, что сейчас произойдёт. Через 4 секунды. И я быстренько спрятался за камень.
«Крррак!» - долбанула стоявшая на растяжке «эфка». Я по звуку слышу, что стояла «эфка». Я встал из-за камня. Вытянул в сторону поста шею с головой:
- Пацаны, не стреляйте! Это я сорвал гранату. – Крикнул на всякий случай. Потом крикнул ещё раз.
Все на стрёме, должны услышать. После этого взял лопату, доделал грустное дело. И пошёл с лопатой на пост.
- А ну, стой, гад! Руки вверх! – Заревел из камней голос, который в Хисараке знают все. Потому что, это голос Хайретдинова.
- Товарищ Прапорщик! Не стреляйте! Это я! – Какое счастье, что Хайретдинов хочет взять душмана в плен, а не пристрелить его. Если бы не это, то я был бы уже весь изрешечён из его автомата!
- Студент сраный! Опять ты!!! От тебя – одни неприятности! Как ты уже надоел! А я думал – вот он, мой Орден! Вот он, мой пленный душман! …
Потом за Овезберди прилетел вертолёт.
И снова штабные написали какую-то ерунду. Ущелье Пьявушт от нас – через Панджшер. Овезберди погиб на Зубе Дракона. И я не знаю, на сколько боевых операций он сходил за свою воинскую службу. Но на Зуб он пришёл с должности водителя походной кухни. И погиб…
Я не знаю, что теперь должен думать капитан-замполит. Ссылка получилась какая-то неоправданно надёжная! – Надёжнее, чем в сапёры...