А однажды утром на Зубе Дракона наступил очередной рассвет. Солнце вылезло из-за хребта, который закрывает от нас Пакистанскую границу,

расправило свои лучи и принялось безжалостно выжигать скалы на Зубе Дракона. Пришло время докладов. Сержант Бузруков на Первой точке разгладил ладонями на себе обмундирование, которое состояло из зелёных армейских штанов и госпитальных тапочек. Взял автомат. И потопал вдоль скальной стенки на доклад к Хайретдинову. Потому что положено отчитаться Коменданту о том, что за время несения службы происшествий не случилось, с неба столитровка воды не свалилась… А если что случилось или свалилось, то – сколько, когда и по какому месту. И кто назначен быть виноватым.
   И вот сержант Бузруков среди белого дня на Зубе Дракона выходит с точки №1 на точку №2, чтобы доложить Коменданту Зуба обыкновенный служебный нормальный доклад. Вышел Бузруков такой красивый, ухоженный, причёсанный, аккуратно подстриженный. Восточный такой красавец. Волосы черные, как смоль… Были. Сделал он десяток шагов на фоне длинной скальной стенки, наступил госпитальным тапочком на камень. Остановился. Тапочек не керзач, в нём по камням ходить неудобно. И тут в стенку ударила пуля. Ещё бы шаг, и пуля ударила бы в сержанта, а не в стенку. И вот вышел сержант на доклад с волосами чёрными. А к Коменданту пришёл с белыми. Присел на корточки перед входом в СПС. Волосы на висках седые, руки трясутся.
   Хайретдинов ему – да не дрейфь ты! Откуда тут душманы? Кому ты нужен, стрелять в тебя. А Бузруков пулю на ладошке Хайретдинову протягивает. Серебристая лепёшечка. Свинцовый шарик стукнулся в скалу на уровне груди Бузрукова, сплющился и отвалился на тропу.
 - Ха! – Сказал Хайретдинов. – Дома просверлишь, просунешь цепочку. На шее будешь носить. Как амулет. На счастье. Тебя теперь никакой хрен не возьмёт. До самой смерти.
      А я ещё подумал тогда, что за оружие должно быть, чтобы вот такой допотопной пулей стрелять. Карамультук, что ли, душара заволок на гору? Я видел такие. Их брали на прочёсках.

Я сдуру подумал, что таким оружием хорошо только по башке с размаху драться,… а ты смотри, чуть не угрохал из карамультука бородатый чёрт нашего дембеля.
Но это всё – хихоньки да хаханьки. Только до тех пор, пока твоя микителка не смикитит, что Карлсон, однако, вернулся! То есть – душманы из бегов пожаловали. И в тот день до нас потихоньку дошло. Взяли мы бинокль, и давай водить просветлённой оптикой по своим секторам обстрела. И тут Серёга Губин бежит. Не к прапорщику, к нам с Бендером. К корешам примчался. На Хисарак показывает. Смотрите, грит, там какой-то хулюган нехороший шляется. Небось, это он Бузрукову причёску перед дембелем испортил. Давай, грит, его завалим. И снайперку свою с героической надписью показывает.
   А как ты хулюгана завалишь без разрешения на открытие огня? Никак не завалишь. Значит надо получить такое разрешение. Ну, хитрожопый Бендер сразу же выдвинул в парламентёры мою кандидатуру, чтобы отправить меня на переговоры к Прапорщику. Ладно, я припёрся. Так и так, доложил. Что, мол, почти две недели на Зубе торчим. Оружие пыльное, почистили кое-как. А пристрелять? Надо же пристрелять. Двенадцатый день без пристрелки. Это ж – непорядок!
   Хайретдинов что-то тормознул. Спать, наверное, сильно хотел. У него отдыхающая смена как раз началась. А так бы, если б он не был заморённый, то догадался бы, что солдат с просто так ничего не делает. Что за солдатом глаз да глаз нужен. Если у ребёнка в каждом рисунке солнце, то у солдата в каждом поступке жопа. Следить же надо за идиотами! Но Хайретдинов тормознул. И, не подумав, дал нам «добро» на пристрелку оружия.
   А Ефремов тут же прорубил фишку. Как только мы устроили полномасштабную стрельбу, рация затребовала Хайретдинова, чтобы он объяснил «Графику», что там у нас за Висло-Одерская операция. Хайретдинов начал было орать, чтобы мы прекратили такое плотное мочилово. Но Ефремов грит: - Погоди-погоди! Хочешь, чтобы тебе завтра вертолёт прислали?
 - Конечно, хочу. Я у них неделю АГС прошу прислать.
 - И воду, и АКБ, и одеяла, и матрасы… – Ефремов хитро улыбался.
 - Да-да! А они – то воду о скалы разобьют, то ящик тротила пришлют…
 - Тогда смотри. И молчи. – Ефремов взял тангенту, отодвинул от своего лица
на всю длину вытянутой руки, нажал на кнопку передачи. – «График», «График», я Вершина Двенадцать. АКБ разрядились, перехожу только на приём. - И отжал передачу, то есть включил приём.
 - Что у вас там происходит!!! Что за стрельба!!! Доложите обстановку! – Рация верещала, как будто пуля из карамультука попала ей в задницу, а не в скалу перед Бузруковым.
 - «График», «График», я – Вершина Двенадцать! АКБ разрядились, перехожу только на приём. – Ефремов отдал тангенту Хайретдинову.
 – На, слушай теперь. Только ничего больше не отвечай. Молчи и слушай. Сейчас он проорётся. Потом проматюгается. А завтра у тебя с утра будет вертолёт. С аккумуляторами, АГСом, с водой, патронами и взрывчаткой… Как в песне!
 - Во, даёт! Во, даёт! – Хайретдинов одел наушники на голову. Он зажмурился от счастья. – Вот это шпарит! Вот это Командир! Вот это мат! Ай-яй-яй… О! О-о-о-! Ой-ёй-ёй-ёй-й-й… А-а-а-а, мне бы так уметь!
   Пока Хайретдинов получал эстетическое наслаждение от способностей полковника Чикала излагать свои мысли нецензурной бранью, мы притихли было. Вроде как он сначала говорил, чтобы мы потише… Но Ефремов покрутил у себя над головой рукой изображая жест «Заводи!», и мы завелись! Мы мочили по Хисараку и по шлявшемуся там оборзевшему душману так, что у снайперки пошёл из внутренностей дым от перегретой смазки. А ещё я лупил из РПК (ручной пулемёт Калашникова).

А ещё Азамат приволок свой «шайтан труба» РПГ-7В (ручной противотанковый гранатомёт) 

и несколько раз жахнул 80-миллиметровой гранатой. Как этот душок метался там по Хисараку!!! Там по прицелу (по дальномеру в прицеле), где-то тыщщатриста метров. Не попадёшь ты с СВДшки

(СВД – снайперская винтовка Драгунова) Да ещё – через ущелье, в котором ветер гуляет. Потоки воздуха несколько раз меняют плотность, ветер меняет направление. Да и сама винтовка не предназначена для такой стрельбы. На 600-800 метров она рассчитана. А тут – вдвое большее расстояние. Не попадём. Ну и не попали, конечно же. Но за причу Бузрукова этот гад ответил! Думаю, что у него столько же волос побелело, пока удрал от нас за сарай.
   Потом Ефремов подал команду «Шабанов, свистни!». Андрюха впихнул себе в рот два пальца и пронзительно, по-разбойничьи свистнул. Всем всё сделалось понятно. Стрельба мгновенно прекратилась.
   Потом провели небольшую реорганизацию постов. Ефремов сказал Хайретдинову, что не надо жить в блиндаже. Что самое надёжное место на посту, это – СПС на Второй точке, который построили мы с Герасимовичем. Поэтому Ефремов перебрался к нам с Бендером. А Мишку Мампеля от нас перевели на Третью точку. И организовали 4-ую точку. Ближе к вертолётке. И на эту точку направили Серёгу Губина, Мишку Бурилова и Андрея Орлова. Вот как рассказывает Серёга про те события:

 «Когда выдвинули вперёд новую позицию, мы пошли её оборудовать. А там в камнях лежит оторванная человеческая нога. Ефремов сказал Прапору, что с 4-го поста надо убрать мясо после подрыва, а то вонь будет страшная. Прапор поручил Орлову, чтобы тот навёл порядок.
   Андрюха, обкладывая все камни злыми матами, пришёл на пост, где мы сидели и рассматривали оторванную ногу солдата. Он буркнул что-то в наш адрес, сгрёб ногу под мышку и стал рыть яму.
   После того, как он управился с этим делом, сел на небольшой холмик и начал открывать банку каши.
  Мы сначала ошалело смотрели на него и не могли понять, что он собирается делать. А он с довольным видом сказал, что надо «помянуть» ногу. Вернее, то, что от неё осталось.
   Буквально, минут через 5 после этой процедуры, когда Андрей съел «поминальный обед» и расставил пустые банки на камне, вокруг камня начали хлопать пули. Орлов с криком – «душманы, мать вашу», прыгнул за камень. Впоследствии, такие штуки со стороны высотки, что находилась рядом с нами, повторялись раза три».

   Ночью, когда стемнело, и парные смены заступили на дежурство, Ефремов пошёл проверять посты. Он вылез из СПСа за моей спиной, убедился, что мы не спим. Затем предупредил и меня и Бендра, чтобы мы не орали. Потому что он знает все эти солдатские штучки: самый ближний к Командиру солдат громко орёт, и этим будит всех, кто любит поспать на посту. Предупредил нас и пошёл.
   Начал он с Первой точки. Ушёл от нашего СПСа к Бузрукову через верх, через скалы. Проверил там, спустился и понизу пошёл обратно на Вторую точку. Чтобы потом пройти на Третью и с неё – на Четвёртую. Я сидел в своей башенке, когда Ефремов потихонечку вышел из-за скал под мою позицию и вошёл в сектор обстрела. Он шёл ниже меня, направляясь к блиндажу. И что мне делать? Орать, как положено по уставу, «Стой, кто идёт?!». Дык, он предупредил же. Раз предупредил, то я клацнул в темноте ножками пулемёта и злым голосом негромко спросил в темноту:
 - Кто такой?!
 - Лейтенант Барабанов. – Ответил Ефремов и от блиндажа пошёл ко мне.
 - В такой ситуации лучше передёргивать затвор, а не ножками клацать. Затвор передёрнешь, всё понятно станет без слов.
 - У меня в патроннике сорок шестой патрон, тарищ старший лейтенант. Если передёрну, то он выпадет.
 - Ну ладно. Как хочешь. – Ефремов от меня пошагал на пост к Орлу.
   Минут через 20 Ефремов вернулся. Подошёл к СПСу, подозвал с постов меня и Бендера. Грит:
 - Вроде, всё нормально на постах. Только у Орлова рожа заспанная. Я через пол часика ещё раз пойду. Именно к Орлову. Если он спит на посту, то через полчаса точно уже будет пузыри пускать. А вы оба – чтобы ни звука! Я через полчаса вылезу из СПСа и, чтобы ни ножками от пулемёта не щёлкали, не окликали меня. Понятно?!
 - Так точно. – Промычали мы с Бендером и разошлись. Он в свою траншею, я в свою башню.
   Через полчаса со входа СПСа откинулось закрывавшее вход одеяло. Я оглянулся на звук, высунулся рожей из башни.
- А я сказал – цыц! – Злым шёпотом прошипел кулак, подсунутый мне прямо
под нос.
   Я вернулся в башню. Через несколько десятков секунд раздался лязг металлического складного приклада от АКСа, стукающего по Орловской голове. И голоса. За скалами слов не разобрать, но можно догадаться, что один голос ругается матом, а второй голос уговаривает не ругаться. И не драться по голове складным прикладом!
 - Спал, зараза! – Сказал Ефремов, когда вернулся. Сказал и полез внутрь
СПСа.
   Через пару минут я вылез из башни и полез среди скал на пост к Герасимовичу. Залез в траншею. Поставил на приклад пулемёт, снял с себя бушлат, ремень с бляхой. Сказал Олегу:
 – Присмотри! И меня не пристрели, когда буду возвращаться. – После этого я лёг на пузо и пополз на пост к Орлову. Ползать по скалам не трудно. Наоборот, хорошо – скалы скрывают тебя в естественных складках местности. Только пуговицы на гимнастёрке царапают по скале и издают звук. Никогда бы не подумал о существовании такой проблемы. Но, поскольку Орлов опять спал, то звук от моих пуговиц ничем ему не помог. Орёл только что получил по башке прикладом и снова уснул. Дебильнее поступка я придумать не могу!
   Итак, я заполз на скалу за спиной Орла. Убедился, что он спит, прикорнув к стенке СПСа. Убедился, что пулемёт стоит отдельно от него. И после этого я спрыгнул на Орла. Он подхватился, но было уже поздно! Я потянул его спиной к себе на живот, завёл ему под подбородок согнутую в локте руку, обхватил ногами вокруг корпуса и начал проводить классический удушающий. Вырваться из такого положения очень сложно. А если ты ещё, к тому же, спал и был не готов, то шансов нет. У тебя 10 секунд, не больше. Через 10 секунд ты потеряешь сознание. И вот все эти 10 секунд Орёл брыкался ногами. А что он сделает? Даже если бы у него был нож, то этот нож надо как-то вытащить и потом куда-то надо воткнуть. А куда? Я у него на спине! У человека руки не гнутся в ту сторону. Это – не волосатые щупальца осьминога. Притом, Орёл спал, он полностью деморализован. В общем, сучил он ногами, сучил и попал по стенке своего СПСа. Стенка была так хлипко сложена, что она поехала по скале. Камни стали цокать об базальт скалы, высекать искры. Я никогда не думал, что падающие ночью камни высекают из скал такие искры. А потом эти камни долетели до минного поля и сорвали сигналку. Сигналка стала свистеть и плеваться вверх зелёными ракетами. Переполох был полный! Я отпустил Орлова. Встал.
 - Дурак! – Прохрипел Орёл. Поднялся, держась руками за шею.
 - Ты – ЧМО! Третий раз за одну ночь. – Я говорил очень тихо. Потому что к нам уже бежали. И прапорщик, и Ефремов.
   С Четвёртой точки открыли огонь в сторону воющей сигналки. Мало ли, вдруг там душманы.
 - Что здесь у вас за война?! – Ефремов выскочил с автоматом наперевес в свет горящих зелёных ракет.
 - А я решил подстраховаться, пошёл глянуть на Орлова. – Я постарался как можно тупее почесать себе макушку. – Но в темноте оступился. Упал. Вот – весь СПС разломался.
 - Блин, слушайте! Вы – стадо идиотов! – Хайретдинов в мигающем зелёном свете водил взглядом по разрухе, устроенной на Андрюхином посту. – Вам хоть что-нибудь можно доверить?!
   И никто, ни Хайретдинов, ни Ефремов, не обратили внимание на то, что я без бушлата, без пулемёта, без ремня. Всё осмотрели, пообзывались и ушли…
 - Спасибо. – Орёл выдавил из себя вполголоса. – Спасибо, что не заложил меня. А то, Ефремову я сказал, что я – не спал. Что я его узнал и, поэтому, не окликнул.
 - Я тебя не буду закладывать. Я тебя своими руками задушу! Четвёртого раза – не будет! Я тебя не отпущу. И додушу. Иначе, нам всем из-за тебя яйца отрежут. Шутки кончились – душманы вернулись! – Я развернулся и ушёл к Герасимовичу за своей одеждой и своим оружием.