Три главы из 1-й и 2-й книги.
Глава 9. Посылка.
Солнце клонилось к закату. С озера дул промозглый ветер, сгоняя чёрный дым на ближайший березняк. На противоположной стороне, на окраине сгоревшего села виднелись развалины кирпичных коттеджей. Иногда там мелькали силуэты людей. Бонда пятый день сидел в скособоченном бревенчатом сарае. В хорошие времена в нем, похоже, держали скотину и хозяйственный хлам - местами сохранились остатки загонов и жерди ясель. На гвоздях болтались жидкие мотки разномастной проволоки, обрезки шлангов и пыльные вязанки сухого лабазника. Под лохмотьями крыши резвились воробьи.
По утрам, когда уже было достаточно светло, но риск нарваться на людей оставался минимален, Бонда аккуратно обследовал остатки соседних строений. Два дня назад он нашел тяжеленную стальную дверь и, тихо матерясь, враскачку прикантовал в своё укрытие. Теперь он спал под этой дверью, которую положил на куски шлакоблоков и остатки бревен. Получилось что-то вроде пенала или бетонно-железного (жаль не железобетонного) спального мешка. Если начинался обстрел, Бонда забирался в укрытие вместе с принесенным с собой из Сосновки топором и найденной уже здесь лопатой…
Двухлитровая пластиковая бутылка с брошенной накануне таблеткой ОВ-7 теперь лежала у изголовья. Бонда с детства боялся двух вещей: ожогов и быть заваленным при землетрясении. В восьмидесятых его поразила заметка про спитакского спортсмена, оказавшегося под развалинами со своим грудным ребенком. Всё то время, пока их не откопали, отец колол себе пальцы и кормил сына собственной кровью. Бонда в подобных обстоятельствах без колебаний поступил бы точно также, но попадать в такую ситуацию отчаянно не хотел. На первом курсе он даже проигнорировал приглашение однокурсников записаться в спелеологическую секцию. Бонда с детства обожал лазать по крышам и деревьям, не игнорируя многочисленные стройки. Но спускаться в пещеры и получать удовольствие, елозя животом по сырым узким лазам, было выше его понимания.
Бонда ждал 17 сентября. Оставалось недолго. Именно в этот день должна была состояться встреча верхушек и приуроченный к ней обмен пленными и убитыми. По единственной справедливой схеме - «всех на всех». Ожидалось, что объявленное две недели назад, перемирие, наконец, таки реально заработает и обстрелы из РСЗО и артиллерии прекратятся. Если против стрелковки, при должной сноровке, шансы выжить были вполне реальными, то против тяжеляка они стремились к нулю. Даже в танке. Особенно в танке.
Бонда вдруг подумал, что имея под рукой отличную штыковую лопату, он мог бы за несколько часов отрыть прекрасный окоп-щель. И сделать это следовало сразу же. Какого ж лешего он тянул?
Самый прочный бревенчатый угол сарая находился на противоположной от входа стороне, и Бонда решил оборудовать щель с небольшим выходом-лазом под стеной на улицу. Снаружи, для маскировки и дополнительной защиты, он намеревался накидать в подвысохший бурьян березовых чурбаков от ближайшего дома. На всякий случай.
-Три метра в длину, полметра в ширину, почти метр в глубину, - приговаривал он про себя, прикидывая объем работы, - вынутую землю сформирую по краям и получится еще выше. Не могила, а защита! Не могила, а защита, не замерзну, а согреюсь! Не оба-на, а подарили!
Издалека донеслись грозовые отзвуки. Минуты через три все стихло. Воробьев это нисколько не смутило. За год все привыкли. И люди, и не люди. Сверху вплотную к стене ляжет дверь. Перед ней вход и он же выход, а под стеной сарая, только выход.
Завалю хламом, и вообще будет прэлэстно, - рассуждал Бонда, разбирая осклизлые доски настила у стены.
Жирная черная земля копалась легко. При желании штык лопаты можно было глубоко загнать и без помощи ног.
«У меня в огороде хуже копалось» - подумал Бонда.Но через некоторое время полуголодный организм дал о себе знать. Нещадно заныла нога. Накатила усталость, в голову полезли подгоняемые ленью скептические мысли.
Бонда знал, как себя обманывать и торжественно пообещал по окончании работы открыть и сожрать единственную банку гречневой каши с мясом. Невзирая на последствия. Обильно запив все это дело мутной подсоленной водой. Как говорится: «Славно выпить на природе, где не встретишь бюст Володи».
Сразу стало легче, все сомнения и лень неведомым образом испарились. Бонда сам над собой усмехнулся – задуриванием собственного организма он занимался уже лет сорок. Ради не слишком отдаленного во времени физического удовлетворения тушка соглашалась терпеть тяготы и невзгоды на тренировках, в армии, на работе и в быту. И если Бонда говорил себе: «Терпи, сволочь, и через два драных месяца ты будешь бороздить морские просторы и дышать целебным воздухом!», то организм живо реагировал на обещание и …делал все возможное. Но обещания следовало держать, или… или сдерживаться при их раздаче. Иначе, как минимум болезнь… А потом саботаж, и… договариваться станет сложнее.
Когда он почти выдохся, под стеной на глубине полуметра лопата наткнулась на большой плоский камень. Обкопав и вытащив его, Бонда обнаружил зеленоватую литровую стеклянную банку, обернутую изнутри серой бумагой. Горловина была закрыта сложенным мутным полиэтиленовым пакетом, обвязанным черной медной проволокой. Бонда размотал проволоку (полиэтилен тут же развалился склизкими чешуйками), и отжал капроновую крышку.
В банке неплотно лежали замотанные в невзрачные тряпицы двенадцать царских червонцев, продолговатые золотые серьги с большими зелеными камнями и скорлупка дешевого гитарного медиатора бордового цвета. Ошеломленный Бонда несколько минут крутил в руках находки, затем, спохватившись, вытянул из банки крутящийся по стенкам сложенный вдвое плотный лист ватмана.
В центре печатными буквами было выведено: «Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее дорога впереди. Удачной охоты!» И два смайлика: подмигивающий и грустный... Удивленный Бонда машинально завернул цацки в носовой платок и, спрятав сверток в накладном кармане разгрузки, глубоко задумался. Он мог дать голову на отсечение, что к этой банке давным-давно никто не прикасался. Ясно, что всё, с обеих сторон стены, оставалось нетронутым много лет. С улицы бурьян, да и кто будет хоронить клад, махая лопатой у всех на виду. Дощатому настилу тоже лет цать. Сарай вообще, поди еще со времен Хрущева стоит. Бонда вспомнил огромные черные лиственные дома декабристов на Енисее, и добавил: или со Столыпина.
Местные с села свалили уже три месяца как. Что мешало хозяевам взять золото с собой? Ведь это не бумага, это реальная валюта. В любом месте. Боялись? Возможно. Но, перезаныкать поближе и подоступней, чтоб, в случае необходимости, быстро достать, им в любом случае ничего не мешало. А это значит…а это означает, что последние хозяева сарая, а возможно и ряд предыдущих, про золото… и не догадывались!?!» Но капроновая крышка и медиатор - дымовушка это уже Брежнев. Или Андропов. Или Черненко. Или Горбачев. Вот только смайлики, да еще карандашом, тогда не рисовали. Хотя возможно, что рисовали их уже в конце 90-х… И крышки капроновые никуда не делись. А вот медиаторов за полкопейки тогда было не найти. Хотя…мало ли у кого какого завалялось хлама.
Вот только банка слишком большая, тогда удобней было обойтись майонезной или сметанной. И надпись странная. Пугающая надпись… «Удачной охоты!», - это любимое выражение Бонды за последнее поганое время. И еще одного товарища из старой жизни. Которого звали Маугли. А вот пожелания, которые так похожи на приказ? Кому это все предназначалось?
Когда дети были маленькие, Бонда любил делать для них сюрпризы-загадки. Нашли, скажем, записку на столе, а там слегка завуалированное указание, где следующая. Вы на правильном пути, двигайтесь к книжной полке и посмотрите, что хранит Каверин на 55 странице. И так далее, пока не доберутся до приза. Наблюдать за метающимися по дому ребятишками было не меньшим удовольствием, чем самому искать приз.
Бонда верил в тайные знаки. Называл их маячками. Относился он к этому иронично, но серьезно – попытки игнорировать странные явления обходились дорого. Для себя Бонда обозначил это именно природным явлением, и вёл себя соответственно. Вы ведь смотрите на небо. Слушаете прогноз. И делаете выводы. Зонт в сумку, плащ на руку, а то и валенки да лопату в багажник. Меняете или вовсе откладываете запланированные ранее маршруты. То есть реагируете. Так и в данной ситуации. Извечная проблема Бонды состояла в идентификации знаков. Не всегда можно было понять какие-то вещи. Порою легко, как будто крикнули в ухо: беги, дурак! Иногда же Бонда терялся в догадках. Как, например, сейчас.
Склонный к логическому инженерному мышлению, он выявлял повторения, закономерности, прикидывал вероятности, даже рискованно экспериментировал. И поделил в свое время цели маячков на три группы: предостережение, побуждение к решительному действию и … непонятного назначения. Иногда можно было однозначно утверждать, что требуется чего-то не делать - не выезжать, не лететь, не встречаться. С этим Бонда худо-бедно разбирался. Во всяком случае, чаще, чем встревал. Четыре раза это понимание совершенно точно спасло ему жизнь. Может быть и больше, но достоверно он этого не знал.
Не делать вообще обычно легче, чем делать. А вот с определением маячков, которые, напротив, побуждают что-то совершить, а не просто развернуться, имелись традиционные проблемы…
Задним числом, Бонда понимал, что надо было, скажем, правильно интерпретировать слова нечаянного собеседника. И услышать в них шорох подкрадывающейся проблемы, а не вызов - искушение. Обрывок случайной радиопередачи, так засевший в мозгу – это вообще конкретнейший сигнал. А не паранойя, как тогда думалось. А третий, последний маячок просто резал глаз – тебя позвали, тебе протянули руку, а ты, идиот, заколебался и предложение отверг. И так, или почти так, всегда. Только став седым, Бонда начал понимать бабушку, приговаривавшую в детстве: «Дают – бери, бьют – беги!». Бегать он не любил. Ни от кого-то, ни за кем-то, ни просто так. Брать предложенное - остерегался, искал подвох, возможность дальнейшей манипуляции. Не хотел быть обязанным. А бабушку следовало слушать. Многих проблем удалось бы избежать, просто уклонившись от конфликта. И сколько и скольких он потерял, отвергнув предложение, не ответив взаимностью.
В-общем, стоя на коленях перед запиской, Бонда не испытывал никаких сомнений по поводу адресата. Кем бы, кому и когда она не писалась, но сейчас… это для него…
Глава 55. Плен.
-Э-э-э, какой красивый ты тут, оказывается! Умылся бы хоть, что ли? А мне говорят: совсем ленивый стал, урыска, работать не хочет. Зачем ты нам?
- Как зачем? Обменяешь, хули. За живого больше дадут. А за здорового еще больше. Я же просил, Ханиф. Эти таблетки - не редкость. Я все названия твоему барану написал. Они практически одинаковые, только фирмы разные. Это ж не капельница. Меня реально колбасит, не видишь что ли? Давление, штука такая, раз и все. Инсульт.
-Может проще тебе башку отрезать? А?
- А ты типа уже научился бошки резать? Ты же, блядь, инженер! Ты в институте курсовые в комплексных числах считал! Поверхности кривее, чем этот потолок описывал. Водку жрал, да баб пердолил… Вы тут чего, совсем озверели?
- Ровный здесь потолок, это ты уже плывешь. И, это… кто бы попрекал! У вас на подвале что творят, знаешь? Рассказать?
- Подожди… Я-то – не с подвала. Я за себя отвечаю. За себя. Не за тех-этих. Я не знаю, что там творят. Иллюзий не строю, но не знаю. Может больше понты, чтоб жути нагнать, может реально звери.
-Звери, Бонда, звери.
-Слышь, Ханиф, ты пойми… мне мои или твои бойцы как-то ближе, чем… уроды из подвалов. Из ваших подвалов, или из наших, без разницы. И, поверь мне, у меня своя война, мы тут без фанатизма… тусуемся. И ты это знаешь. А садистов я у себя вычисляю на раз, и все они почему-то долго не живут. Заданий много, мяса мало, ты поймешь… Мне на себя грех брать… за таких не хочется.
-Ты чего самый хитрый, да? Думаешь, всё закончится? Не-е-т! И дело не в наших братьях, как вы себе твердите, дело уже в нас! Вы черту переступили, вы!
-Э, давай ты меня тут… политинформациями лечить не будешь! У меня, в отличие от тебя, по диамату пятерка была. И не только. Черту, блядь! Черту вы себе сами начертили, когда ножкой шаркали перед этими обезьянами. Ты сам себе признайся, ты видел когда-нибудь, чтобы это хорошо заканчивалось? Это средневековье. Самоуничтожение.
- Так остановитесь! Что ж вы лезете-то? Мы хотим жить… так как мы хотим!
-Кто, блядь, лезет? Кто?... Я? Я в одном районе сижу девятый месяц. Я здесь родился и вырос. И ты… И раньше и мне, и тебе было как-то похую, кто там чему молится. У нас другие интересы были… Подожди, договорю…нам было чем заняться. И тогда, и потом. Ты бы сейчас на заводе молодежь гонял, внуков нянчил. Кроликов своих резал, а не людей.
- Ай, давай уже, не лечи… ушло то время. Всё. Теперь уже мира не будет. Мы вместе жить не сможем.
- Сможем, Ханиф, я знаю, сможем. Если выживем. Там, высоко, договорятся и все потушат. Кто не поймет, того толпой… со всех сторон загасят. Потом объявят демилитаризацию, назначат военных преступников, а остальные будут как-то жить. Последние тридцать лет так везде было, где у людей хоть какие-то мозги остались.
- Потушат, загасят… Не на каждом пожаре такое удается, пожарников не напасешься. Тут скорее такое пепелище будет, и дальше гореть пойдет, и… Да весь мир против вас!
- Не-е… Ничего-то ты не понял! Весь мир за нас, только те, кто этим миром вращает, с нами в противофазе.
- Ай, начал опять! Что это дает, поговорили и все…
- Дальше? А ты ничего не замечаешь? Ты думаешь, почему мы здесь топчемся, пиписьками меряемся, а на север не идем? Потому что нельзя там воевать – чревато… Место у нас тут… не для долгих войн. Тут батрачить должны за копейку малую, и ваши, и наши. И станки не ломать. Политика – это концентрированное выражение экономики. Лучше лысого и не скажешь. Когда у хохлов началось, меня очень сильно удивило, как быстро их всех на уши поставили. Я раньше думал, что только джумшуты на такое способны – за такое короткое время быть готовыми друг друга рвать. В силу менталитета. Рассчитались на первый-второй, и понеслась… Хохлы, конечно, тоже заполошные, но чтоб так… Потом, конечно, дошло, что на первый-второй их загодя делили, и объясняли отличия…четных от нечетных.
- А нас с вами… очень давно поделили… Гораздо раньше…
- Мозги вы себе поделили! На ноль. Давно! Ты еще два года назад, поди, только дома разувался? А сейчас вон, башку мне резать собрался! Ты пойми, Ханиф, можешь соглашаться со мной, можешь нахер послать, убить… Мне давно уже похую и ты это знаешь… А я знаю, что надо это все заканчивать. Подожди, договорить мне дай! Я не идиот. И не Лев Толстой. Я просто предлагаю не друг друга по щекам бить, что всем зрителям так нравится… И не в дёсны лобызаться, что у нас и не получится, тут ты прав. А отвернуться… в другую сторону. Или хотя бы себе под ноги посмотреть. Пропасть там. Не надо дёргаться. Это не наша война…
- Это священная война, Бонда! Ты многого не понимаешь. Принесу тебе книги, ты прочитай… Я сам раньше… темный был.
- Знаешь, Ханиф, а ты и сейчас не блондин. Обманули тебя! А если серьезно, то я думаю, что все мы верим в одно и то же. Все на одну гору лезем, только с разных сторон. Ты с одной, я с другой. Какой-нибудь китаец с третьей. Каждый со своими четками. А гора одна, как не называй. Для кого-то Джомолунгма, а для кого-то Эверест. Нам не между собой толкаться надо… Нам всем других надо снизу подтягивать.
- Я одно не пойму. Что же ты… такой, весь типа продуманный, не дёрнул-то отсюда, когда всё закрутилось? Ты же мог.
- Мог. И не мог. Раньше даже оправдание искал какое-то, что не дернул, застрял здесь, кровью перемазался. Сейчас уже причин и поводов искать не надо. Все правильно сделал. Потому что на мою страну напали. Оккупация, немцы. А вы – власовцы, пособники оккупантов.
- Какие немцы? Ты что, Бонда, с дуба рухнул?
-А для меня, чтоб ты знал, в советское время в Афганистане и наши были… заместо немцев. Хоть я сам тогда туда сдуру рвался. Тогда – не понимал. А сейчас мое мнение - нехуй лезть на чужую территорию. Деньгами лезь, туристами, хер с ним, спецслужбами, если уж так хочется. Но не военными. Не мы, Ханиф, сюда весь этот зверинец зазвали. Вы постарались. Поэтому я вынужден был определиться… с цветом флажка, вы-нуж-ден! Порода у меня такая, йобнутая, гены… У меня оба деда воевали, хотя не думаю, что им это нравилось. Уверен – не нравилось, только выбора не было. Положено так. У жены вон все – труженики тыла. Тоже не сахар, но ведь и не под пулями. Каждому свое. У тебя ведь сейчас… по мне тоже вилка. А решать-то надо! Выбирай, кого ты там, за речкой, хочешь видеть – меня, или кого другого. С подвальным запахом.
Глава 35. Гуляй, Васька!
XXI век. Конец 30-х гг.
Васька вышел на улицу и огляделся. Майское солнце щедро заливало территорию училища, отражалось в металле МИГа, стоящего на постаменте, стреляло бликами от многочисленных окон. Огромные березы распустили яркие мелкозубчатые листочки, скрывая белизну трехэтажных учебных корпусов. Васька надел черные очки, глаза надо беречь, и спустился с крыльца администрации. Отпуск не подписали.
Подпол так и сказал: «Не дождёшься! Мимино твой вернется, тогда поговорим. У курсантов налёт с гулькин хрен, а он, видите ли, в Нерезиновую собрался!»
Васька пытался как-то объясниться, напирал на то, что четыре года не видел отца, что вообще неизвестно, увидит ли когда-то ещё. Чай и сам не мальчик, а отец и подавно…
- Ты в марте ВЛЭК прошёл? - спросил подпол, и сам же ответил, - Прошёл. Значит – как мальчик. Годен, допущен, здоров. А по поводу твоего отца, знаешь ли, я б на твоём месте не торопился с ним замиряться.
-Чего?! - угрожающе прошипел было Васька, но подпол остановил его, многозначительно подняв белую гладкую ладонь:
- Он, несмотря на все его заслуги, гражданин другого государства, а это значит… Подожди, остынь ты! – он аж прицыкнул, - Я договорю. Получишь допуск на «Зарю», вот тогда – гуляй… Вася!
И сам же посмеялся образовавшейся шутке. Васька мысленно послал никогда не летавшего кадровика по всем пешим маршрутам и от души хлопнул дверью. Зашел в секретариат, умеренно поплакался, но ничего толком не узнал. А по звонку такие вопросы не решаются.
Иван Матвеевич, начальник училища, в котором крайние пять лет Васька работал пилотом-инструктором, как назло отсутствовал. Уже вторую неделю он с Мимино и тремя спецами улетел под Казань принимать учебную версию «Зари» - перспективного многоцелевого летательного средства, шедшего на смену «Авроре». Пилотируемая модификация предназначалась для гражданского использования. Вслух не произносилось, но всеми подразумевалось, что в войска отныне будут поставляться исключительно дроны.
Три года назад, авиаторы в нескольких поколениях и сочувствующая общественность подали объемную, с массой обоснований, петицию в Москву с просьбой сохранить профессии настоящих лётчиков и пилотов. Но… законы физики не обмануть, а человек, даже в барокомбинезоне, не стал намного совершенней. Перегрузки и ограниченную скорость реакции никто не отменял. Сумасшедшие ускорения, замедления и ломаные траектории, доступные гиперзвуковой современной технике с управляемой плазмой, просто исключали человека в кабине. И саму кабину.
Да и заводчане имели собственное твердое мнение. Беспилотники, при отсутствии в них по умолчанию систем жизнеобеспечения, давали конструкторам и изготовителям возможности для более оптимальных компоновочных и технологических решений. А унификация гражданских и военных версий еще и немалую экономию…
Авиаторам удалось добиться всего лишь законодательного запрета на производство и эксплуатацию в Союзе гражданских пассажирских беспилотников. Видимо кувшинные р…, простите, чиновники тоже неуютно чувствовали бы себя в салоне, где из экипажа - одни стюардессы.
МЧСники и ВВСники даже транспортники отныне получали только в исполнении «Альфа-2». Лётчики грустно шутили: «Альфа - минус Двое. Это - мы с тобою».
Училище окончательно разделили на две части. В старых трехэтажных корпусах занимались будущие пилоты, а девятиэтажку, много лет служившую гостиницей для части курсантов и переобучаемых на новый тип воздушного судна действующих пилотов, полностью передали под подготовку военных операторов БПЛА. Таким образом, и последнее лётное училище пало перед вызовом времени, открыв свои двери для (как их тут же окрестил Васька) «беспилётчиков».
Матвеич с горечью повторил его на оперативке и слово пошло в народ, а народ, надо сказать, находился в лёгком шоке. И было от чего.
Первое время курсы аэродинамики, навигации и метеорологии читали в общей аудитории, вмещавшей до четырехсот человек. Но, через некоторое время, подобную практику пришлось отменить. Уж слишком разные люди оказывались по соседству.
А вот на этом месте следует сделать небольшое отступление, дабы вам стал понятен весь драматизм ситуации. Для того, чтобы стать пилотом, недостаточно иметь отличное здоровье, что заметим, при долговременной бомбардировке нескольких поколений всевозможными усилителями вкуса, загустителями, консервантами, красителями и прочей дрянью, уже было почти немыслимым. Пара минут на центрифуге или десять в барокамере отсеивали тысячи претендентов еще на дальних подступах.
Мало было иметь превосходную физическую форму, отменную психику и так называемый красный аттестат. Требовалось также пройти профотбор (Профессиональный Отбор, или нет. Скорее, наверное, так – ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ!!! ОТБОР!!!), который, следует признать, за последние сто лет не очень уж сильно изменился. Что не особенно утешало счастливчиков, наконец-таки до него добравшихся.
Задания, выдаваемые будущим курсантам, отличались изощренностью и охватывали основные качества и навыки, необходимые людям, управляющими изнутри громадными композитными блюдцами и треугольниками. Людям, которые в режиме мощнейших перегрузок, способны ежесекундно анализировать ситуацию и мгновенно принимать решение. Точнее тысячи правильных решений. Зачастую единственно правильных. Корректурные таблицы с кольцами Ландольта, мелкие разнокалиброванные компасы и шкалы, лабиринты, компьютерные тесты на реакцию и сообразительность, пространственное мышление и цепкость памяти, диктанты, опросники…
Васька, в свое время, настолько не был осведомлен о предстоящих испытаниях, что на центрифугу пришёл, плотно позавтракав, а задания профотбора увидел впервые на нём самом. И ничего, всё прошел с первого раза. И довольно неплохо.
Отец как-то поинтересовался, что там такое загадывали, и Васька скачал и распечатал несколько методик. Отец посидел с полчаса, исчиркав карандашом пару черновиков, и сказал, что в принципе нормально, решаемо. На что Васька заметил, что конкретно на эти задания даётся всего по пять минут. И, главное, записывать ничего нельзя, все вычисления и прикидки проводятся в уме. И вообще, это только парочка не самых сложных задачек из примерно двадцати.
Отец глухо выругался и посмотрел на Ваську немного другими глазами. Сыном он гордился, а тут появилась дополнительная причина для уважения.
Будущих лётчиков было видно издалека. Даже без формы, в гражданке, среди многочисленных сверстников они выделялись выправкой и каким-то особенным, умным, цепким и, одновременно, бесстрашно-весёлым взглядом. Короткие аккуратные стрижки, неброские дорогие часы, почти обязательные солнцезащитные очки и поражающие окружающих сосредоточенность и ответственность.
Все они были немного неземные жители и жили небом, даже еще не налетав ни одного часа. А потом, они по-настоящему жили только в небе, опускаясь на землю лишь для временных, часто скучных, хотя и необходимых процедур.
***
Васька вспомнил тот первый набор. Они с Мимино, который, впрочем, ничего, кроме внешности, общего с Бубой не имел, а вертолеты и вертолётчиков аж просто ненавидел, пришли на собрание будущих первокурсников. Тех, кто уже через неделю усядется за парты и тренажеры.
Стоял теплый ленивый сентябрь. Васька только-только вернулся из двухмесячного отпуска, который, как обычно, неравными долями отгулял в трех местах - на Урале, в Африканде и в Гурзуфе.
Мимино убедился, что Василий еще не знает деталей, и, предвкушая реакцию,…заманил его на это собрание.
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» - традиционно гремело так, что слышно было в жилых домах за забором. Руководство училища напряженно кучковалось вокруг начальника, стоящего у входа в актовый зал.
- А где абитура-то? – спросил Васька, глядя на слоняющуюся по фойе расхристанную молодежь обоего пола и зацепившись взглядом за непонятное существо с ярко-красными, по моде, контактными линзами с огромными тоннелями в ушах, - Открытый день что ли?
- Подожди, Вассисуалий, - сказал Мимино, подмигнув напрягшемуся было в недоумении Ивану Матвеевичу, - сейчас, наверное, подтянутся.
Через десять минут Васька всё понял.
- Мы рады видеть всех вас в стенах нашего прославленного орденоносного училища, - не очень искренне закончил Матвеич приветственную речь, - и надеемся на то, что все вы в итоге станете замечательными ль… - тут он поперхнулся, чуть не сказав на автомате «лётчиками», но мгновенно сориентировался, и продолжил, - людьми, достойными профессионалами, которыми будут гордиться новые курсанты!
Многочисленные победители профильных олимпиад и конкурсов, призёры гей… геймерских соревнований, огрузневшие от многочасовых бдений перед мониторами, в стильных очёчках и вызывающих линзах, возбужденно гудели, перекидывались какими-то бумажками и шумно посасывали из принесенных с собой бутылочек модный в этом году «ТургоякЪ».
Васька сидел ошеломленный: вышеупомянутая молодёжь, брезгливо игнорируемая им на улице, нахлынула в столь дорогое ему место и, более того, на законных основаниях претендовала на то, чтобы носить голубые погоны и называться летунами!
Подобная девальвация, судя по всему, не нравилась никому из преподавательского состава, большинство которого в своем славном прошлом активно бороздило воздушный океан. С ехидной усмешечкой сидела только пара челябинских штурманов, прикомандированных отныне к училищу – или они пережили все это раньше, или просто из извечной профессиональной вредности.
- Для получения удостоверения курсанта факультета БПЛА, приглашается на сцену троекратный победитель Всесоюзного чемпионата по виртуальному пилотированию Макрецкий Антон Валентинович! – голосом провинциального конферансье объявил кадровик, и на сцену вразвалочку поднялось это самое. С дырявыми ушами, глазами кролика и в грязных кедах, грубо зашнурованных почти до колена. Рыхлый живот его вывалился из-под мятой фуфайки с непатриотичным изображением геликоптера.
Продолжение последовало! Сидящие в президиуме преподаватели остекленевшими глазами провожали каждого подымающегося из зала… Мимино беспечно похохатывал, глядя то на очередного титулованного малолетнего клоуна, то на напрягшегося до трясучки Ваську.
- Это страшный сон какой-то, бред! Этого просто не может быть! – ощутимо парило в воздухе, раскачивая свисающие с потолка модели винтажных самолетов.
Помимо длинноволосых юношей в команду новоприбывших затесалась и дюжина не менее оригинальных девушек. Впрочем, некоторые из них, несмотря на кустодиевские формы, носили платья и были весьма симпатичны, что несколько изменило формат этого необъявленного конкурса фриков.
***
Васька пристегнулся и спросил, не оглядываясь
: - Готов, курсант Чубакин?
- Я не Чубакин, я - Чубарин, - в который раз поправил инструктора веснушчатый паренек, высоко сидящий в кресле за спиной.
- Отставить! Хоть Громозекин! – не отрываясь от дисплеев и опуская накладку шлема, сказал Васька, -Ключевое слово «готов». Ясно?
- Так точно, готов!
- К выполнению практического упражнения по форме двенадцать… приступить!
- Есть приступить, - радостно отрапортовал курсант и затарабанил пальцами по металлической клавиатуре. Васька контролировал его действия по собственному дисплею.
Запросив и получив разрешение «вышки», Чубарин нажал кнопку дистанционного управления крышей ангара, и легкая учебная «Аврора», казалось, вздрогнула от лязга сработавших механизмов. Когда небо над головой предстало во всей своей утренней майской красоте, Васька поднял руку и показал: «Давай!»
Курсант щелкнул тумблерами и запустил двигатели. Ровное электрическое гудение под контролем автоматики через какую-то минуту переросло в низкие пульсации. Казалось, что «Аврора» превратилась в огромный однооктавный терменвокс. Вверх-вниз. До-дО! До-дО! До-дО! ДодОдодОдодОоОооОоо!
Чубарин просунул правую руку в сыромятный ремешок штурвала-джойстика, левой отпустил стояночный тормоз, и через мгновение огромная тарелка выстрелила вертикально вверх.
***
Совсем недавно, всего лишь каких-то сорок-пятьдесят лет назад, повсюду начали писать про неопознанные летательные объекты, похищения людей зелеными человечками и всё такое, что нормальные граждане считали бредом, высосанным из пальца журналистами жёлтых изданий.
И так-то оно так, да не совсем. Были, мягко скажем, основания.
Просто тогда еще не было беспилотников. И перегрузки на экспериментальных летательных аппаратах компенсировал специальный зеленоватый обтягивающий барокомбинезон, плавно переходящий в огромный шлем.
Наполнение высотно-компенсирующего костюма выполнялось, как правило, вязким оранжевым гелем с программируемыми свойствами, заметным при повреждениях и утечке.
Издали пилоты выглядели тщедушными гуманоидами с огромной головой и блестящими раскосыми немигающими глазами.
Несмотря на преимущественно ночные полеты, аварийные посадки были нередкими, и не всегда удавалось скрыть оные от населения. От непосредственного контакта помогали врожденный страх перед необъяснимым и, в некоторых случаях, химические препараты для временной амнезии особо невезучих. Издержки специфических перегрузок и применяемой фармацевтики сказывались на здоровье пилотов по-разному.
Американские «зеленые человечки» выделялись повышенной половой возбудимостью и своеобразным чувством юмора. Иногда, даже специально приземлялись и затаскивали отключившихся свидетельниц к себе на борт «для опытов». Некоторые женщины потом заканчивали дуркой, некоторые рожали.
Наши же «пришельцы» отличались менее гламурными комбинезонами, более брутальной техникой и тем, что изредка тырили скот… Используемый впоследствии для шашлыков на базе. А что еще прикажете делать с частично обгоревшим или вообще разрезанным пополам неудачливым бараном?
Повернутые на всем этом уфологи даже относительно неплохо отсистематизировали, кто есть что, разведя алиенов по разным планетам. Делая обоснованные выводы по типу аппаратов, внешнему виду и поведению пилотов. Ошибаясь только во внеземном происхождении последних. Соответственно спецслужбам заинтересованных стран пришлось накидывать дезинформации.
И набросали. Столь мощно и грамотно, что, с некоторых пор, разговоры про НЛО стали уделом людей недалеких. Чтиво и бредни для подростков и маргиналов.
Васька перешел на треугольник, как тогда называли многоцелевой истребитель-бомбардировщик проекта «С-17Т» за несколько лет до известных событий. После которых, казалось бы, всё улеглось, и скрывать уже было особо нечего.Поскольку на тот момент всё нетрадиционное успело и засветиться, и повоевать.
Как это часто бывает в авиационных кругах, Ваське помогла протекция товарища по училищу и соседа по курсантскому общежитию Мимино. Опустим сложную северокавказскую фамилию, так как большинство знакомых по-другому его и не звало.
Родился и вырос он, что характерно, в Тюменской области, ныне являющейся частью Западно-Сибирского округа, а на Кавказе бывал только в гостях. Из языка знал в основном названия блюд и танцев. Причем неуверенно.
Только мама Мимино не имела никакого прямого отношения к небу, поскольку всегда являлась домохозяйкой. А вот остальные многочисленные родственники давно проникли во все возможные и невозможные подразделения отечественной военной и гражданской авиации. Для успешного курсанта, коим, несомненно, являлся Мимино, это был дополнительный трамплин. Взлетев с которого при распределении, он на несколько лет исчез для всех.
Бывшие однокурсники говорили всякое. И про загранкомандировку под чужим флагом, и про какую-то (тьфу три раза!) травму, после которой и по земле-то почти не ходят, но большинство склонялось к тому, что товарищ Мимино проходит переобучение на что-то из ряда вон выходящее или уже соответственно прошел и на этом самом летает. Весь из себя засекреченный и недоступный. Ибо иначе с его темпераментом и быть не может.
Так и вышло. Мимино объявился как снег на голову и предложил Ваське МЕСТО. Второго пилота естественно. Разумеется после полугодовой переподготовки. Но, главное, место это было на том самом мистическом треугольнике. Из-за специфических перегрузок и сложности оборудования пилотов там было по двое.
- Зарплата и прочие бонусы как у космонавтов, секретность - сам понимаешь, - подмигнул Мимино, - я вообще тут с тобой исключительно шучу. Ты ничего не слышал, понял? А, чуть не забыл, я сразу сказал, что ты будешь согласен, поэтому вылетать завтра.
И показал какие-то дурные бумаги для комполка, подписанные чуть ли не самим министром обороны, где несколько раз мелькнула фамилия Васьки. Командировать, отпустить, снабдить…
Васька пожал плечами, подпоясался и следующий вечер встречал уже под Белорецком.
***
На сорок второй минуте полета взвыла сирена и на дисплее Васьки заморгала тревожная надпись. Автоматика переключила управление на инструктора, и доложила о проблемах на землю.
- Буду садиться здесь, уж больно мы далековато - добавил Васька, - готовьте дрон с пилюльками. На всякий пожарный.
Он сманеврировал со щадящей десятипроцентной глиссадой на большую зеленую поляну, включил процедуру ускоренного выхода и адаптации. Выбор места посадки оказался не совсем удачным – болотисто. Опоры, прорвав тонкий дёрн, полностью увязли в грязи. Но терпимо. Во всяком случае, на пузе лучше, чем боком между ёлками, как умудряются приземляться «по аварийке» некоторые носатые.
Прошли пять минут мучительного ожидания. И только тогда Васька смог снять шлемы и вытащить бледного Чубарина на воздух. Он вколол шприц-тюбик прямо через одежду и перевернул курсанта на живот, вставив между зубами клипсу от нагрудного ремня.
Через минуту тот очнулся, согнулся креветкой и зашёлся в продолжительном рвотном кашле.
- Что это было, товарищ курсант? – наконец выдохнув, спросил Васька, - и почему я не знаю?
Чубарин, уже вполне пришедший в себя, с тоской посмотрел на «Аврору» и медленно произнес:
- Василий Александрович, Вы можете ничего не сообщать? Я всё Вам расскажу, я летать хочу… Пожалуйста.
Васька тут же показал кулак и постучал им по лбу. После чего отнес оба шлема в отсек управления и вернулся на поляну.
- Идиот что ли? – сказал он, - Вот теперь рассказывай!
***
История обморока Чубарина была как до безобразия банальной, так и по-своему трагичной.
Виной всему, как это обычно и бывает, стала любовь к прекрасному полу. Прекрасный пол звали Анечкой Паневиной.
Васька уточнил:
- Это та третьекурсница из беспилётчиков?
Чубарин грустно кивнул. Анечка была единственной в своем роде, выгодно выделяясь из десятка однокурсниц хорошим зрением, стройной фигурой и каким-то запредельно важным дядей в Аэрокосмическом комитете. Дядьку этого никто никогда не видел, но все что-то, да слышали. А Мимино, просматривая списки поступивших, увидел знакомую ему фамилию, и сразу же побежал к Ивану Матвеевичу.
На вопрос Васьки о причине столь резких телодвижений ответил, что мол, извини, брат, но это большая политика. Раз Паневин предпочел нас Краснодару, то… Ничего не понимаешь что ли?
Васька такими материями особо не интересовался, по жизни предпочитая затейливым людским взаимоотношениям куда более предсказуемые летательные аппараты. Отец с детства приучил его быть, а не слыть. А в авиации быть отнимало все силы и свободное время.
Поэтому Васька часто полагался на мнение друга. И по вопросам, в которых разбирался хуже, следовал в его кильватере. Нередко бывало и наоборот. Но, как правило, не в областях стратегического целеполагания.
Кстати, тем же макаром, выслужив положенный срок, они вместе вернулись в свою альма-матер. Продолжая, таким образом, активно летать. В отличие от большинства однополчан, которые с массовым приходом дронов остались не у дел. Всему свое время. И кто-то же должен обучать некоторых…штатских. Смотрящих порою не только в небо, а ещё и на тех, кто «потом».
Вот из-за Анечки Паневиной и случилась вчерашняя драка Чубарина с выпускником факультета БПЛА Антошей Макрецким.
Надо сказать, что несколько лет совместного нахождения за одним забором летающих и нелетающих, но с не меньшими амбициями, курсантов привели к устойчивой и предсказуемой форме общего сосуществования.
Беспилётчики, показывая сильную общеобразовательную подготовку и выигрывая почти все соревнования на тренажерах, даже по собственному убеждению, так и не смогли стать полноценными курсантами.
Что их самих не очень-то и расстраивало. Форма на них сидела как-то… нелепо, строем ходить они так и не научились. Над древними, как истребитель на постаменте, училищными традициями виртуалы, как их ещё дразнили, откровенно потешались. Требования субординации и уставов вызывали у них только раздражение. Зачем, мол, это все, сейчас какой год-то на дворе? Зато мы можем, не вставая с кресла, разнести всё что угодно на другом конце шарика… Не рискуя жизнью и не портя здоровье.
Общались они, как правило, в своем собственном кругу, стараясь особо не пересекаться ни с пилотами, ни даже с механиками. Большинство преподавателей и курсантов других факультетов считало беспилётчиков снобами и тюленями, далекими от жизненных реалий. Не говоря о высоком статусе будущих офицеров. Даже единая для всех прическа и та смотрелась на них … как-то ущербно.
Парадоксально, но подразумевалось, что это именно эти товарищи будут служить в армии Союза, управляя многотонными боевыми и транспортными дронами, а «цвет нации» после выпуска заработает водителями междугородних автобусов. То есть примется за пассажирские перевозки, оставленные пилотируемыми.
Девушки-курсанты, как и положено прекрасному полу во всех многочисленных мужских коллективах, являлись отдельной кастой. Причем обожаемой, невзирая на ум, внешность и вес, всеми участниками обучения.
Чубарину решительно не нравились отношения между Анечкой, которую после пары невинных свиданий он заочно считал своею, и этим, что-то из себя строящим, нелетающим клоуном. Словесная перепалка переросла в тычки. Чубарин, услышав непотребное, дозировано зарядил Антоше апперкотом в толстый живот. А тот, без затей, врезал Чубарину по носу.
Потекла кровь, все оцепенели. И было от чего. Это на гражданке или в каком-нибудь десанте ничего такого не означает. Но только не здесь.
Знал бы этот сухопутный недолётчик скольким ребятам невовремя сломанные носы навсегда закрыли дорогу в небо! Во времена Васькиной курсантской молодости перегородки в большинстве случаев уже научились исправлять и восстанавливать, но и тогда, в стычках с местными, носы старались беречь. Друг друга, что изредка все же случалось, тоже били относительно благородно. Не по голове, так скажем.
Сейчас медицина шагнула вперед, хоть и не на столько, как всем хотелось. Но ведь и нагрузки на организм выросли многократно. И соответствующие требования.
Когда их разняли, Чубарин сказал, что всё нормально, расходимся и не шумим. Сам же он старался не думать о худшем, надеясь сдаться врачам через пару дней. Долетав «форму двенадцать» и закрыв курс пилотирования.
- Почему не доложил до вылета? Мне лично? - спросил Васька, хотя знал ответ.
И Чубарин действительно вполне толково оправдался. Мол, нос с утра всего лишь побаливал, а дышал он им нормально. Да и приборы заметили неладное только в полете. После тех прыжков в атмосфере, от которых потеряет сознание большая часть ненатренированного на такие перегрузки человечества.
За драку же могли отменить представление на знак «Отличный курсант» второй степени, который должны были вручить по окончании курса.
- А то и чего похуже, - подумал Васька, - нюхалку-то скорее всего починят, а вот за сокрытие факта… Да еще и на полёт заявился как ни в чём не бывало… Тут всё очень грустно. Не понимает пацан.
Оживший было Чубарин снова помрачнел и тихо спросил:
-Василий Саныч! Чего теперь делать-то? Я не хочу на дирижабли, я нормально летать хочу!? Василий Саныч, Вы ж меня знаете… Василий Саныч!
На глазах его выступили слёзы. Васька задумался.
Потом он встал и молча, пошел к «Авроре». Отжал люк, взял в руки зеленый курсантский шлем и достал подаренный когда-то отцом мультитул. Он повозился еще минут пять, потом пощелкал тумблерами на приборной панели и, наконец, вылез наружу.
- Слушай сюда, жених хренов! Сейчас уже наши прилетят. Скоро. Как выгрузятся, ты тогда встанешь… Пойдешь навстречу. И запнешься…ну хоть вон за ту корягу… и упадешь носом в мох. Только аккуратно, руки выставь, вот так. Понял?
- Так точно! Только вот… в полёте-то…- и Чубарин замялся.
- А это пусть техники разбираются, что там за состав тебе в маску шёл, - сказал Васька, - И что-то там не в порядке, мне так кажется...Ты выводы сделал?
- Да, - сказал курсант, - так точно. Спасибо, Василий Александрович.
- Знаешь, Чубакин, мне отец однажды… сказал одну вещь, процитировал точнее. Постарайся понять. Так вот. Если слишком уж… всё сложно складывается. С выбором. С правильным выбором. То тогда делай, что должно. И будь, что будет.
Он помолчал немного и добавил: - И тогда вся Вселенная подстроится под тебя…
***
- Эй, Бондаренко! – окликнула выходящего из магазина Ваську женщина в лиловой форменной тройке, - Ты где после обеда пропадал-то? Почему не на связи?
- Да так, Марин, - оглянулся он, - немного… нестандартная ситуация. График полетел весь. Я… занят был. Отключил всё.
- Ладно, это уже неважно. Я что сказать-то хотела – Матвеич вернулся, отпуск тебе подписал. Дружочек твой носатый уже билеты для тебя заказал на утро. Так что гуляй, Вася!