Жила-была крыша… Не то чтобы очень огромная кровля, как у больших домов, но и не малюсенькая крышечка, как у собачьей конуры. Обычная крыша над сараем, под которой с одного бока свили гнездо ласточки. И все бы ничего, но только стал сниться крыше один и тот же навязчивый сон, будто и не крыша она вовсе, а шатер, расшитый разноцветными но выцветшими рисунками, и стоит он не возле старого тополя, осыпающего крышу каждый июнь пухом, словно снегом. Нет, не тополь шелестел листвой в ее снах, а шуршал желтый песок, который волнами проcтирался до самого горизонта. Столько песка сразу крыша никогда в окрестностях наяву не видела. И самое странное, что под крышей в сновидениях обитали смуглолицые люди, чьи кони были привязаны к веревкам шатра. И пели те люди песни красивые, хоть и на непонятном языке, но крыша во сне понимала, что песни эти про странствия дальние и сокровища огромные. Поэтому стала наша крыша завидовать крыше соседней конюшни, в которой стояли хозяйские кони, потому что в сарае не то что коней, или сокровищ не было – одни лопаты поломанные, да ведра дырявые. И стала тогда крыша тянуться от сарая поближе к конюшне, чтобы послушать, про что там хозяева разговаривают и поют ли они песни про странствия и походы. Тянулась-тянулась крыша, да и свалилась с накренившегося сарайчика, завалив щепками поломанные лопаты и старые ведра, только облако пыли и поднялось.

А ласточки улетели на юг, долетели до пустыни, в которой от горизонта до горизонта одни песчаные барханы, и лишь изредка встречаются стоянки бедуинов с шатрами, к которым привязаны поджарые арабские кони. Сели ласточки на один из шатров, чтобы отдохнуть и почистить перышки. Невдомек ласточкам, что снится шатру тополь, покрытый пухом белым, как снег, луг за рекой, а сам он вовсе не шатер, а крыша маленького сарайчика…