Часть 1

Михалыч поднялся ни свет ни заря, точнее – затемно, ибо зима в разгаре, а в этих северных карельских широтах самое ее царство. Проснулся Михалыч от того, что голова гудела словно с похмелья, тело ломило. «Не иначе к перемене погоды,» - покряхтел старик, вставая с продавленной кровати в маленькой комнате. Его домик стоял на самом краю села, и буквально в двадцати шагах начинался лес, в который вела дорога… Ну как, дорога. Это летом она еще похожа да дорогу – две колеи в грунте, а нынче – снегоходный след, уходящий за деревья, по которому охотники да редкие туристы-экстремалы отправляются за дичью либо приключениями.

Михалыч повозился с газовым котлом, прибавляя температуру – уж больно выхолодился дом за ночь. Градусника в доме не было, но Михалыч и без приборов мог сказать, какая на дворе температура с точностью до пары градусов, чай не зря восьмой десяток лет живет, причем почти все время в этих местах. Лишь три года вычеркнуты из его карельского стажа, когда призвали восемнадцатилетнего парня в армию, да отправили на флот срочную служить. Да и то недалеко закинула судьба по меркам страны – под Мурманском и отдал долг Родине сухопутным матросом, охраняя склад флотских боеприпасов. Так что помнил он, как клубится зимой туман над заливами, согреваемыми Гольфстримом, как оседает замерзшая влага белой шубой повсюду, включая все наружные части рядового Степанова, от начищенной пряжки ремня, подпоясывающего караульный тулуп, до примкнутого по-боевому складному штыку карабина СКС. Михалыч вспомнил, как караульные пользовались этим уставным требованием, втыкая штык снизу в перекладину «грибка», под которым стояли, чтобы вывесить карабин, давящий на плечо. Перекладина вся была от этого в трещинах и сколах, командиры неустанно боролись с солдатской смекалкой, но порой наряд вне очереди в виде чистки картошки на теплой кухне гораздо лучше караула на свежем воздухе, когда вокруг тебя полярная зима, холод и темь, хоть глаз коли, а любой диверсант империалистической армии замерзнет, не успев свернуть парашют.
За этими воспоминаниями старик приготовил себе завтрак, вспоминая покойную супругу, которая уже почти пять лет, как померла, а Михалыч продал их дом на главной улице села и купил эту хибару у леса, где и проживал грошовую пенсию, которую раз в месяц с руганью приносила толстая почтальонша Любка Наумова, возмущаясь, как далеко ей ходить. Толстые дряблые щеки Любки от ругани противно тряслись, и Михалыч всегда думал, что не зря любкин муж, уехав в очередной раз вахтовиком-строителем в Питер, так и не вернулся взад.
Поковыряв толстым треснувшим ногтем льдистую корку на стекле и решив, что на улице наверняка все тридцать мороза, старик выглянул на улицу, где уже почти посветлело, и даже уже раздался стрекот мотора снегохода. «Кого это в лес понесло с ранья?» - Озадачился Михалыч, расширяя свою абразурку на стекле уже всеми пальцами, от которых в инее образовались дорожки, впустившие в дом капельку утреннего света. Иней забился под ногти, подушечки пальцев охолодило, но обзор стал лучше, и Михалыч увидел, что вопреки его предположению, снегоход ехал не в лес, а из лесу.
-    Итить твою! – Вслух произнес Михалыч, оторвавшись от окна, на бегу накинул ватник, кряхтя сунул ноги в валенки, а вытянутую шерстяную шапку, натягивал уже на улице, вырвавшись из клубов пара, метнувшихся было за ним из дома, но быстро отставшими.
Морозный воздух как молотом ударил в лицо, ворвавшись в рот, проникая в легкие, забираясь под распахнутые полы ватника, теребя вытянутые коленки треников. Проклиная старость-нерадость, старик семенил по снегу к выехавшему из леса снегоходу, водитель которого уткнулся головой в ветровое стекло, а ружье, закинутое за спину мужчины сползло набок. Мотор дорогого импортного снегохода, большого, почти как старый советский «Буран», бывший когда-то и у Михалыча, заглох. Добравшись, запыхавшийся старик решил, что ошибся прогнозом, и на улице все сорок ниже нуля, а от бега у Михалыча даже в глазах потемнело, кажется… Ведь не может смеркаться, утро ж. Старик разглядел вблизи снегоход, который выглядел… Так выглядел древний, еще довоенный танк, то ли БТ, то ли Т-26, который был на стрельбище в учебке, где молодые матросы, учились бросать в цель противотанковые гранаты РКГ. Танк поучаствовал еще в финскую войну и был весь испещрен попаданиями пуль и осколков. Снегоход же… По нему словно прошлись гигантской наждачкой или окатили из дробеструйки – краска расцарапана и отколота, местами красивый пластик обтекателей пробит насквозь будто кривыми осколками. Да и ездок выглядит не лучше. Зимний камуфляжный охотничий костюм словно кошки драли. Но хуже того – правый бок куртки и штанина костюма… залиты заиндевевшей кровью.
-    Эй! Мужик… - Михалыч потрепал водителя за плечо и отшатнулся, когда тот поднял голову. Лицо мужчины, обрамленное обрывками подшлемника, было так же изодрано и окровавлено. Только глаза смотрели на старика через поцарапанные очки устало и безнадежно.
Водитель попытался перекинуть ногу через сиденье, не удержался, соскользнул со снегохода, упав на спину, подминая под себя ружье. Он попытался что-то сказать, почти беззвучно двигая ошметками губ, сквозь которые виднелись зубы. Михалыч наклонился, чтобы расслышать, водитель вцепился в полу ватника старика левой рукой с остатками перчатки. Пальцы его были отморожены и гнулись с трудом, пола ватника выскользнула из них. Другой рукой водитель показал в сторону леса, что-то прохрипев.
Михалыч глянул и понял, что это не потемнело у него в глазах. И шум в ушах был не от бега по наметенному снегу. Над лесом в паре сотен метров от околицы, раскачивая заиндевевшие сосны, поднималась стена снега высотою… Михалыч задрал голову и увидел, что над его головой много выше деревьев снежная стена загибалась как гигантская прибойная волна. Ноги Михалыча подкосились, он рухнул на колени рядом с замершим охотником, а в лицо старику полетели острые льдинки, все быстрее и сильнее царапая замерзающую кожу…

***

Часть 2

Макс проговорил: «Хер вот всем! Не сяду я!», и стал заталкивать трупы в расщелину между покрытым лишайником брюхом сейда и скалой, насколько позволял зазор. Туда же отправил «сайгу» Санька и карабин проводника. Завалил все снегом, чтобы с вертолета – а искать наверняка будут пропавших – не заметили. Потом попытался стереть кровь с шершавого бока сейда, но она уже застыла, поэтому получилось только еще больше размазать ее по камню. Махнув рукой, Макс залепил кровавое пятно снегом. Пора уже сваливать, вон уж метель поднимается. И, как бы подтверждая это, какая-то дерзкая крупная снежинка, скорее – маленькая льдинка – чуть не до крови царапнула щеку.
Макс огляделся. В воздухе крутились снежные вихри, а совсем недавно матово светящее рассеянным солнечным светом небо потемнело и сердито как-то хмурилось и клубилось. Да, надо сваливать, иначе занесет на этой долбаной скале. Макс натянул на лицо подшлемник и нацепил очки, потому что снежинки назойливо лезли в глаза и ноздри.
Подавшись к тропе, Макс собрался надеть снегоступы, как вдруг увидел, что снег в десятке шагов перед ним вздыбливается, как будто сугроб растет сам собой. Медведь проснулся?! Единственное, что пришло в голову, и Макс вскинул «ремингтон» и выстрелил в увеличивающуюся снежную стену. После грохота двенадцатого калибра все вокруг будто бы замерло, казалось, даже снежные вихри приостановили свою круговерть, а сугроб тут же рассыпался и осел. Красная пластиковая гильза торчала из снега вверх отверстием, из которого чуть струился пороховой дымок. Естественно, никакого медведя под сугробом не было, да и быть не могло. Отмахнувшись от подозрений и списав все на снежную бурю, Макс наклонился, чтобы застегнуть ремни снегоступов, как вдруг за спиной раздался грохот падения чего-то огромного, от которого Макс подпрыгнул, словно его подбросило мощной пружиной, даже присыпанные снегом снегоступы не помешали. Развернувшись с ружьем наперевес, оглушенный молотом бьющегося от испуга сердца, Макс увидел, что сейд, тысячи лет стоявший на своих подпорках, опустился на скалу как гигантская каменная челюсть, подмяв под себя трупы, от чего кровь из раздавленной плоти окрасила алым снег рядом с камнем.
-    Долбаная скала! – Уже в слух произнес Макс и потопал по тропе к снегоходам, закинув ружье за спину.
Мороз крепчает, или это из-за ветра так? Макс ощущал, как иглы холода вонзаются в его тело, несмотря на хорошую зимнюю охотничью куртку и штаны. Хоть и долго уже пришлось топать по снегу, высоко поднимая ноги и широко их ставя, чтобы не цеплять снегоступами друг за друга и за штанины, но что-то не потелось даже. Когда в гору шли, взмокли моментально, а сейчас Макс чувствовал уже, как прихватывает холодом кончики пальцев в рукавицах. Похолодало, точно, да еще ветер этот и метель хлещут как бичом, раз даже сбив человека с ног, после чего Максу пришлось долго возиться, чтобы подняться на ноги и выбраться из моментально образовавшегося вокруг него сугроба. А мело уже так, что даже свежие его следы почти сразу заносило колючим и злым снегом, пригоршнями летевшими человеку в лицо, стоило лишь повернуться к ветру, назад – туда, где на вершине Воттоваары остались два трупа, погребенные под сейдом.
Вот наконец снегоходы, превратившиеся в сугробы, и Макс, уже всерьез дрожащий от холода и стучащий зубами, отгреб снег со Ski-Doo, запустил мотор (к счастью, сразу!) и вытащил из рюкзака спасательное одеяло. Прорезав в серебристой пленке отверстие, Макс быстро сбросил куртку, нацепил на себя импровизированное пончо, обернувшись им как следует, и снова надел поверх куртку. Оседлав снегоход, Макс собрался тронуться, как вдруг услышал треск. Обернувшись в сторону Воттоваары и получив в лицо удар ветра и снега, он разглядел через вихри метели, что от горы идет сплошная стена снега, достигая самих облаков, крутясь вихрями, раскачивая и ломая ветки деревьев, выхватывая отдельные сосенки с корнем. Мимо снегохода пролетела здоровая ветка, а новый порыв ветра принес с собой уже не просто снежный вихрь, а тучу крутящихся в воздухе мелких льдинок, которые заскрежетали по снегоходу, зацарапали по одежде, и Макс с ужасом увидел, что ткань на рукаве местами прорезалась острыми краями льдинок, раздирающими все как лезвия ледяных пил, а из разрезов торчат волокна утеплителя. Макс дал газу, и рванул по едва видимому следу гусеницы, думая только о том, чтобы оторваться быстрее от снежной бури, ставшей смертельно опасной и перемалывающей гигантской мельницей все, что попадается ей на пути. За его спиной ледяной смерч гигантским жерновом ободрал сосенку, разбрасывая ветви, хвою, сдирая ошметки коры, а потом закрутил ствол дерева винтом, словно тряпку, вырвал и бросил вслед удаляющемуся снегоходу, будто сердитая хозяйка, отжимавшая стиранное белье, да в досаде бросившая его в охамевшего мужа.
Макс не видел брошенного в него дерева, но он заметил, как другие вихри скребут льдинками по стволам деревьев, порой срезая ветви. И хотя парень по профессии был далек как от метеорологии, так и от ботаники, он решил, что творится что-то противоестественное, ведь не могут потоки ветра пусть и с ледышками вперемешку как пилой срезать верхушки деревьев и подобно длинным когтистым лапам тянуться за человеком на снегоходе, нарушившим покой зимнего леса.
Макс втопил максимально, когда один из вихрей, прорвавшись сквозь спасительный частокол деревьев, вцепился ледяными когтями сзади в снегоход, да так, что от рывка Ski-Doo вильнул кормой. А льдинки заскрежетали по корпусу, заскребли по сиденью, подбираясь к человеку, дыша холодом и смертью. Когда удалось выправить снегоход и вырваться из холодных негостеприимных объятий, Макс в ужасе прикинул, сколько ему еще ехать средь леса по петляющей тропе, выхватывая из накатывающих стремительно сумерек стволы деревьев, сугробы и снежные вихри, которые в свете фар обретают очертания белых монстров, готовящихся к прыжку.
Разогнавшийся снегоход на мгновенье завис в воздухе, когда на пути оказался перемет, послуживший трамплином. От неожиданности резкого приземления, Макс клюнул вперед, ударившись о стекло лбом. Сумерки сменились тьмой, но, к счастью, удар не стал нокаутом, человек не выпал со снегохода, зарывшегося мордой в сугроб. Какие-то секунды (а может и минуты?..) Макс сидел на неподвижной машине, охватив руками раскалывающуюся голову и приходя в себя. Толстая шапка спасла, не иначе. Макс и еще бы посидел, но снег завертелся вокруг него, пока еще простыми снежинками бросаясь в лицо человеку, словно радуясь что нагнал его, так хотевшего ускользнуть на шумной, чуждой в этом лесу машине, которая наконец-то умолкла.
Попытавшись высвободить снегоход своим ходом (еще раз спасибо сразу заведшемуся движку!), Макс, чертыхнувшись, начал руками и ногами отгребать снег спереди и сзади снегохода, тревожно ощущая, как тело пронзает холод, несмотря на физическую нагрузку, а к вполне мирным снежинкам ветер бросил на помощь острые мелкие льдинки, которые ежеминутно становились крупнее… и острее. Ткань куртки снова местами покрылась разрезами, а из одной свежей прорехи подшлемника на мороз просочилась кровь из пореза, который Макс сначала даже не заметил, потому что щеки стали неметь от мороза. В сете фар Макс увидел кровь на рукавице, которой провел по лицу, протирая очки, и, будто бы почуяв кровь, дико взвыл ветер, и затрещали деревья под его напором, полетели ветви, лопались стволы, и на снегоход двинулась подобно цунами стена снега, льда и обломков того, что было секунду назад лесом. Забыв про кровь и мороз, человек вскочил на снегоход и, раскачивая его движениями вперед-назад, вырвался из сугроба.
Снегоход с замерзающим человеком несся вперед сквозь снежные вихри, рыча мотором, воняя бензиновым выхлопом, зля этот ставшим заколдованным проклятый лес, хлещущий Макса еловыми ветками, с обмерзшими облепленными снегом концами. Словно множество боксеров-лекговесов колотили своими ледяными кулачками, норовя заехать по носу. Хорошо хоть очки есть!
Первый раз снегоход едва не подвел, когда из тьмы на Макса бросился белый великан, растопыривший огромные лапы, из пасти которого вырвался снежный ураган. Великан оказался свалившейся под напором ветра и снега сосной, преградившей дорогу. Круто развернувшийся снегоход наскочил на нее и практически завалился на бок. Макс успел соскочить и, навалившись на руль, сумел удержать далеко не легкий аппарат от переворачивания. Секунды промедления грозили гибелью если не от снежных великанов, то от чудовищного ветра и мороза. Макс встал на подножку снегохода с одной стороны, смещая его центр тяжести, и выбрался на тропу
Второй раз дорога повернула перпендикулярно потоку бури, и в правый бок Макса ударил увесистый кулак гигантского ледяного волота. Человека уже не удивляло, что вместо деревьев к нему тянут лапы чудовища, царапая снегоход, вместо вихрей кружат в небе хищные птицы, рвущие одежду своими острыми клювами и когтями. Волот, торжествуя, поднял вверх свои кулачища, разгоняя шарахающихся снежных птиц, а Макс, чуть дыша от боли сломанных ребер, прижимая правой рукой разорванную куртку на окровавленном правом боку, весом тела заставил снегоход принять нормальное положение и снова рванул вперед. В то же мгновение на то место, где он только что был, с неба рухнули две глыбы льда, разлетевшись осколками, как авиабомбы. Максу было уже не до чудовищ. Он потерял счет времени от усталости многочасовой дикой езды и холода, он уже практически не чувствовал пальцев на руках и ногах, но кажется, на востоке забрезжил рассвет, значит нужно прорваться вперед, в надежде удрать от снега, холода, ветра и монстров. А поможет ли рассвет, Макс не знал.

***

Часть 3

Семенов повесил за спину карабин КО-44 и раскурил сигарету, держа ее пальцами, высвобожденными от клапана охотничьей перчатки-варежки. Курил Семенов частенько, хоть и знал, что работе это мешает, зверь запах курева чует, но давно уж ничего с собой не мог поделать. Щурясь от дыма он оглядел окрестности Воттоваары с ее вершины. Кругом лес в снегу, а над ним белые облака как сугробы, будто бы снегом запорошило и небо, с которого лился блеклый свет зимнего дня. Мороз, но не сильный, ветра практически никакого даже на вершине этой невысокой по меркам настоящих гор высоты. Вдалеке кружит над деревьями хищник, высматривая добычу, а вот Семенову что-то сегодня не везет. Вывез клиентов на тропление волка, а того и след простыл! Небывалая ситуация в здешних местах, уж Семенову это известно. Он давно зарабатывает как проводник для охотников и туристов, приезжающих в Карелию ради дикой природы. И ведь сегодня, как назло, волчьего следа – ни нового ни старого – ни какого. Снег уже три дня не шел, а по этому району волки словно по воздуху летали. Лисы с зайцами все истоптали, след рыси нашелся. Семенов уже предлагал по лосиному следу пройти, благо свежий, но клиенты уперлись, как бараны, - хотим волка выследить, и все тут! Следопыты гребаные!
Семенов оглянулся и посмотрел на гребаных следопытов, развлекавших себя фотографированием на фоне сейда – большого продолговатого и округлого камня, стоящего на нескольких маленьких так, что между ним и скалой остается прогал. И ведь не поленились идиоты, отгребли кучу снега, занесшего низ сейда, чтобы рассмотреть и сфотографировать маленькие камни-подпорки! Клиенты – мужики сильно за тридцать оба, явно при деньгах, судя по экипировке и оружию, приехали из центральной России отдохнуть и по лесу с ружьем пошататься. Видно было, что не больно уж волк им и нужен, а так – ради единения с природой днем да бани с выпивкой в вечернее время подальше от жен и повседневных забот. Семенову это было параллельно, платят деньги, так пусть хоть вообще без ружья на охоту ходят даже вокруг той же бани. Сегодня одни, завтра еще какие-нибудь явятся, не менее далекие от процесса охоты как такового. Изредка проводником его нанимали по-настоящему серьезные охотники, но не такие, что бросили снегоход и потопали в снегоступах чуть не километр по лесу, едва завидев гору и узнав от Семенова, что это та самая загадочная Воттоваара с каменными то ли святилищами древних, то ли просто необычными скоплениями булыжников. Проводник с досадой выплюнул окурок в снег и присел рядом со своими снегоступами, торчащими из сугроба, чтобы очистить от снега пряжки их ремешков. Невольно прислушался, о чем спорят клиенты, фотографируя в очередной раз сейд.
-    Да я тебе говорю, это святилища древних саамов, в которых запечатаны духи! – Горячо утверждал тот, которого звали Саша. – Никакие природные условия не смогут сгрести камни вместе, да еще поставить одни на другие так, как стоят сейды.
-    Ага, вот представь себя первобытным человеком тыщ пять лет назад или больше. – Лениво противоречил второй – Макс, которому уже надоело фотографирование, и он закинул свой «Ремнигтон-870» на плечи за голову и положил руки на его ствол и приклад. – Ты полдня охотишься на оленя, потом разделываешь и готовишь его… Ну это при условии, что охота удалась, а не как у нас. Потом чинишь свой вигвам… или как у них это там называлось… Потом воспитываешь свою жену, а может и не одну, учишь старшего сына натягивать лук или затачивать острогу, а потом решаешь – а не повалять ли мне дурака, раз телевизор еще не придумали, и не покатать ли мне многотонные камни, используя в качестве средств механизации уже перечисленных жен и пару тощих оленей. И все ради того, чтобы запечатать в них каких-то духов, от которых спать во время грозы страшно. Откуда ты понахватался этой ереси о духах? Тебе это не проводница нашептала случайно в поезде, с которой ты так мило ворковал и чай литрами изводил?
-    Ты ж в курсе, у меня отец врач? – Отозвался Саша.
-    Как же! Но он ведь вроде хирург у тебя, а не психиатр, чтобы такими ТАЙНАМИ заведовать? – Покрутив пальцем у виска, ответил Макс, делая ударение на слове «тайна».
-    Ха-ха! – Поерничал Саша. – Батя в этих краях был на практике, ну или как это у врачей считается, и лечил одного старика саама, который ему и рассказал, что в этой местности, рядом с горой Воттоваара была битва вроде как добра со злом, добро победило, а злых духов и прочую нечисть типа великанов заточили в эти самые сейды на долгие века, пока что-нибудь не вызволит их из заточения, и тогда вечная полярная ночь спустится на землю, и вернутся в наш мир силы зла. Ну и прочие казни египетские или саамские. Кстати и сама гора так и называется по-саамски – Гора победы. Тут еще и озеро с похожим названием есть.
«Воттоозеро.» - Мысленно согласился Семенов: «А еще Воттомукс и Кейвотто имеются для комплекта.»
-    Я вот сейчас тебя разочарую, мой юный антрополог. – Съязвил Макс. – Я был в Австралии и видел что-то вроде сейдов – то ли дьявольские шары, то ли адские… Почти идеально круглые здоровые каменья. И доподлинно известно, что никакие маги их не создавали, а все ветер и дожди постарались. Да и в Тибете я горы повеличественнее и потаинственнее видел, например, Кайлас. А эта Воттоваара и гора-то так себе, ненастоящая какая-то.
Семенов закончил со снегоступами, решив, что надо закрывать лавочку и звать клиентов в обратную дорогу и посмотрел на тропу, которая вела к оставленным снегоходам – навороченному Ski-Doo гостей и своей видавшей виды «ямахе» чуть не прошлого века выпуска, купленную на боевые, полученные за войну в Чечне. Да… Вот где были горы со злыми духами. Настоящие!.. Нахлынуло что-то, и Семенов решил перекурить еще одну сигарету перед дорогой, а потом уж звать клиентов. Тогда уже неделя над Кавказом в районе границы Дагестана и Чечни стояла препаршивейшая погода с низкими облаками и мерзкой хмарью, которая превращалась то в туман, то в дождь, поэтому ничего не летало, и вызволять группу разведчиков, обложенную духами в горах пришлось не резвым вертушкам, а пехоте. Роте, в которой служил Семенов, была поручена эта задача – пройти туеву хучу километров по лесу и горам и героической атакой разметать чехов, вызволить невезучих разведчиков, совершив тем самым ратный подвиг среди серости будней борьбы с терроризмом.
Первыми подвиг совершили водители «Уралов», сумевшие доставить роту так близко к конечной точке, насколько позволял скалистый грунт. Лишь когда первый «Урал» намертво сел мостами на камни, комроты, все равно отматерив водилу, скомандовал спешивание. А затем начались мучительные часы восхождения, когда из всех звуков остались только удары берцев о камни, частое дыхание, бешеный стук сердца и негромкие чертыхания. Сначала хотелось просто снять рюкзак и разгрузку и бросить этот гребаный автомат, ремень от которого давил, казалось, уже на любую точку тела, как не повесь. Потом Семенов понял, что самое противное – это когда уже в десятый раз, поскальзываясь, падаешь на камни правым коленом. Потом пришло осознание, что ни хуя ни это, а вот левое колено болит в два раза больше, потому что на него ты приземлился раз двадцать уже. Пот из-под шапки льется ручьем по лицу, щиплет глаза, а ты можешь лишь без толку размазать его по лицу, потому что перчатки уже все мокрые. И ведь тебе-то еще ничего, а вот каково противотанкистам с их вьюками ПТУРов! Вон всегда розовощекий, словно на сметане вскормленный, и неизменно позитивный Ромка, у которого даже погонялы и нет, так все Ромкой и зовут, даже командиры иногда. Он, едва не плача, умолял лейтенанта бросить на хуй эти ПТУРы, а тот сначала ругался, а потом, сам уже тоже чуть не плача, просил Ромку потерпеть, потому что на хуй мы там нужны без ПТУРов на этом гребаном перевале, где спецназеров духи прижали крупняком. И вместе с Семеновым тянул Ромку за лямки броника, втаскивая на очередной уступ. А потом уже не хотелось ничего снимать и бросать, хотелось просто рухнуть пусть даже прямо лицом в каменистую землю и просто никуда не идти. Ни спать, ни жрать, а просто не двигаться и надышаться этим уже совсем не равнинным воздухом почти двухкилометровой высоты. И вот другой противотанкист – худощавый Сидор, все время только громко сопевший, произнес: «Я все», и рухнул плашмя, и лейтенант взял его вьюк с ракетой, потому что и все другие нагружены кто чем сверх меры. Обернувшийся ротный кивнул санинструктору на Сидора: «Догоните». Не знал Семенов, что уж там вкалывал или вдувал Сидору санинструктор, но скоро они и правда догнали, и Сидор забрал свой вьюк у выдыхающегося командира.
И ведь мало было просто дойти. Надо было еще разодранными о камни пальцами сжимать автомат, в кого-то целиться и куда-то стрелять, когда наконец-то рота вышла к перевалу, над которым грохотали выстрелы. Частые со стороны духов, и редкие – спецназовцев. И рота развернулась, бойцы пластались за камнями и в расщелинах, а пули высекали вокруг каменную крошку, разрывались со вспышками и дымом бронебойно-зажигательные крупняки. Семенов видел, как в Потапа попали из ДШК, и ему оторвало ногу ниже колена, а сунувшегося к нему санитара ударила в голову пуля снайпера, и шапка на его затылке развернулась окровавленными ошметками. Видел, как санитара, еще дрожащего в агонии, втянул за ногу в укрытие сержант Лобов – командир семеновского отделения, и стал потрошить разгрузку, рассовывая магазины себе по карманам брюк, а одну спарку бросил Семенову. Видел, как за камнем разместился Ромка, беззвучно шепчущий что-то губами, приникнув глазом к окуляру прицела ПТРК. Потом хлопнул стартовик, и «Метис» помчался к духам, разматывая провод. После взрыва ПТУРа ДШК замолк, и под прикрытием огня своих пулеметов и АГС, рота двинулась в атаку, выдавливая духов с высоты. И Семенов тоже бежал от камня к расщелине, от расщелины к камню, но вдруг почти под ногами взорвался ВОГ, мир перевернулся, Семенов взглянул в небо лежа на спине и потерял сознание, а потому уже не видел перемазанные пороховой гарью лица всех израненных спасенных разведчиков, один из которых сжимал в руке последнюю лимонку, охраняя тяжело раненого командира…

Семенов отряхнул воспоминания с души как пепел с сигареты и обернулся к охотникам:
-    Мужики, нам пора бы уже!
Макс со словами «Санек, завершай исследования» потянул из-за головы «ремингтон» за приклад, попал пальцем в спусковую скобу, и… раздался выстрел! У Семенова все заледенело внутри, потому что серый бок сейда окрасился кроваво-красным, а Саша, раскинув руки в стороны, рухнул в снег, обильно поливая его кровью из остатков черепа, разможженного картечью.
Семенов бросился к Саше мимо ошалевшего Макса, опустился на колени рядом с трупом, но что-либо сделать было уже невозможно.
-    Бля-я-ядь! Нас же посадят с тобой теперь! – Простонал Семенов, и тут же почувствовал неладное, и обернулся, когда услышал срывающийся в истерику голос Макса за спиной:
-    Ну нах! Я не сяду!
В лицо Семенову смотрел ствол «ремингтона», от которого резко воняло порохом. Словно вернулась та война…