Даже если какая-то вещь не существует в данной точке пространства и времени по любой абсолютно причине, то всегда есть вероятность того, что вещь эта может случиться. А вероятность - это штука хитрая: даже слишком маленькая, она, тем не менее, вероятна (именно поэтому её и называют вероятностью, если кто ещё не в курсе). Вот, фор экземпл, все вы знаете, что в Чёрном море акул не водится, а я вам возьму и расскажу сейчас одну историю с акулой именно там.

      Одна из первых наук, которую проходят курсанты военно-морского училища - морская практика. Нет, есть ещё строевая подготовка и изучение всяческих уставов, но их мы рассматривать не будет, потому как овладевание строевыми приёмами на месте и в движении является крайне несущественным научным знанием для получения гордого звания "военный моряк". То ли дело -  вязание морских узлов, прокладывание курсов по карте транспортиром, параллельной линейкой и рейсфедером... ну не рейсфедером, конечно, а карандашом, но больно уж слово красивое,  не мог не вставить. А ещё управление шестивёсельным ялом веслом, рулём и парусом, постижения науки, как правильно пописать из шлюпки и пользоваться парусиновым ведром. Ну вот вы можете представить себе моряка, который не умеет правильно поссать в шлюпке? Я - нет.

      Для кафедры морской практики в Голландии был отведён отдельный дом на самом берегу моря, прямо за шлюпочным причалом. На первом этаже был огромный шлюпочный ангар, в нём чинили снасти и ухаживали за самими шлюпками, и пахло там... ой, даже не знаю, как и описать этот запах снастей и шлюпок. Это запах моря, пиратов и отчаянной романтики. Да. Именно так. А на втором этаже было несколько кабинетиков для преподавателей и огромная аудитория для роты численностью в сто человек. В ней не было никаких новомодных наворотов типа парт, стульев и прочих излишеств буржуазной жизни, а были длинные деревянные столы, лавки, и картины морских сражений перемешивались с морскими картами и стендами с такелажем на стенах. Ох, учился бы и учился в такой аудитории, вот честное слово, до чего там всё дышало вот этим вот морским духом. А ещё преподаватели.

    Ну вот какие преподаватели могут быть на кафедре марксизма-ленинизма или, например, паропроизводящих установок? Да, они, безусловно, с погонами и тоже офицеры. Но. Они больше профессора, доценты и кандидаты наук, что, безусловно, вызывает чувство глубокого уважения у меня сегодняшнего, но не вызывало чувства "аххх" в семнадцать лет. А вот преподаватели на кафедре морской практики - они больше морские офицеры, чем профессора, если вы понимаете, о чём я.

- Я вам настоятельно ракомдую внематочно меня слухать, ибо слова мои -  есьм ссуть, которая сделает из ваших дрожащих земельных душонок настоящие, солёные военно-морские полосатые нутры!

    Говорил нам худощавый капитан второго ранга с густыми чёрными усами, глубоким, хорошо натренированным баритоном прямо из груди. Его, кстати, так и называли "Ракомдую", чем он, кстати, очень гордился.

    Говорил он это и ходил вдоль рядов широкими шагами, заложив руки за спину, и голос его громыхал где-то вверху над нашими склонёнными над картами головами. Эх, что за дивная была наука, прокладывать курс по карте карандашом и линейкой по выданной тебе бумажке с заданием.

- Ой, - как-то сказал рядом со мной Вова.
- Что такое, тащ йуный моряк? - поинтересовался Ракомдую.
- А у меня это... море кончилось... и я как бы, две мили хуярю по берегу уже!
- Ой, - ещё раз покраснел Вова за слово "хуярю".
- Вооооот!!! - радостно смеялся усатый капитан второго ранга. - Запомните, кильки волосатые: море ни-ког-да не кончается! Ни. Ког. Да. Жизнь - кончается. Любовь- кончается. А море - оно не кончается! И "как бы" - это слово-паразит. Если тебе кажется, что хуяришь по берегу, то так и говори "хуярю по берегу, капитан!", что за растекания тут мыслью по древу?

    И ещё у него был излюбленный приём для борьбы со сном. Во время курса молодого бойца  даже его грохочущий голос не мешал спать, поэтому в абсолютно произвольный момент лекции он говорил шёпотом: "Всем, кто меня слышит - сидеть!" и орал: "Смирно!". Знаете, какие смешные эти семнадцатилетние юноши, которые только что спали на деревянных лавках, положив лица на деревянные столы, а сейчас вскакивают по стойке смирно? У них ошалелые глаза, отпечатанные крабы (кокарды по-морскому) на лицах, и они пытаются ровно стоять на затёкших ногах, отчего похожи на зомби, только милых, а не страшных.

- Эх, голубы вы мои, - радостно вздыхал Ракомдую, - вы даже не представляете себе, сколько у меня для вас работы в шлюпочном ангаре!

     А потом началась, собственно, и сама практика. Ох, ребята и девчата, мне даже немного жалко вас сейчас стало, если вы никогда не гребли на шестивёсельном ялике и не рассекали на нём под парусом акватории морей в команде из задорных, весёлых парней с горящими от переполняющей мозг романтики глазами! Если вы не переворачивались на нём и не дышали тяжело, улёгшись на парус, чтоб не утонуть, не ели тушёнку из банок, зажав весло под мышкой, и не передавали из рук в руки буханку хлеба, отламывая от неё ломоть себе. И это чувство, когда хочешь отломать себе горбушку тёплого, мягкого хлеба с брызгами соли побольше, но и товарищам оставить достаточно считаешь своим необсуждаемым долгом. Дуализм, мать его, в самом что ни на есть материальном его проявлении, а не эти ваши (наши) книжные философии! А на корме при этом не сидел Ракомдую и не смеялся, смотря на вас, щурясь на солнце и не приговаривал:
- Жуйте! Жуйте, блядь! Запомните главное правило моряка в море: медленно жуй, пусть работают скулы - мы же дети, а не акулы!

    И так смешно было слышать это выражение от целого капитана второго ранга, у которого, если присмотреться, уже седина пробивалась в его иссиня-чёрных усах.

- Ну что, набили утробы? Отставить расслабляться! Море вас ждёт!

     И мы флотилией шестивёсельных бригантин под парусами, дружной, но немного хаотичной стайкой мчались в самое что ни на есть открытое море. Выходили за Константиновский равелин и шпарили до тех пор, пока города-героя уже не было видно, а там причаливали к песчаному берегу и, раздевшись догола, купались в синем-синем море, которому не было конца и края, сколько ни греби хоть кроллем, хоть брасом. И пьянящее чувство свободы какой-то непонятной, ведь ты же в армии - дисциплина и распорядок дня, а тут в душе такое щекотание, что просто смеяться хочется, как на выступлении Олега Попова в десять лет. И ещё такое странное чувство, которое ты не можешь описать словами, потому что ты же ещё пацан совсем и слов таких, может, даже и нет в твоей голове, вернее, слова-то есть, но нет понимания, к чему их привязать, слова-то эти.

- Ну что,  так хорошо, что даже баб не нужно?! - кричит с берега Ракомдую.

    А, точно, вот же оно как описывается, это странное для семнадцатилетнего перманентного спермотоксикоза чувство!

- Почувствуйте, сынки! Почувствуйте! Это - и есть море! Это - и есть ваша работа и призвание, если повезёт! Всё остальное - вторично!

     А на обратном пути мы устроили регату, самую настоящую, со всеобщим почтением в качестве главного приза. И шлюпка наша с Ракомдую в качестве старшего на борту, скажем так, несколько отставала от остальных - то ли галсы мы не так лихо закладывали, то ли парусом не так ловко орудовали.

- Э, каракатицы! - заорал Ракомдую с кормы. - Вы что имеете мне сказать, что старший практики посмеет прийти не первым и не будет сегодня овеян славой?
- Неееет, - пищали мы, но не совсем понимали, что же нам делать, - дуть в парус, что ли?
- А давайте бабочку? - неожиданно предложил Вова.
- А ты мне нравишься, юноша бледный! Умеешь?
- Так точно!
- Точно?
- Точнее не придумаешь!

    Откуда вот Вова из Черкасс, который был КМС по подводному ориентированию, знал приём "бабочка"? Но знал, чертяка!

     Да простят меня моряки, но я вынужден всё-таки прервать гладкость повествования и объяснить сухопутным (а так же лётным) сколопендрам, что же такое "бабочка".

     Один отважный (а других и не бывает) моряк упирается ногами в борт ялика и отводит парус строго перпендикулярно борту, сам он в это время, естественно, висит прямо над водой, вцепившись когтями в борт и обхватив парус так, как никогда в жизни не обхватывал тело возлюбленной (потому что страшно же, а вы как думали?) и щурится что есть мочи от брызг и свистящего ветра. Площадь паруса при этом приёме максимальная, фок-мачта стонет от возбуждения, и маленький военно-морской флажок на корме рвётся от экстаза. Остальные пятеро гребцов могут закурить и внимательно следить за тем, чтобы никуда не впилиться, потому что роль их сейчас так же мизерна, как роль Тени отца Гамлета сами знаете где, а если не знаете, то я решительно не понимаю, что вы делаете в этом месте повествования.

     И не знаю, что меня дёрнуло в данный момент подшутить над Вовой. Вот честно. Наверное, этот свист ветра в ушах, блеск воды и радостные дельфины, которые догоняли нашу шлюпку. Да, думаю, что именно дельфины и виноваты.

- Вова!!!! Акула!!!! - заорал я, показывая на дельфинов за Вовиной спиной.

    Вова обернулся и в следующее мгновение уже сидел на фок-мачте. Как он туда попал? Кто после этого посмеет утверждать, что Силу выдумал Джордж Лукас? Только не я. Парус, конечно, мгновенно ушёл в нос, и шлюпка потеряла ход, но всем уже было на это наплевать, - все ржали.
- Лопатююююк!!! - рыдал Ракомдую. - Ты что, в моряки прямо от мамкиной сиськи пришёл? Надо же было в школу походить сначала! Там бы тебе рассказали, что акулы не водятся в Чёрном море!!!
- А акулы-то ваши ходили в школу? Они-то знают, что они не водятся в Чёрном море? - краснел, слезая, Вова. - Да ну вас - дураки! Вообще не смешно!
- Оооооох, как же смешно!!!! Хер с ним, с первым местом, я так не помню, когда смеялся! - хотя в этот момент тёртый калач в звании капитана второго ранга уже плакал.

     Этим выходом и закончилась наша морская практика, и с того момента мы уже считались полноценными моряками. То есть если вдруг случилась бы война, то уж матросами мы на корабли смело пошли бы. Но войны не случилось, а случилась жизнь, в которой всё меняется независимо от того, хотим мы этого или нет. И меняется не так, как мы хотим, а так, как меняется.

     Мы сейчас созваниваемся в скайпах иногда, с кем-то встречаемся даже и видим, глядя друг на друга, каких-то седеющих дядек, пухлых в некоторых местах, с разной какой-то степенью мудрости и вселенской печали в глазах, но уже отнюдь не с тем юношеским задором, который нельзя натренировать и заставить искусственно сиять в глазах, а вот Вова в нашей памяти не меняется, он всегда для нас такой, как на этих фотографиях:

худой и чуть сутулый на левое плечо юноша, готовый по первому свисту ввязаться в любую авантюру не зачем, а просто так, потому  что это может быть весело, а может и не быть, но есть шанс, что будет. И вы вот теперь Вову увидели и запомнили таким, каким его помним и мы.

Это третья часть рассказа про Вову, которая на самом деле первая. Вторая вот эта, а третья - эта. Когда-нибудь я объединю их в один большой рассказ, а пока пусть будет так.

Оставить комментарий можно в Фэйсбуке, если есть такое желание.