- Опять он кричит? Почему он все время кричит?
Мужчина с трудом приподнял голову от подушки, вглядываясь в ночную темноту. Что он хотел разглядеть? Едва ли плачущего сына, который заходился криком в детской.
- Ему просто приснился страшный сон.
- Опять.
- Он всего лишь ребенок. Детям часто снятся страшные сны…
- Да, да, я знаю, — он уже чувствовал раскаяние за свой недовольный тон, за то, что был резок. Всего лишь ребенок. – Я подойду.
- Да ничего. Я сама…

Молодая женщина вошла в комнату Егорки, свет включать не стала, хотя знала, что мальчик не спит. Слышала его прерывистое дыхание, какое бывает у детей после долгих отчаянных слез. Он начал кричать и плакать еще во сне, но даже теперь, проснувшись и понимая, что опасность ему не грозит, все еще чувствовал себя так, словно произошло нечто ужасное, непреодолимое, нечто, чего изменить уже не под силу никому.
Она легла рядом, обняла, поцеловала мокрые от слез, горячие щеки. Зная, что рука ее прохладна, прикоснулась к его лбу.
- Ох, Егорка – горе мое. Когда-нибудь уже ты станешь спать спокойно по ночам?
- Извини, мам, — он теперь, зная, что она рядом, заметно успокоился, перестал всхлипывать. – Я не хочу, чтобы они мне снились. А они снятся и снятся!
- Чудовища? – Светлана  и так знала, что мучает ее сына. А какие горы литературы она перелопатила за это время, сколько статей в интернете. Ясно было только одно – некоторые дети так явно переживают страшные сны, что видят чудовищ буквально наяву. Кто-то объяснял это повышенной чувствительностью нервной системы, кто-то слишком ярким воображением. Совет был только один: ждите, в подростковом возрасте они это перерастут.
Светлана смирилась и ждала. Она сумеет защитить своего ребенка от всех чудовищ этого мира. От чудовищ всех миров, если понадобится.
Егор уже мирно посапывал, уткнувшись в сгиб ее локтя. Маленький теплый нос, маленькая рука с пухлыми пальчиками сжимала ее указательный палец. Светлане очень хотелось рассказать ему о том, что после ночи всегда наступает утро, встает солнце, что впереди его ждет столько всего хорошего и прекрасного. Но все эти слова были слишком взрослыми, и ничего не значили для семилетнего мальчика. Чудовища были куда реальнее и ближе.
- Я прогоню их, - просто сказала она, тихонько, наклонившись к самому его уху. Он уже не услышит – спит. Но Егор улыбнулся в ответ.

+++
Девочка потеряла выход. Она и сама не помнила уже, как оказалась здесь, в этом неприятном темном месте. Под ногами холодная влажная плитка, она даже наклонилась и провела ладонью. Керамическая белая плитка почти как в ванной. Или… Она вдруг вспомнила, как бабушка недавно водила ее в бассейн, хотела записать на плаванье. Но то, что другие дети воспринимали с такой радостью – вода, плеск, шум – вызвало у нее противоположные чувства. Ей не нравился бассейн, не нравился запах хлорки, ощущение холодной плитки под босыми ногами. Она вцепилась в бабушку и наотрез отказалась даже приближаться к воде.
И вот сейчас возникло то самое ощущение – она в бассейне, но только в заброшенном, темном, пустом. Где-то впереди, там, где тьма казалась непроницаемой и густой, слышался плеск воды. Нет, туда она не пойдет. Надо назад, назад, искать выход. Но где он, и как она вообще сюда попала?
Она отступала спиной, не сводя глаз с непроглядной тьмы в центре зала, шаг за шагом назад. И вдруг поняла, что наткнулась на что-то. Ее голое плечо коснулось чего-то теплого, упругого. От неожиданности девочка вскрикнула, резко развернулась, ожидая увидеть позади себя любой воплотившийся кошмар, но увидела всего лишь мальчишку. Того же возраста примерно, что и она сама. Может, чуть старше. Сколько ему? Восемь, девять? Он, в свою очередь, тоже испуганно шарахнулся в сторону, но разглядев, что перед ним девчонка, сказал плохое слово, совсем как взрослые говорят, когда думают, что детей нет рядом. Она сделала вид, что не услышала. Подумаешь, мальчишки во дворе тоже ругаются, думают, что это делает их старше и круче.
- Фух, — сказал он. – Я думал, они меня нашли.
- Кто?
Он неопределенно махнул рукой в сторону черноты, откуда слышался плеск и доносился запах застоявшейся болотной воды.
- Они… Ты ведь тоже сбежала?
Девочка на всякий случай решила согласиться. Бабушка частенько ругала ее за то, что внучке проще было согласиться со всем, что она слышала, чем отстаивать свою точку зрения, но мама попросила оставить ее в покое: у дочери такой характер, если ее сломать, то в будущем это точно ни во что хорошее не выльется.
- Я… сбежала, — подтвердила она.
Мальчишка не удивился.
- Тогда нам надо искать выход. Пошли…
Он огляделся, но в темноте мало что можно было разглядеть. Пространство было ограничено стенами, но очертания их почти слились с окружающей чернотой. Возможно, в одной из этих стен есть дверь.
- Туда, - закончил он фразу, махнув рукой направо.

+++
Петровна проснулась, но долго не могла заставить себя подняться с постели. Сквозь плотно задвинутые пыльные шторы пробивался рассвет. Еще было слишком рано, но она знала, что больше уже не уснет. Интересно, почему старые люди так мало спят? Быть может, подсознательно хотят дать себе больше времени на то, чтобы что-то успеть? Чтобы присвоить лишние часы и дни жизни, от которой и так осталось слишком мало. И вот они просыпаются с первыми лучами солнца и долго смотрят перед собой уставшими глазами, не зная, что заставляет их проснуться в такую рань. Какое незаконченное дело? Если бы знать…
Она очень-очень медленно повернулась и спустила ноги на пол. Надо быть очень осторожной, тело, которое всегда было послушным и уверенным в последнее время подводило ее. Ноги вдруг могли подкоситься, так, словно кто-то внезапно ставил ей подножку. Это было не столько больно, сколько обидно. И удивительно – как же так, почему тело стало таким чужим?
И все же, когда в кружке заварен чай, лучи солнца золотят скатерть на столе, жизнь начинала казаться такой же правильной и понятной, как прежде. С годами жизнь приобретала некую прозрачную ясность и простоту. Не надо было куда-то вечно спешить, торопиться, желать и бояться того, что все пойдет прахом. Цветы в вазочке на столе – это хорошо, солнце за окнами – это хорошо, да и дождь тоже. Все стало таким, каким оно и должно быть. А ей нечего было больше просить у жизни, только радоваться тому, что уже есть. Вот этому горячему чаю, например.
Если бы еще только он пришел… Она и хотела этого, но и не хотела тоже…

+++
Выхода в восточной стене не оказалось. Стена была белой, шершавой и когда девочка касалась ее ладонью казалось, что внутри дрожит и едва слышно гудит некая сила. «Трубы, — объяснила она себе это гудение. – Там внутри течет вода».
Мальчик шагал впереди нее и тоже вел рукой по стене.
- Как тебя зовут?
Он даже остановился, чтобы обернуться.
- Никак.
Вот какой бука, почему-то не хочет говорить?
- А меня Фонарик.
Зачем, зачем она назвалась детским прозвищем, которым ее называли дома. Никто теперь уже и не помнил — почему Фонарик, но имя привязалось намертво.
Он фыркнул.
- Ха. А меня комарик. Знаю я, как тебе хочется имя, вот и придумала.
«Ничего я не придумала!» — хотела было крикнуть она, но тут раздался страшный визг, переходящий в рев. Середина зала до сих пор оставалась темной, но жуткие звуки раздавались именно оттуда. Словно потоки воды взмыли вверх под невероятным давлением.
Он схватил ее за руку и Фонарик почувствовала, как дрожат его пальцы.
- Нет, нет! Я не вернусь туда больше!
И она вдруг, как взрослая, погладила его по плечу.
- Шшшш… Ты не вернешься, не вернешься…
Он успокоился постепенно, а потом они еще долго шли вдоль стены, взявшись за руки, пытаясь отыскать дверь. Фонарику казалось, что они прошли уже не один круг, но девочка решила молчать об этом. Идут и хорошо. Но ее спутник первый присел на корточки, потянул ее вниз.
- Посидим, — коротко сказал он.
- Посидим, — согласилась Фонарик.
- Жалко, что ничего нельзя вернуть… теперь… — пробормотал он, помолчав какое-то время. – Если я знал. И не откупиться, и умолять бесполезно.
Голос его был серьезным, а слова такими взрослыми, что Фонарик не вполне понимала, что он имеет в виду. А расспрашивать она постеснялась, только покивала.
- Это, знаешь, всегда было сильнее меня… Но если бы только можно было попробовать еще раз…
Кажется, мальчик даже не нуждался в слушателе, он даже не смотрел на притихшую девочку. Наверное, он вел эти разговоры сам с собой уже не в первый раз. Снова и снова ходил по кругу.
- Будь у меня шанс, я бы воспользовался им! – он вдруг вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Фонарику, она даже отпрянула – таким диким, отчаянным, безнадежным был его взгляд. – Ты веришь мне?
- Верю, верю, — прошептала она, едва не плача.
- Правда, веришь?
Ей очень захотелось оказаться дома, рядом с мамой и бабушкой, под защитой сильных и любящих взрослых. Но этот мальчик… Кажется, ему гораздо хуже, чем ей.
- Правда, верю, — ответила она. – Честно-честно… Давай еще раз попробуем выход найти?
- Бесполезно… Но… Если хочешь – давай.
И они снова пошли рядом, но теперь держались за руки как-то по-особенному, словно раньше рядом шагали два незнакомца, а теперь два друга.

+++
Егорка ревел в три ручья, а стоящая рядом соседка с первого этажа распекала его на чем свет стоит, так, что вокруг уже собралась небольшая группка любопытных. Дети, стоящие чуть поодаль, смотрели на плачущего Егора с любопытством, но без всякой жалости. И чем сильнее Егор заливался слезами, с тем большим интересом они поглядывали на него и на распалившуюся соседку.
Предметом крика стало нечто, что лежало у ног Егора. Соседка указывала на это нечто пальцем и голос ее взвивался вверх до самого визга. Егор не спорил, стоял, склонив голову, раздавленный и поникший. По всему было видно, что он виноват и ему нечего сказать в свое оправдание.
Светлана каким-то шестым чувством ощутила, что с сыном что-то не так. Он не ответил на телефонный звонок, хотя так часто бывало – Егор иногда не с первого раза брал трубку, заигравшись с друзьями, но сейчас она не стала дожидаться, решив спуститься во двор. Не зря.
- Что здесь происходит? – спросила она у тетки Лиды, которая при ее появлении снизила тон. Спросила спокойно, но холодно. Обняла Егорку за плечи – «мама с тобой».
- Посмотри, что натворил этот маленький негодяй. Садист растет, по всему видать. Я вышла из дома – ахнула: сидит на скамейке и бабочке крылья отрывает. Медленно так, с удовольствием. Лапки-то уже поотрывал. Вот, вот, посмотри…
И она снова ткнула пальцем Егору под ноги.
Светлана посмотрела, вздохнула и молча увела Егора за собой.
Дома он сбросил с ног кроссовки и заперся в своей комнате. Светлана не стала заходить следом, хотя сердце разрывалось. Было страшно за сына и страшно от его поступка. Она поговорит с ним позже, сейчас трудно было найти слова.
Егор пришел к ней сам, сел рядом, хмуро глядя в пол.
- Кто такой садист, мам?
Света почувствовала, как сжалось что-то в груди. А как объяснить? Поступок сына, признаться, ее испугал. Она слышала, конечно, что есть дети, мучащие животных, но сама ни в детстве, ни сейчас таких не встречала. Наверное, ей просто везло. Но ее сын, ее Егор… Что она сделала не так? И как не навредить еще больше?
Она обняла его. Волосы пахнут песком и солнцем, худые плечи в лоскутках обгоревшей кожи. Дыхание теплое и родное. Накричать? Отчитать? И пусть чувство вины разъест его душу?
- Ты не садист, - мягко сказала она, убеждая его и себя, хотя уверенности не было.
Она прислушалась к себе – да, уверенности не было, но была надежда и такая сильная любовь, какую она не ощущала никогда прежде до этого момента. И тысячи слов и обещаний просились на язык, но сказала она только одно:
- Мы справимся вместе.

+++
Фонарик чувствовала, что ступни, ступающие по мокрому и холодному полу, заледенели так, что даже больно, но продолжала идти. От непрерывного монотонного движения ее стало клонить в сон, она закрыла глаза и шла, подчиняясь руке, удерживающей ее. Поэтому она не сразу поняла, что происходит: ее спутник прижал ее к стене, загородил собой.
- Не троньте ее! – крикнул он.
Девочка вздрогнула и открыла глаза.
И тут же разинула рот в беззвучном крике, стало так страшно, что дыхание перехватило где-то в горле – ни туда, ни сюда. Она ухватилась руками за грудь, осела по стене, закрыла голову руками.
Над ними возвышались тени, непонятно было сколько их трое? Или десятки? Они сливались, перетекали друг в друга. На переднем плане стояли двое, высоких и тонких. Если присмотреться, то можно было даже разглядеть черты лица. Лица были строги и печальны. От теней исходил холод и запах болота. Но страшнее всего было то, что Фонарик ощущала происходящее как абсолютную реальность. Только сейчас ей стало ясно, что она не спит. Нет, все на самом деле. Она заблудилась и чудовища окружают ее. Не выпустят. Выхода нет.
Тень, что стояла ближе, вытянула темной субстанции, из которой состояла, тонкую руку. Белую, истончившуюся, казалось она светится внутренним потусторонним светом. Она распростерла ее над девочкой и Фонарик услышала шепот, такой тихий, что непонятно было звучит он на самом деле или только в ее голове.
- Тебе здесь не место. Ты заблудилась. Иди домой.
- А где я? – пискнула она.
- В долине смертной тени. Она у каждого своя. Ты вернешься туда, где тебя ждут.
Создания, сотканные из тумана, сырости и тлена подступали все ближе. Фонарик понимала теперь, что опасность грозит не ей, а только бедному мальчику, который сидел, сжавшись, и просто ждал своей участи. Однако руку ее до сих пор не отпустил.
- А ты вернешься с нами, — не один, не два голоса, а словно тысячи голосов гневно зашептали, обращаясь к нему. – Тебе не уйти. Никогда, никогда, никогда, никогда…
- Стойте! — крикнула Фонарик, она сама не ожидала того, что получится так громко. – За что вы с ним так? Куда вы его?
- Туда…
Центр зала был воронкой тьмы. Запах болота, разрушения и смерти.
- Тысячи тысяч лет он будет тонуть, пока его душа не разложится до конца… Таким душам нет места наверху. Он понесет наказание…
- Отдайте его мне! Я… Я ручаюсь за него! Правда!

- Ты не знаешь, о чем просишь… Это душа сгнила давным-давно, в ней нет света, в ней нет жизни…
- Есть!
- Взгляни же…
Тени хлынули вперед словно волны, укрыли мальчика, сидящего на корточках,  и вновь откатились назад. Перед Фонариком на полу сидел старик омерзительного вида, все в его облике говорило о том, что он неправедно жил и неправедно умер. Седые космы спадали на иссохшее лицо, глаза смотрели безжизненно, тускло и зло. А руки были измазаны в крови. И одна из них, с длинными пальцами, до сих пор цеплялась за Фонарика. Она вскрикнула и вырвалась. Старик опустил тощие плечи, понимая, что надежды нет.
- Иди, иди, иди…
Фонарик поднялась на ноги. Надо развернуться и уходить. Но куда? Хотя, она была уверена, что сейчас сумеет найти выход. Но почему так трудно отвести взгляд от этого жалкого, обреченного человека? Он тогда крикнул: «Не троньте ее!». Он хотел ее защитить…
- Отпустите его со мной! – решительно сказала она. – Я даю вам слово, что вы не пожалеете.
Тени долго молчали, пока тот, что стоял ближе, не склонился вдруг перед ней в поклоне.
- Бери его, — сказал он.
И Фонарик вдруг увидела, что по стенам пошли трещины, а сквозь эти трещины хлынул свет, обволакивающий все вокруг. И в одно мгновение поняла и вспомнила – она вовсе не маленькая девочка Фонарик, нет. Она уже давно выросла, а человек, которого она назвала мужем, называет ее иначе – Светик. Светлана. И вспомнила еще, что вот уже второй день лежит с температурой под сорок, и сбить ее никак не получается. Но теперь, она отчего-то была в этом уверена, температура спадет и болезнь отступит.
И за одну секунду увидела свое ближайшее будущее так ясно, словно оно уже свершилось. Она поправится, а через некоторое время узнает, что беременна своим первенцем. Светлана даже знает, как она его назовет – Егоркой.

+++

Петровна допила чай, но продолжала сидеть, глядя в окно. Странные мысли занимали ее сегодня, странные воспоминания, выплывшие откуда-то из глубины сознания. Тот сон… Или это был не сон?
Она не хотела, чтобы он приходил, пусть лучше отдохнет после смены. Несколько операций в день – шутка ли. Очередь никогда не заканчивалась, а он никому не мог отказать, отдавая все силы, чтобы спасти еще одну жизнь.
Но он все же придет, пусть на полчаса, но выкроит время. Зайдет, уставший, обнимет на секунду. Сквозь аромат дорогого парфюма прорвется медицинский острый запах. А еще где-то есть едва различимая нотка песка и солнца – запах ее любимого мальчика.
- Как ты, мам?
Пройдет на кухню, чтобы выложить продукты в холодильник, проверит давление, только потом сядет за стол.
- Марина с Сашиком передавали привет. Скоро приедут, привезут тебе какой-то невероятный сюрприз, какой – даже не знаю. Так что жди. И ты давай, подумай, что тебе подарить на день рождения.
А потом начнет рассказывать, как прошел день на работе, стараясь упускать грустное. Светлана Петровна сядет рядом и будет смотреть на него с тихой улыбкой, понимая, что именно таким и должно быть, наверное, счастье.
И неважно, сколько ей осталось. Пусть месяц, пусть день… Когда придет ее время, и тени обступят ее, Светлана просто скажет, что выполнила свое обещание, и они пропустят ее.
Ведь чудовища, что скрываются в темноте, совсем нестрашны тем, кто сам излучает свет.